«Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпения, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит, любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас.
«Я не одна в Риме. Вы постоянно со мной в стенах виллы Боргезе, когда Я представляю себе Канову, высекающего своим волшебным резцом дивный бюст Паулины, и в церкви святого Джиованни де-Латрана, когда я преклоняюсь перед искусством Боромини, вы сопровождаете меня в долины Пинчио, где я брожу, задумчивая и печальная, между тисовыми деревьями Медичи. Золотые вечера, когда солнце спускается к Антиуму, мне причиняют еще больше страдания от того, что вы не любуетесь всем этим, и мои глаза наполняются слезами при виде развесистых линий, покрывающих тенью сад Озера.
«Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все это одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас».
Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить.
Сколько женских писем, бесконечно нежных, целомудренно страстных или просто человеческих, оставалось целыми ночами под подушкой тех, которые не решались их отправить. Неотправленные письма – слепые птицы, поющие свою песнь за решетками небытия, вместо того, чтобы нести вдаль утешение своей серенады. Бедные цветы, которые отцвели, не расцветши под солнцем торжествующих наслаждений! Письма, омытые одинокими слезами под маленькой лампой молчаливого будуара, которые скоро истлеют под пеплом забвения. Письма, пропитанные кровью сердца, вибрирующие от безумного желания, беспокойные или безутешные; под каким мавзолеем легких фиалок или тоскливых хризантем нужно похоронить вас, чтобы не смять ваши хрупкие страницы?
Здание английского посольства было освещено. Огни ночной grande party[69] обнимали виллу на улице Ventil Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светляки.
В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей.
Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве. Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом генерал-майор был симпатичный и веселый кутила, любивший основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества игристого фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента.
– Милая леди Уайнхем – говорил он, поднимаясь по большой лестнице, украшенной портретом королевы Виктории, – не знаю, любите ли вы Италию; что же касается меня, то я очарован римлянками и ни за что не хотел бы быть отозванным из Рима.
– Я вижу, генерал, что одиночество холостяков, подобных вам, один только миф… Но так как вы знаете римское общество лучше меня, расскажите мне о местных красавицах.
Они прошли зеленую гостиную и уселись за одной из красных порфировых колонн в бальном зале. На хорах играл оркестр. Окна были раскрыты и с лужайки доносился шум голосов.
– Не принимаете ли вы меня за ходячую газету? Правда, я посещаю Жокей-клуб, скачки в Париоли, обеды в Кастелло дел-Чевари и вечера в Эксцельсиор-паласе, где принято танцевать в промежутке между двумя манифестами «черных рубашек»[70]. Французский Сирано[71] нашел бы здесь материал для своего вдохновения, скорее остроумного, чем злого. Посмотрите на эту красивую женщину в платье цвета мов… Красивый профиль, не правда ли?
Портрет Альма Тадема[72], исправленный Саржаном[73]. Это маркиза Дель-Монте… Бианка Дель-Монте, молодая вдова, пользующаяся большим вниманием принца Томачелли, который сейчас беседует с женой посла. На-днях я их видел вместе в дансинге «Бонбоньерка». Они вели такой разговор:
– Cariss mа, почему бы нам не провести медовый месяц на Капри? – спрашивал принц.
– О вы ведь знаете, что я страшно боюсь морской болезни.
– Любовь, возразил принц, вернейшее средство против этого.
Тогда маркиз, сделав гримаску, живо ответил:
– Возможно… Когда мы будем ехать туда, это, пожалуй, поможет… но как быть на обратном пути?
Леди Диана с любопытством посмотрела на скептическую невесту Томачелли и поднялась. В салоне было жарко. Герцог де-Санта-Кроче, представленный ей послом, вызвался сопровождать ее в сад. Герцог был молодой человек, с бледным лицом и черной бородкой à lа Франциск I. Усевшись рядом с Дианой у входа в освещенную голубым светом аллею, он заговорил с нею на чистейшем английском языке. Проходили пары, слышался разговор, из гостиной доносились заглушенные, синкопированные звуки джаза. Герцог де-Санта Кроче вынул сигару и, закуривая ее, сказал:
– У вашего посла, леди Уайнхем, встречаешь самых красивых женщин Рима, – вы первая из самых таинственных женщин.
Замечание герцога задело любопытство леди Дианы. Она ждала, чтобы он окончил, но, так как он молчал, она спросила:
– Что побуждает вас так говорить?
