– Будьте спокойны, дорогая!
– Вы должны быть в тени, как подобает.
– Да, да! Я освещаю, но остаюсь в тени…Понимаю… Диана, вас действительно хоть рисуй. Веронез сегодня перевернется в своей могиле…
И Джимми-Родольф, богема из Массачусетса, прошелся, насвистывая старый регтайм Джона Филиппа Суза.
Едва он закрыл за собой дверь, как с лица леди Дианы исчезла напускная беззаботность. Она живо спросила у Эммы:
– Беппо вернулся?
– Нет еще, миледи!
У Дианы вырвался нетерпеливый жест, и она закусила губу. В это время тихонько постучали в дверь, сообщавшуюся с будуаром. Эмма приоткрыла и доложила:
– Миледи, это Беппо.
– Пусть войдет.
Леди Диана повернулась к гондольеру.
– Какие новости?
– Сударыня, я был на квартире графа.
– Это далеко отсюда?
– Не особенно далеко. Он живет рядом с дворцом Вальмарана, на улице Святых Апостолов.
– Достаточно ли осторожно ты осведомился о приезде графа?
– Да, сударыня, я узнал, что он еще не приехал. Но его ждут с поездом в десять часов сорок минут.
– Это все?
– Да, сударыня!
– Хорошо. Оставайся на посту с механиком «Тритона». Вы, может быть, мне понадобитесь сегодня вечером.
Гондольер вышел. Нетерпение леди Дианы, видимо, возрастало. Эмма, не питавшая к Джимми никакой симпатии, позволила себе заметить:
– Пусть миледи не беспокоится. Если господин граф приедет сегодня в десять сорок, то, очевидно, для того, чтобы присутствовать на балу.
– Вы думаете?
– Ведь он обещал миледи приехать.
– Он написал мне письмо из Рима, обещая сделать все возможное, чтобы вернуться сегодня вечером. Но это очень сомнительно. Эмма, прическа мне слишком давит на затылок и ожерелье скверно надето. Я должна была бы приказать Беппо остаться перед домом Ручини и ждать его возвращения. Я была бы уверена.
– Миледи угодно позвать Беппо?
– Нет… все равно… Который час?
– Двадцать минут одиннадцатого…
– Первые приглашенные приедут к одиннадцати часам. Я едва успею закончить туалет.
Эмма заторопилась. Вдруг леди Диана повернулась, чуть не уколов пальцы своей камеристке:
– А если его любовница помешает ему приехать?
– До сих пор она не мешала ему. Он обедал здесь и три раза гулял с миледи. Он не уделяет ей особенного внимания.
– Я презираю красивую женщину, которая терпит, чтобы ее любовник увивался около другой женщины. Она хороша, Джимми сравнивал ее с какой-то картиной Джиорджиони в Кастель Франко. Все это очень странно. Ах, если бы я могла подробнее узнать его интимную жизнь, я не билась бы теперь над разрешением этой загадки. Но я не могу допустить, чтобы, услыхав о моих попытках, он мог сказать себе: – Леди Уайнхем настолько заинтересована моей особой, что нанимает сыщиков, чтобы собирать обо мне сведения. Я не желаю этого! Если у него есть подруга, она не внушает особенного доверия, судя по обществу, в котором она бывает.
– Итак, миледи, в добрый час! Женщин этого сорта легко побеждают.
– Из разговора Беппо в прошлый раз я поняла, что она живет в одной квартире с Ручини. Впрочем, Эмма, я предпочитаю не думать об этом.
– Успокойтесь, миледи! У меня предчувствие, что все хорошо окончится.
Леди Диана вздохнула и наклонилась к туалетному столику взять пуховку.
Гондолы не циркулировали больше по Большому каналу против Реццонико, иллюминованного сверху донизу. В эту ночь Венеция, казалось, обрела снова несравненную пышность своих былых празднеств, когда Буцентавр плавал по морю с трубачами, поднимающими к небу свои трубы с распростертыми по ветру штандартами. Прекрасной июльской ночью целые флотилии лодок привозили группы ряженых. Под огнями дворца блестели шелка и бархат; жемчуга тюрбанов, вышивки шляп и драгоценные одежды сверкали калейдоскопом красок, блеска и переливов. Одна за другой, гондолы подходили к мосту – и в освещенном вестибюле дворца, в игре теней и света факелов, колеблемых теплым ветерком, виднелся разноцветный хоровод маркиз и домино, разбойников, бандеров, султанов и нереид. По парадной лестнице дворца, освещенной люстрой, поднималась пестрая процессия ряженых. Они останавливались приветствовать леди Диану, одетую догарессой XVIII столетия, всю в розовом и золоте, пышное видение, воскресшее из времен Казановы[59]. Цензоры нравов, противники роскоши прошлых веков, склонили бы свою ферулу перед исключительной грацией прелестной шотландки и перед царственностью ее венецианского одеяния. Она, казалось, принадлежала к знаменитому роду патрицианок, которыми гордился этот единственный город; патрицианок по своей голубой крови или по естественной грации, от Маргериты Эмилиани до Тулии Арагонской и от королевы Кипра до благородных грешниц, которые в монастырях Мурано, где они искупали свои грехи, мечтали о прошлых наслаждениях. Графиня Мольтомини прибыла в сопровождении своего маленького двора. Клеопатра, одетая лучшим портным Милана, выступала в окружении жрецов, раскрашенных охрой, как бы сошедших с барельефов храма Медине Абу. Лоренцетти и Троделетто, одетые новогебридскими людоедами, с ожерельями из челюстей на шеях и с целым каскадом из человеческих костей на обнаженных торсах, были встречены громовым «ура». Кампионе явился в костюме кардинала Ришелье, задрапированный в блестящий пурпур. Фоскарини, император Византии, вошел с Теодорой[60], из Соединенных Штатов, от которой несло алкоголем на пятнадцать шагов. Затем следовали три чичисбея, почтительно склонившиеся к руке догарессы. Анри де Мантиньяк королевский мушкетер; сэр Реджинальд-Фальстаф в пюсовом пурпуре и Эрих Краузе жестокий рыцарь средневекового ордена св. Вемы[61].
