Гондола химер — страница 34 из 34

обру, которая спит в клетке.

– Нет!.. О, нет!..

– А, вот видите, наконец, вы реагируете. Я надеваю толстую кожаную перчатку… Беру змею вот так… Смотрите…

Варрен открыл коробку и развернул гнездо из ваты, но напрасно.

– Что такое, моя пансионерка удрала?..

– Молчите! Молчите!.. Варрен, я умоляю вас…

– Это странно… как это могло произойти?

– Как… а… а… а…

Варрен не окончил фразы и начал стонать, на лбу заблестели капли пота. Левой рукой он стал щупать правую руку. Страдание расширило его зрачки.

– Черт возьми! – выругался он… – Что это со мной?.. Рука парализована?

Леди Диана отошла вглубь палатки, невыразимый страх толкал ее к порогу. Задыхаясь, она наблюдала первые признаки агонии. Вдруг она заметила, что Варрен пристально смотрит на нее, сжимая рукой свое плечо. Казалось, что генерал постепенно начинает прозревать истину. Его снова передернуло.

– Чем вы укололи меня? Чем? – спросил он глухим голосом.

Леди Диана ничего не могла ответить. Остановившиеся на ней глаза Варрена впивались в ее зрачки, гипнотизируя ее на расстоянии и парализуя ее члены.

– Скажете вы мне, наконец, чем вы меня укололи?

Пот покрывал виски офицера, руки его дрожали. Яд, проникавший в кровь все больше, вызывал дрожание челюсти. И вдруг он догадался:

– А!.. ты меня убила! ты дала меня укусить!.. Но ты тоже умрешь со мной!..

Он сделал шаг к маленькой соседней палатке, чтобы взять револьвер, но силы изменили ему, и он упал у стола с подкосившимися ногами. Его искаженное лицо было таким ужасным, что леди Диана не могла больше выносить этого зрелища. Вскрикнув, она выскочила из палатки и, стеная, стала бегать вокруг нее, как безумная.

Между тем, Варрен, наполовину парализованный, хватался за стол. В хаосе мыслей господствовал еще проблеск воли. Собрав все силы, он пытался протянуть левую руку вдоль стола. Ему удалось схватить телефон, который опрокинулся; с вылезшими из орбит глазами он вцепился в шнур, постепенно притянул к себе приемник и закричал:

«Алло!.. Дайте мне… скорее… полковника Симсона»… В отчаянии он сжимал угол стола и повторял глухим, все более слабевшим, голосом: «Алло!.. Алло!.. Симсон, это вы?.. Послушайте… я умираю… меня укусила змея… Аннулируйте приказ, который я только-что отослал… Приведите в исполнение постановление суда… Алло!.. Алло!.. Поняли, Симсон?.. Слушайте… Арестуйте также»…

Генерал не мог продолжать. Леди Диана, услышавшая его голос, догадалась, что он говорит по телефону и вбежала в палатку. Она не успела помешать ему аннулировать приказ. Но, порвав провод не дала ему произнести свое имя в аппарат. Варрен был слишком слаб, чтобы противодействовать. Почти упав, полулежа, сотрясаемый ужасными судорогами, он смотрел на Диану с пеной на губах тщетно борясь с отравлением. Яд проникал в сердце и останавливал его движение.

– Слишком поздно, моя красавица!.. Он умрет вместе со мной, даже раньше. Я хочу прожить еще четверть часа, только четверть часа, чтобы услышать выстрел. Я хочу жить еще… четверть… часа… я этого хочу…

Но леди Диана не слушала его больше. Натянутые нервы не выдержали, и она потеряла сознание. И в то время, как она лежала на песке, неподвижная, полуобнаженная, скрестив руки с бескровным лицом, умирающий хрипел, цепляясь за край стола, как тонущий за щепку… Он хрипел тихо, напряженно прислушиваясь, и ждал… Он не хотел умереть раньше, чем тот, другой… Поразительная сила воли, способная заглушить физические страдания и задержать переход в небытие…

Наступала заря. Пепельно-серый свет проникал через дверь палатки, угрюмо скользя по полу. Варрен, со скорченными членами, с вывороченными руками и с широко раскрытым ртом, прислушивался, равномерно подергивая головой. Казалось, он говорил: «Ну, что же, торопитесь, ведь я жду вас, чтобы умереть». Вдруг ружейный выстрел прорезал утреннюю тишину со стороны Асуана. Тогда Варрен вздрогнул и затих навсегда…

На востоке занималась заря и гнала перед собой ночные тени. В одинокой палатке лежал мертвец и женщина в обмороке. С противоположного берега Нила доносилось монотонное скрежетание цепей водяной мельницы, поднимавшееся к спокойному небу, как жалоба страдающей души.