– Ничего, леди Уайнхем; пустяки, например – присутствие на сегодняшнем вечере одного человека, деятельность которого меня интригует…. Впрочем, к чему говорить вам об этом; все равно вы не знаете, о ком идет речь.
– Не будет нескромностью спросить, как его зовут?
– Пожалуйста. Я говорю об Анджело Ручини.
Леди Диана вздрогнула. С большим усилием, подавив волнение, она проговорила почти безразличным тоном:
– Ручини… Я, кажется, слыхала эту фамилию.
– Граф Анджело Ручини? Венецианец? Вы вероятно, слыхали его имя здесь?
– Я, кажется, знакома с ним… Да… Довольно красивый малый, не правда ли?
– Больше, чем красивый… красавец, большой характер, но странно загадочный. Даже его близкие друзья не знают, что он делает, чего он желает, о чем думает. Современная Италия слишком прозаична; если бы он родился лет триста тому назад, он был бы больше у места. Во времена Сфорца он перевернул бы всю Ломбардию.
– Граф сегодня здесь?
– Я видел, как он прошел, когда мы входили в сад. Если вам угодно, я представлю его вам.
– Почему же нет; любопытно рассмотреть поближе вашу редкую птицу. Деловой венецианец – явление довольно редкое.
Герцог отправился на поиски Ручини.
Леди Диана обмахивалась веером, сидя в кресле. Сумрак парка помогал ей скрывать предательскую бледность, выдававшую ее непобедимое волнение. Жалобные звуки джаза причиняли ей страдание, а минорные завывания саксофона натягивали нервы.
Вдруг она вскрикнула от прикосновения чьей-то руки к ее обнаженному плечу. Она обернулась. За ней стоял Ручини, незаметно подошедший по луговой траве. Без слов, он скользнул рукой по кисти ее руки и пожимал ее вместе с браслетами и кольцами, как господин, уверенный в своем праве.
Леди Диана не говорила и не могла говорить. Она была как бы заколдована этим внезапным появлением, обезоруживавшим ее и внушавшим тяжелые предчувствия. Веселые звуки джаза казались ей трагической пародией на тему Вагнеровских норн. Она инертно оставляла свою руку в руке человека, которого она ждала столько дней, о котором столько думала. Сколько писем писала она ему; но он никогда не прочтет их…
Ручини, не поздоровавшись с ней, как будто видел ее пять минут тому назад, наклонился и сказал:
– Пойдемте вглубь парка. Мне нужно поговорить с вами, Диана!
Она повиновалась, не удивляясь и не колеблясь. Ей казалось нормальным подчиняться его воле. Это был закон природы, как и закон всемирного тяготения. Никто их не видел. Ручини предложил ей сесть и, усевшись совсем близко возле нее, взял ее руку в свою, нежно лаская ее. Приблизив свои черные сверкающие глаза, он заговорил у самого ее рта:
– Объяснения после, Диана! Я расскажу вам причину моего долгого молчания; я расскажу вам все, но сегодня вечером у нас есть более интересное занятие. По крайней мере, для меня. Я не пришел сюда пить шампанское и выслушивать нелепости представительниц великосветского общества… Диана, я ставлю вам прямо вопрос. Вы увидите, что я отдаю свою честь и жизнь в ваши руки. После того, что я вам скажу, вы будете вольны помочь мне или предать меня в руки вашего посла… Ставка на ваше сердце!
С похолодевшими висками и сжимающимся, горлом леди Диана пробормотала:
– Говорите, Ручини!
– Я верю вам. Так вот. Мы знаем, что ваш посол получил в десять вечера очень короткую телеграмму. Мне нужно знать точное содержание депеши, без сомнения, сейчас уже расшифрованной. С моей стороны было бы безумием пытаться сделать это самому. Вы же, как подруга леди Деклей можете мне помочь. Разверните же ресурсы вашей дипломатии… Я следую за вами на расстоянии… Возвращайтесь в большую гостиную и, когда исполните поручение, подайте мне знак, два раза открыв и закрыв ваш веер из перьев… Я незаметно уйду и буду ждать вас на площади, у вашего дома. Дайте мне ключ от вашей квартиры и вот этот маленький надушенный платочек с вашими инициалами. Вы найдете меня на вашем балконе, мечтающим при звездах и вдыхающим с закрытыми глазами ваши, дорогие для меня, духи.
Леди Диана посмотрела на Ручини. Если бы кто-нибудь другой осмелился заговорить с ней подобным тоном, он получил бы в ответ лишь ироническую улыбку и решительное «прощайте». Теперь же Диана подчинялась. Удивитель