– М?
– Предшественник Эдрахила. Эдрахил из простых, а тот был из знати. Манеры – залюбуешься, вежлив со всеми до одного… просто Андуин под солнцем в безветренный день, блеск и красота, а по характеру – Глаурунг с Анкалагоном. Им восхищались почти все, и я тоже. Но мнение в Первом отряде было одно: его. Большинство и не спорило. Меньшинство – ну, их хватало ненадолго.
– А ты?
– А я с ним тоже не спорил, – не скрывая гордости, ответил наследник. – Мы с самого начала поговорили… довольно пространно. И я объяснил ему, что стоять в караулах я буду только во второй половине дня и в начале ночи. И никак иначе. Потому что с утра я занят, а перед рассветом буду спать. И когда он понял, что я не зарвавшийся наглец, а действительно мой день расписан по часам и занятия более чем серьезны, он принял это.
– Впечатляет.
– Еще как. Никто перед ним рта раскрыть не смел, те, кто смели, жалели об этом, а меня он всегда спрашивал, устраивает ли меня назначенное время моей стражи.
Таургон вспомнил, что держит недоеденную фигу, и занялся ею.
Что там Паразд говорил об их сходстве? Вот уж там, где не ожидал…
Но он действительно очень занят! И потом, он всегда готов услышать от Эдрахила «нет»… правда, никогда не слышал, да и вряд ли услышит, но… ведь же не требовал, не настаивал, ведь только просил.
Взгляд одинаковый. Вцепитесь, как барбарис колючками. Н-да.
Денетор милостиво дал ему закончить десерт.
– А у тебя кто был? – спросил он.
– Мама, – со светлой улыбкой ответил арнорец.
– Но это книжность, а воинское?
– Мама, – уже настойчивее повторил Таургон. – Всё, что должен знать следопыт: как ходить по лесу, выслеживать, убегать, прятаться; лук, копье, основы меча; травы, перевязки, лечение… всё мама. Ну и чтение-письмо, история.
Гондорец покачал головой: однако.
– Я снова повторю: у нас шла война. До свадьбы мама была вестницей между отрядами. Это женское дело: быстрота, хитрость, осторожность. Ну и быть всегда готовой малое число врагов перебить, от большого скрыться. Она умела всё. И учила меня всему, пока не пришло время мне ехать… к родственникам.
– У которых ты квэнья так хорошо выучил, – обронил Денетор.
На миг Таургону показалось, что тот отлично знает, к каким-таким родственникам он уехал. Да нет, не может он этого знать! Показалось.
– Ну да, и квэнья тоже. Но больше учился мечу.
– Да, разумеется.
– Так что никаких увлекательных историй о спорах с наставниками у меня нет, – виновато сказал северянин. – Усердие, еще раз усердие, мечта поскорее вырасти и страх, что взрослеть придется слишком рано, если погибнет отец. Вот всё, что у меня было.
– Да, понимаю, – кивнул Денетор. – Но мне очень трудно представить воинским наставником женщину, тем более мать.
Было уже заполночь. Барагунд задремывал, слушая брата, вскидывался, переспрашивал. Бешеная скачка и обилие вина давали себя знать.
Пора было заканчивать.
Денетор поднял прощальную чашу: за тех, кто устроил им этот праздник.
Потом взял с блюда одну непочатую гирлянду и положил поверх виноградной лепешки, которую уносил своим Таургон.
* * *
Сквозь сон Таургон слышал недовольные голоса – не особо громкие, но раздражения в них было столько, что проще уснуть под любой шум, чем под них.
– А когда к нам придет кто-нибудь? – возмущенно шипел Келон. – Нам краснеть?! объяснять, что это его?!
– Да я не спорю, – Ломион был спокойнее, хотя недоволен не меньше. – Просто: не трогай. Он встанет, мы ему скажем. И пусть уберет.
– Сразу видно, что он неизвестно какого рода! – не унимался Келон. – Дома у него наверняка такие «украшения» висели!
А неплохая мысль. Набрать диких яблок, перемежить гроздьями рябины и развесить. Отцу должно понравиться. Особенно если сначала рассказать про бивни мумака.
Надо вставать. Вставать и разбираться с негодующими лордятами.
…а вообще это его вина. Он же прекрасно понимал, насколько эта гирлянда неуместна здесь. Нет, пришел вчера счастливый, разомлевший, а что живут они не вдвоем с Митдиром, не подумал.
Так что правильно они на тебя рассержены. За дело.
Он откинул полог и встал.
– Извините, – сказал он раньше, чем на него набросились с возмущенными требованиями.
Снял гирлянду с крюков у входа, перевесил на столб своей кровати.
– Убери! – от негодования Келон перешел на сущее шипение. – Ты понимаешь, что превращаешь комнату в какой-то деревенский дом?!
– Это подарок, – ответил Таургон очень спокойно. – И так сразу видно, что она моя.
В его тоне не было ни грана протеста или ответного гнева… и именно поэтому с ним было совершенно невозможно спорить.
Келон яростно дышал, раздувая ноздри. Северянин смотрел на него, взглядом извиняясь за то, что не сразу поступил правильно, – но только за это.
Юный лорд досадливо пробурчал «И нам теперь каждый день смотреть на это счастье простолюдинов!», но поделать было нечего, и шаткий мир был восстановлен.
