– Вероятно… примерно так же. На севере хуже, на юге лучше. Не думаю, что что-то серьезно изменится.
– А что будет с Арнором через полвека?
Вопрос был еще более неожиданным, и Денетор выдохнул:
– Не знаю…
– Вот именно, – решительно кивнул Арахад. – Поэтому я обязан вернуться в Арнор.
В дымке грядущего
Гондор пятьдесят лет спустя
На него боялись смотреть. Он казался живым призраком.
Горе не сломило его, но начисто выжгло то человеческое, что еще оставалось. Он был воплощенной Властью, для которой ничто судьбы людей. Даже если это его собственный сын.
Это отталкивало от него даже былых друзей: да, твой наследник пал, но у тебя остался младший сын, он еще жив, и ты нужен ему, нужен, как никогда. Но нет: Денетор ни слова не говорил о младшем. Словно погибший был единственным.
Ему более чем когда-либо было безразлично, что о нем подумают. Он был уверен: его счет идет на дни. Он ошибался: ему оставались месяцы.
Он должен был успеть передать Кириону всё.
Он знал, что не успеет.
И поэтому торопился вдвойне.
Тайники в кабинете и расчеты сбора налогов. Переписать их с учетом военных потерь.
Обязательства лордов провинций; явные, оглашенные на совете, и те уточнения к ним, которые несравнимо более важны и поэтому на совете оглашены не были.
И несметное множество других дел.
Превратить свой мир из военного в послевоенный, объяснить Кириону, как управлять системой, которая должна одновременно меняться и работать.
Внук умел видеть весь флот, от поставок провианта из Анфаласа до лодок и плотов, которые пересекут Андуин в Осгилиате. Теперь он должен научиться видеть весь Гондор, чувствовать его как единое живое существо: от уничтоженного Итилиена, оживающего, как на пожарище пробивается юная трава сквозь пепел, до Минас-Тирита, смешавшего горечь с гордостью, и Андраста, рыдающего о своих погибших и одновременно сетующего на поднятые налоги.
Кирион должен узнать, запомнить и выучить, но прежде всего он должен научиться понимать.
Дед учил тебя десять лет, дядя – те тридцать, что правили вместе.
Ты. Не успеешь. Выучить.
Он очень умен, ты еще перед войной ввел его в совет, но всё-таки править всей страной его не готовили.
А Боромир, даже если и выживет, будет способен лишь держать жезл Наместников. Он герой – и только. Слишком мало для того, что нужно сейчас Гондору.
Тебя считают жестоким к сыну? пусть считают. Боромир знает тебя, он простит. Он понимает: жалость – это слабость, а на слабость у тебя сейчас нет сил.
Ты говоришь Фелинду с глазу на глаз: «Когда меня не станет, не оставь Кириона. Не о советчике прошу: знаю – будешь. Прошу о деде».
Кирион тайком от тебя говорит отцу и бабушке: «Он не признаётся, но он очень торопится. Я не знаю, сколько ему осталось».
Полтора года.
Однажды ты почувствуешь, что страна оживает, налоги со следующего года можно слегка снизить, Кирион всё увереннее, и даже рана Боромира почти не выдает себя. Ты почувствуешь, что, несмотря на войну, сбываются твои слова, сказанные Королю когда-то: «Не думаю, что что-то серьезно изменится». Ты почувствуешь, что можешь немного отдохнуть.
Утром тебя найдут мертвым.
* * *
– Наши разговоры не слишком портят тебе ужин? – спросил Денетор у Неллас, когда они остались одни.
– Что ты. Так я хоть что-то буду знать о твоих делах.
– Они скучные.
– Они твои, – с улыбкой возразила жена. – И Таургону они интересны.
– Не будем о нем.
– Он ведь пока здесь, – она осторожно приобняла мужа, опасаясь, что он отстранится. – Сколько лет я слышу, сначала от Барагунда, потом от него самого, что он вернется на свой Север. Но он не уезжает. И если даже и уедет, то нескоро.
– Нескоро, да. И ты права: отпущенное нам время мы должны использовать с предельной пользой. Потому что, сколько бы ни осталось его, этого мало.
Денетор холодно посмотрел в темноту и договорил:
– Слишком мало.
ПРАЗДНИК МОЛОДОГО ВИНА
Тот же год
На закате караул сменился; Таургон с Боромиром, освободившись от шлемов и копий, пошли в трапезную. На сегодняшний вечер у «шайки» были обширные, хотя и вполне мирные планы, и ни Боромир, ни Амдир не собирались тратить время на ужин дома. О чем, разумеется, лорды-отцы были предупреждены с утра.
Но у дверей трапезной двух друзей встретил Эдрахил.
– Вы сегодня ужинаете у наследника, – сообщил он. – Днем пришел слуга от него.
Они переглянулись. Спрашивать командира, что произошло, бессмысленно. Откуда ему знать?
– Нашим скажи? – попросил Таургон.
– Уже, – кивнул Эдрахил.
Ну ладно. Преимущество гвардейца в том, что он всегда одет «к ужину», даже к такому внезапному.
