» – подхватили ламедонцы.
– Что ты им сказал? – почти в самое ухо спросил его Таургон. Не секретничая, а просто иначе он не услышит вопроса.
– Что очень красиво. Придется подучить язык: «сеипэн», но «нагион сейп»… Я должен говорить чище.
– Они простят тебе любую ошибку.
– Они – простят, да, – он изогнул губы в обычной усмешке наследника.
А он прав. Или говори на Всеобщем, или без ошибок.
Открылась дверь. За плотной толпой крестьян вошедшего не было видно, но Денетор показал взглядом на вход, ламедонцы стали оборачиваться, а потом расступились, пропуская изумленного молодого мужчину в дорожной одежде.
Барагунд.
Он что, был в Минас-Тирите? Не из Итилиена же он примчался? Или… лиг двадцать пять – тридцать… на сменных конях, сначала гонец, потом – сам?
Страшился известий, требующих его немедленного приезда, а дома – такое? Жесток Денетор с сыном, что и говорить…
Итак, все в сборе? Можно начинать? Как сельское веселье вместится в этот зал? Он, конечно, не маленький, но им-то местом для праздника служит склон холма!
Крестьянин с дородным животом и в самой украшенной жилетке, верно староста, подал йогазде чашу, отделанную замысловатым узором. Потом взял бурдюк, налил туда вина.
Денетор заговорил:
– Я благодарен вам, что вы привезли ваше вино, ваш праздник и вашу радость. Здесь нет места, чтобы усадить всех вас за мой стол, но хотя бы общую чашу мы с вами выпьем.
Он чуть отпил и пустил по кругу.
Вино было легким. Не из тех, что обычно подавались к этому столу: те смакуешь по глоточку: распробовать вкус, как вчитаться в эльфийские стихи – чем дольше, тем больше оттенков замечаешь. Нет, это хочется пить большим глотком, чтобы запеть или пойти плясать.
– Йо бор! Йо бор! – загудели довольные крестьяне. И без перевода ясно: урожай удался.
Чаша обошла всех и была водружена на стол.
Ламедонцы стали один за другим уходить: через комнату слуг, вниз, в кухню. Лестница там, видимо, на двоих, так что, чтобы уйти, им понадобилось некоторое время. Староста, кажется, был намерен остаться.
– Что происходит, отец?! – выдохнул Барагунд.
– Сегодня ты можешь не переодеваться к ужину, – заметил Денетор своим обычным тоном, – но плащ всё-таки стоит снять.
– Но объясни!
– Йо бор, – смилостивился отец. – Праздник молодого вина. Не ты ли сетовал, что зимой остался без Ламедона? Сейчас такой несправедливости не будет.
Пользуясь суетой, староста подошел к Таургону, взглядом указал на Барагунда.
– Старший сын, – одними губами ответил арнорец. Спросил отчетливо: – Как тебя зовут?
– Паразд, – приосанившись, произнес ламедонец. – Стало быть, ты родич йогазде?
– Родич, – совершенно честно сказал наследник Элендила. – Очень дальний, но родич.
– То-то я еще зимой думал: вы похожи!
Таургон с улыбкой качнул головой. В зеркало ему приходилось смотреться каждое утро, и ничего общего с Денетором, кроме выскобленного подбородка, оно не показывало.
– Похожи, похожи! – староста явно не терпел возражений, и на родичей йогазды это тоже распространялось. – Вы смотрите одинаково. У прочих дзентри взгляд соскальзывает, как маслом намазан, а вы вцепитесь, как барбарис колючками.
Барбарис… это серьезно. Если так, то, может, и вправду похож.
За это время ламедонцы завершили убранство залы, расставив на столе несколько ваз с лепным узором и ритмичной росписью. В вазах красовались букеты пшеницы и сине-сиреневой лаванды.
Как она?
У нее все хорошо. Она счастлива. И иногда вспоминает его – легко и спокойно. Иначе просто не может быть.
Вместо привычных серебряных тарелок захватчики принесли с десяток глиняных разукрашенных блюд, Паразд был вынужден прервать беседу, подошел к Форлангу – как было легко догадаться, с вопросом, кому куда ставить.
– И еще три, – обычным тоном обронил Денетор.
Под его взглядом (колючки барбариса, точно!) поставили два на верхнем конце стола, одно рядом с креслом хозяйки.
Староста смущался, не зная, как спросить, правильно ли он понял, что одно из этих блюд – для него.
– Будь мы в Ламедоне, – медленно кивнул ему йогазда, – мы все были бы за одним… тем, что заменяет стол. Здесь с нами сядешь хотя бы ты.
Паразд заговорил слова признательности, но никто его сейчас не слушал. Все смотрели на хозяина: кто еще сядет с ними? сыновья глядели со жгучим интересом, Неллас – с удивлением, Таургон – в нетерпении. Один старый слуга смотрел в никуда: кого посадит «молодой господин», тому и станет подавать еду. Захочет посадить горских пастухов – его дом, его дело.
– Форланг, – мягко и негромко.
Продолжения не требовалось. Всё было сказано этим тоном, какой от наследника слышала, пожалуй, только Неллас.
Старый Форланг понял его, но не поверил. Или не смог вот так сразу принять, что одного нашествия дикарей в цветастых тряпках хватит, чтобы мир, незыблемый как Миндоллуин, перевернулся.
Денетор подошел к нему:
– Сегодня особый день, Форланг. И я хочу, чтобы сегодня ты сел за стол с нами.