– Что стряслось? – встал, потягиваясь, Митдир.
– Ничего, – твердо произнес Таургон, отсекая всякую возможность начать спор заново. – Смотри, какой подарок йогазде прислали.
– Из..? – просиял Митдир.
– Именно, – успел перебить северянин. То, что происходит дома у Денетора, касается только своих. Так что Ламедон упоминать не будем. А то еще эти догадаются. – Они решили йогазде праздник урожая устроить. Раз уж он приехать сам не может.
Таургон не видел лиц Ломиона и Келона, да и не думал он о них. Ну, презрительно поджатые губы. Ну, упал безродный северянин в их мнении ниже Первого яруса … ну и что? И провинциал, именуемый непонятным словом «йогазда», рухнул в ту же пропасть. Понаехали всякие в столицу, а как деревенщинами были, так и остались. Возмутительно.
– Можно? – Митдир потянулся к сладкому плоду.
– Угощайся.
Юноша с наслаждением умял фигу, но, кажется, дело было не столько во вкусе плода, сколько в воспоминаниях о той чудесной поездке.
Инцидент был исчерпан, и можно было спокойно умываться. Сегодня они с Митдиром свободны, так что заберутся в Хранилище на весь день…
– А знаешь, что я думаю? – Митдир яростно тер себя полотенцем. – Завернем по нескольку фиг в салфетку и возьмем с собой. Они же сытные, нам так еще несколько часов о еде не думать.
– А о страницах ты подумал? О липких пальцах?
– Подумал! Той же салфеткой их и держать, когда ешь. Таургон, я понимаю: в Хранилище есть нехорошо. Но нас простят. И – мы незаметно!
– Сластена.
– Соглашайся, не будь таким правильным!
Он подумал о мумаке с гирляндой на бивнях.
– Ладно.
Какая чародейная сила заключена в этих фигах, что все вокруг начинают делать то, что они хотят, а не то, что положено?
Ламедон, Ламедон… край волшебной искренности…
…когда они объедят все фиги с этой гирлянды, он не станет ее выбрасывать. Спрячет и в свой час увезет в Арнор. Воспоминанием о самой теплой зиме в его жизни.
Резкий стук в дверь оборвал воспоминания.
– Таургон! К тебе можно?
– Открыто! – крикнул он, спешно заправляя рубаху. Кому он понадобился еще до рассвета?
Дверь распахнулась, и стремительным шагом вошел Барагунд.
Как будто каждое утро он вот так запросто заходит.
Ломион и Келон опешили на миг, потом вытянулись и глубоко поклонились, сложив руки на груди. Младший наследник мотнул в их сторону головой: вероятно, это подразумевало кивок в ответ на приветствие, но со стороны выглядело как попытка отогнать назойливое насекомое.
Таургон с Митдиром стояли неподвижно.
Барагунд подошел к другу:
– Извини, что так рано. С тобой не знаешь: то ли разбудишь, то ли уже не застанешь.
– Не разбудил и застал. Я слушаю.
– Ты же свободен сегодня? Я… хотел бы попросить тебя…
А он явно отвык просить.
– М?
– Пойдем в воинский двор? Как раньше, а?
Таургон потянулся, разминая плечи. Заметил:
– Мудро было перехватить меня до завтрака. Я было собирался наесться на целый день.
– Ну вот и отлично, – своим обычным уверенным тоном сказал итилиенский командир.
За спиной северянина вздохнул Митдир.
– Позовем Боромира, составит тебе пару, – обернулся к нему Таургон. – Барагунд, я хочу тебе представить: это Митдир, сын…
– Наслышан, – коротко сказал сын Денетора. – Я рад нашей встрече.
Он протянул руку, и юноша с жаром ее пожал.
Ломион и Келон глазами в пол-лица каждый смотрели на них. Дышать они, кажется, забыли.
– Ну вот и отлично, – Барагунд подошел к гирлянде, оторвал фигу, закинул в рот. – Я скажу Боромиру, чтобы не искал на сегодня другой пары.
– Он меня на похлебку для старух порежет… – обреченно проговорил Митдир.
– А почему так плохо? – совершенно по-отцовски осведомился сын Денетора.
Юноша потупился.
Раз брат Боромира «наслышан», значит, объяснять про Хранилище нет нужды.
– Тогда я тем более правильно зашел к вам, – Барагунд потянулся за новой фигой.
Но замер, почувствовав, как Таургон и Митдир смотрят на него.
– Вы что? – он удивился, растеряв половину взрослости. – Вам жалко?
– Ну, – осторожно произнес Таургон, – это нам на двоих…
– Вам надо еще? Сколько? Две? Три? Или велеть, чтобы вам дюжину принесли?
Митдир явно пересчитывал ягоды в лишние часы в Хранилище… набирались дни, если не месяцы.
На лице Таургона читался написанный самыми крупными тэнгвами вопрос: «А можно дюжину? Правда?»
– Так я скажу отцу; он будет рад узнать, что тебе надо.
– Спасибо.
Это прозвучало такой глубокой и искренней признательностью, что на Барагунда подействовало самым неожиданным образом:
– Вот что меня всегда в тебе возмущает, это то, что ты не умеешь просить! Таургон, ну почему мы с отцом всегда должны угадывать, что ты хочешь?! Почему нельзя сказать словами?!
– Прости. Мне действительно неловко сказать… это подарок йогазде