Они поднимались по широкой лестнице башни, гадая, что же такое случилось: вряд ли дурное, хотя, конечно, позвать «на ужин» было бы способом передать им известие, не привлекая лишнего внимания… да нет, не может быть! глупости! это что-то хорошее. Но что? Письмо от Барагунда, от Митреллас? но зачем звать Таургона? да и Боромир мог бы прочесть его завтра… Что-то, что касается самого Таургона? может быть, но что?
Друзья прошли второй этаж, стали подниматься на третий, когда услышали, что дверь в покои Денетора распахнулась. Нет, она-то открылась беззвучно, но голоса за ней, прежде приглушенные, раздались громко, так что эхо лестницы подхватило их.
Голоса?! В покоях наследника?!
Не просто громкие, а шумные, радостные… эти люди почти кричали – потому что так привыкли и потому что каждому надо было перекричать прочих.
Это – у Денетора?!
Таургон с Боромиром остолбенели… попытались разобрать слова…
Это не был Всеобщий. Это звучало – словно осиное гнездо разворошили.
Язык Ламедона.
Гвардейцы помчались наверх.
Гостиная была отдана во власть захватчиков. Оглушительно-цветастые передники женщин поверх синих юбок, слепящие многоцветьем узоры парадных жилеток мужчин. Гвалт был такой, что Стражи Цитадели словно оглохли. Старый Форланг стоял возле мумака, охраняя драгоценность от чрезмерно широкого движения кого-нибудь из ламедонцев. На лице верного слуги отсутствовало выражение. Любое. Мумак выглядел живее.
Придя в себя от потрясения, Таургон и Боромир начали понимать, что же здесь творится. Не вообще – раскрыть эту тайну мог лишь хозяин, скрывающийся, вероятно, у себя; нет, понять, что вот сейчас делают крестьяне.
Они развешивали по гостиной гирлянды. Гирлянды из сушеных фиг, перемеженных листьями лавра.
И труд сей был не из легких.
В любом нормальном деревенском доме по стенам есть гвозди! А там, где необходимого гвоздя почему-то нет, хозяин вобьет его быстрее, чем произнесет эти слова.
Но как прикажете вешать гирлянды на мрамор?! Да еще и так, чтобы получалось красиво!
А получалось – там, где было закончено, – действительно очень красиво.
Они использовали любой завиток резьбы полуколонн, любую трещинку в мраморе (за полторы тысячи лет, что стоит эта башня, трещины… нет, они не были заметны, Таургон никогда раньше не видел их, но то всего лишь арнорский лесной следопыт, а то крестьяне, которым надо закрепить бечеву любым способом!!), протягивали длинную гирлянду от одного места крепления до другого, а потом уже украшали ее саму, навязывая на нее разные короткие.
Сочетание столичного мрамора с деревенскими украшениями было невероятным, но странным образом не вызывало протеста. Возможно потому, что крестьяне чувствовали не только трещины для креплений, но и ритмы узоров.
Таургон, не зная, куда себя деть, кивнул Боромиру в сторону балкона, тот ответно кивнул, одобряя (изъясняться словами было бы слишком сложно: пришлось бы перекрикивать ламедонцев).
На балконе была бархатная синяя тишина.
Дух перевести.
Очень скоро к гостю присоединился хозяин.
– Не ожидал? – усмехнулся Денетор.
– Откуда они взялись?!
– У них праздник молодого вина, – по обыкновению, наследник говорил как об очевидном, – и они решили отпраздновать его вместе со мной. Но они умные люди, они понимают, что я приехать не смогу. И решили привезти праздник сюда.
Он посмотрел на Таургона и улыбнулся:
– Я подумал, что ты будешь рад отметить его с нами.
– Спасибо, что позвал на этот раз.
– «Этот раз»? Нет, – покачал головой Денетор, – этот раз – первый. Это не горцы, это Нижний Ламедон. Зимой я там был впервые.
– И они вот так взяли и приехали?!
– Не совсем. Я же сказал: они умные люди. Заранее сообщили лорду Ангбору о своем намерении, он спросил меня. Нет, неожиданностью их приезд для меня не стал. Разве что день. Я ждал их послезавтра или на третий, а они поспешили.
– Это же чудесно, – сказал Таургон.
– Да, – медленно кивнул Денетор. И повторил: – Да.
Арахад видел, что Денетор растроган. И не знает, как сказать об этом, да и не хочет говорить: проявлениями любви он не избалован, принимать их умеет плохо.
…и что такого, кажется, сделали зимой? Ну, поехали к слиянию рек. Ну, хвалили крестьянскую еду всю дорогу – еще бы ее не хвалить, когда так вкусно было! Или… любопытство некоего фейэделэма со спутницей, его долгие разговоры с крестьянами оказались для ламедонцев таким событием? Молодой лорд – из свиты йогазды, мнение о нем – мнение о йогазде? Если так, то сегодня и его праздник.
А хоть бы и нет. Это праздник Денетора. Заслужил, что и говорить.
Из гостиной стали звать йогазду, он пошел внутрь, Таургон следом.
Зала преобразилась.
Золотисто-коричневые фиги, серо-зеленые листья лавра – они, наверное, странно смотрелись бы здесь в холодном дневном свете, но сейчас, когда огни пары десятков светильников отражаются от мрамора стен, сейчас всё такое солнечное и… теплое.
– Сеипэн, – благодарно сказал Денетор. – Нагион сеипэн.
«Нагион сейп! Нагион сейп!