Все окна дворца были открыты и наполняли Большой канал шумом голосов и смеха, смешанного с музыкой джаз-банда. Джимми поместил два оркестра по бокам статуй Победы, стоявших на большой галерее дворца. И ультра-модернистская музыка, образуемая звуками кларнета, барабанов и саксофона, была единственной фальшивой нотой, нарушавшей цельность венецианской симфонии.
Четыреста человек наполняли уже гостиные Реццонико, когда появилась Нина Флорели в сопровождении командора: Соломон, сын Давида, и Балкис, королева Савская, вся увешанная густой сеткой из драгоценностей. Приближался уже час ужина и посвящения. Леди Диана, выйдя через потайную дверь, прошла в будуар и нервно позвонила Эмме:
– Его все еще нет, – проговорила она. – Который час?
– Без десяти минут двенадцать, миледи!
– Позовите мне скорее, Беппо!
Появился гондольер. Леди Диана приказала ему:
– Немедленно садись на «Тритона», отправляйся на улицу Святых Апостолов и постарайся узнать приехал ли граф и собирается ли он прийти… Словом, сделай все, что надо, и возвращайся поскорее…
Гондольер ушел. Леди Диана повернулась к Эмме.
– Ему достаточно четверти часа… Как только он вернется, дайте мне знать через Эдварда… О, как мне хочется скорее узнать!.. Эта неизвестность невыносима.
Она вернулась в гостиную, скрывая свое волнение под улыбкой. Молчание Ручини терзало ее; любезное, но краткое письмо, в котором он не давал прямого обещания приехать, не удовлетворяло ее. Во время танцев Джимми вполголоса спросил ее:
– Ну, что же. Диана, вы уже выбрали дожа?
– Да.
– Кто же он?
– Вы увидите.
Прошло четверть часа. Леди Диана напрасно ждала возвращения гондольера. Через пять минут должны были подать ужин; что делать? Леди Диана предполагала, что коронование произойдет за десертом, но события пошли гораздо более быстрым темпом. Она приказала дворецкому не подавать сигнала к ужину раньше, чем через десять минут, и присоединилась к веселой группе гостей. Вдруг появился Эдвард и многозначительно кивнул ей головой. Леди Диана выскользнула и направилась в будуар, где ее ожидал Беппо.
– Ну, что? – с волнением спросила она.
– Граф вернулся из Милана в десять часов сорок минут, как я уже докладывал миледи.
– Ага!
– Но, оставив вещи в квартире, он тотчас же снова уехал.
Облегчение Дианы было кратковременным.
– Как уехал? – проговорила она, в костюме?
– Нет, сударыня! В обыкновенном платье. Он отправился на борту «Беатриче».
– Куда?
– Его лакей не мог мне ничего сказать.
Разочарование леди Дианы было настолько велико, что она вдруг почувствовала желание не возвращаться больше в гостиные с их водоворотом ряженых, с искусственным весельем, разговорами, танцами и джаз-бандом, казавшимися ей отвратительными. Улыбаться всем этим людям, шутить без всякого желания, снова слушать глупые комплименты космополитических гостей – все это было свыше ее сил. Она не вернется больше в это вавилонское столпотворение. Обессиленная леди Диана бросилась в кресло, почти не слушая Эмму, утешавшую ее.
– Миледи, не нужно отчаиваться. Возможно, что графу необходимо было уладить какое-нибудь срочное дело, прежде чем явиться сюда. Ведь он прекрасно знает, что такой бал, как сегодняшний, продолжается до утра.
Замечание Эммы было не лишено логики. Леди Диана вздохнула. Ей не хотелось идти, празднество не привлекало ее, но она чувствовала, что это было необходимо. Леди Диана не узнавала себя. Так потерять самообладание… Кто бы узнал в ней прежнюю светскую львицу, дергавшую по своему капризу ниточки, на которые были привязаны паяцы, терявшие разум от желания покорить ее! Рыдать в своем будуаре, как девица, обманутая на своем первом балу! Что-то сломалось в ее организме; ей нужно скорее прийти в себя и подтянуться. Диана сильно хрустнула пальцами и выпрямилась.
– Вы правы, Эмма! Если он должен явиться, он явится… Если же нет, – значит, не судьба.
Она пойдет ужинать с масками и будет терпеливо выслушивать, ах и «зо» немцев, «джи» американцев, «ген» французов, «да» и «нет» русских, «прего» итальянцев; хитрый смех романских народов жирный смех немцев, медлительный смех янки и сдержанный смех славян. Ночное пиршество призывало ее вниз, к финансистам в костюмах пиратов, к дипломатам, изображ