Тот привык повиноваться «молодому хозяину», повиноваться с того дня, как тот стал действительно хозяином этих покоев, но… есть приказы, которые выполнить невозможно. Не потому, что ты против, а так, как рыба не умеет летать.
– Я прошу тебя об этом, – договорил «молодой хозяин».
Час от часу не легче…
Госпожа пришла на помощь мужу:
– Так я позову Иорет?
Он кивнул.
Ну уж если и Иорет сядет с ними за стол…
– Не бойся, – такие глаза у «молодого господина» бывали, когда он замысливал удрать в горы вместо занятий, – от того, что ты не будешь прислуживать, ничего страшного не случится. Я же сказал: сегодня особый день. Мы будем брать еду сами.
Сами?!
Полвека назад за такие выходки грозил молодому господину гневом его отца. А сейчас…
– Ай, какие!
Старая курица Иорет.
Вошла с госпожой и побежала к букетам. Радуется этой траве, как старому другу или родственнику. Сколько лет в столице, а деревенские привычки не скрыть.
– У нас в Бельфаласе делали такие, госпожа! Ну вот точно такие! Просто один в один! Ой, а стены, стены-то! Ну думала ли я, что еще когда в жизни это увижу! И где! Ведь здесь, здесь же!!
Если госпожа ее не уймет, мы оглохнем.
Форланг почти с благодарностью посмотрел на крестьянок, явившихся с первым блюдом: подносами с большими лепешками. Восьмерым съесть столько было бы не под силу, даже если бы их ужин только из этого и состоял. Значит, ламедонцы весьма остроумно решили, как устроить общий стол там, где для всех нет места: принесут и унесут.
Денетор взял верхнюю лепешку, памятуя обычаи, отломил кусок, передал Паразду. Лепешка была большой, как раз на них всех. Таургон ждал аромата лаванды (отболело, ушло в прошлое, она наверняка уже помолвлена, а то и замужем), но нет: ударил дух розмарина и фенхеля, а внутри оказались виноградины.
Паразд с охотой стал объяснять:
– Самую первую гроздь винограда хозяин несет на вершину горы и благодарит за этот урожай. А после женщины возьмут ее, опустят ягоды в оливковое масло, раскатают тесто и запекут эти ягоды в нем.
Ели в молчании. Это было больше чем праздничной едой.
Таургон думал о том, что в глухой провинции, где и потомка нуменорцев-то встретишь с трудом, память сохранилась лучше… или это не память? или это отзываются сердца? Тому, что глубже разума и надежнее знаний, тому, что истиннее написанного в лучших из книг, потому что из книг растет не только мудрость, но и гордыня, и чаще, чем мудрость, куда чаще…
Денетор попросил передать ему лепешку с другого блюда, но ломать ее не стал.
– Дяде отдам завтра.
– Жаль, что ты не позвал его, – простодушно брякнул Боромир.
Отец ответил ему холодным укоризненным взглядом. В самом деле, представить Диора за одним столом с крестьянином и слугами? нет, это возможно, если понадобится, и он станет улыбаться, как всегда, и будет доброжелателен, как всегда, но… из живой радости этот праздник превратится в ритуал. А госпожа Андрет? ей хоть капельку понравится всё это?
Нет, уж скорее жаль, что здесь нет Митдира, Садора и прочих из «шайки».
Боромир тоже сообразил это и решительно ухватился за лепешку:
– Я тогда нашим возьму!
Барагунд наконец очнулся от шока:
– Тогда и я возьму нашим! – он мгновение подумал и спросил: – А можно две?
Спросил не отца, а старосту. В смысле, хватит ли крестьянам.
– Бери, бери, фейэделэм, – щедро улыбнулся тот.
Барагунд благодарно кивнул и взял четыре. Боромир чуть подумал и потянулся за второй.
Оба осторожно поглядывали на отца, но Денетор смотрел на них не с обычной насмешливой, а со спокойной улыбкой.
Паразд откровенно торжествовал.
Таургон понял, что не взять лепешку для кого-то ему сейчас будет просто неприлично. Но для кого? их шайку одарит Боромир, и это правильно… разве в Хранилище отнести, старый Серион будет рад. А Тинувиэль? скажет, что плоды надо оставлять на вершине, а не печь потом? или одобрит? ладно, он возьмет, а дальше ее дело.
Староста налил вина в чашу, протянул Денетору, но тот не принял, изобразив искреннее изумление:
– Разве не старшему сначала?
Форланг охнул.
Но чашу принял и заговорил срывающимся голосом:
– Что же… раз такой день… ну… – многое, очень многое накопилось за эти полвека в его душе, но прежде он выражал это делами, поступками, выражал всеми годами служения «молодому господину», у которого уже виски заметно начали седеть. Как это высказать словами?! он не умел. – Счастья вам… вам… всем…
Он торопливо отпил, и непрошенные слезы заглушили для него вкус вина.
Ламедонский праздник недолго пробудет серьезным, даже если справляют и в столице. Надо было перепробовать не меньше десятка сортов вина, а также воздать должное куда большему числу блюд. По счастью, от каждого можно было брать понемножку… но всё равно, испытание оказалось серьезным. Колбаски, тушеные вместе с виноградом в винном соусе так, что тот застывает как желе, узорочье пресного теста с соусом из зеленых помидор, перцы, внутри которых оказывались сардельки, паштет из куриной печени с каперсами и еще не понять чем, ломтики копченого мяса с жареной тыквой, просто горящей от смеси перцев… во рту был огонь, его надо было залить, чаша шла