Он произвел его.
Харадцы сейчас видят не отряд из ничтожных двух дюжин. Они видят Гондор. И Дом Мардила.
Но он произвел впечатление не только на Харад.
Когда отец узнает, что он добрался на день раньше… он ничего не скажет. Он не похвалит. Хвалят за что-то особенное. Когда всё так, как и должно быть, говорить не о чем. Просто ты доказал сегодня, что у Дома Мардила есть следующий наследник.
Совсем близко.
Переходим на шаг.
Последние лучи заката на броне харадцев: сейчас тоже почетный караул, а не охрана. А впереди он – в алом с золотом. И без доспеха – доверяет и не боится.
Тонкий, как девушка. Гибкий. Настороженный, как барс перед прыжком.
Очень молод, у тебя первый из сыновей старше.
Два знамени. Одно с их Деревом, а второе? розовое? нет, это закат его красит, оно белое. Родовое? столько лет прошло, а мы даже их знамен не знаем.
Сын их младшего правителя, вероятно. Охотился где-то недалеко? в доспехах и при знаменах? нет-т. Так он прямо из столицы? это же замечательно. Рассказать в блистательном Хуммал Имэне, что отряд из их столицы встречает тебя на пятый день – число желающих воевать с шамали сразу сократится втрое. А если умолчать о численности этого отряда, то и впятеро. Одни алссуд и останутся.
Спешивается. Бросает поводья… а у этого, ехавшего между знамен, другой герб, там еще звезды и корона. Как мало мы знаем о них.
Толмача!
– Я, Барагунд, сын Денетора, приветствую тебя от имени Наместника Гондора!
– Я, Фахд из Фахд Алджабале, благодарю и рад нашей встрече. Ваша стремительность – слава вам и честь для меня.
– Я буду рад показать высокому гостю Гондора мою страну.
Харадец улыбается и говорит:
– Но прежде я буду рад видеть моего учтивого хозяина гостем в моем шатре.
Было заполночь. Наконец выдохнул лорд Дамрод, который никак не ожидал, что ему придется встречать и размещать отряд Барагунда: у него не было для этого ни лишних шатров, ни должного запаса еды, ни, главное, нужного числа конюхов. Но, к счастью, столичные воины, несмотря на все свои гербы, оказались непривередливы, с признательностью съели блюдо под названием «еда», набились десятком в шатер для пятерых, так что основной заботой людей Дамрода оказались кони. Но это уже проще.
Таургону не спалось.
Возбуждение этого дня встряхнуло жестче стаи Фениксов и не отпускало до сих пор. Надо было у Наместника не «Иглы» брать, а ламедонскую лаванду, чтобы колыбельную спела. Но кто ж знал…
Доспехов он до сих пор не снял: несмотря на пронзительно-ясное сознание, тело не желало шевелиться. Что ж, кому-кому, а ему спать в кольчуге привычно. Уснуть бы, вот задача…
Ладно, сидим, любуемся звездами. Отдыхаем.
Или что-то не так? И не отпускает не возбуждение, а чувство опасности?
С какой стати? Примчались на полдня раньше, слава нам; харадец – сама учтивость, Барагунд у него поест, отдохнет и расслабится, а если и заснет прямо там, так и то не беда, видно же, что этот Фахр, или как его зовут, злого не замышляет… сейчас, по крайней мере. Ничего дурного с сыном Денетора в его шатре не случится.
Что он, сидит и сторожит младшего наследника? Глупости. Если уж он подался в телохранители, то должен отличать подлинную опасность от мнимой.
Смотри на звезды и думай о пользе сна.
…а в шатре харадца не спят. Музыка. Не слишком громкая, странная, как всё у них.
Это не настороженность, это упрямство. Но сна ни одном глазу. Ладно, будем ждать: или там станет тихо, или Барагунд выйдет.
Сын Денетора откинул полог, пошел прочь. И арнорец сразу понял: чутье не подвело, он ждал не зря.
Окликнул друга.
– Ты почему не спишь? – тот подошел.
– Тебя сторожу.
– У меня всё в порядке, – резко ответил Барагунд.
– За-аметно, – кивнул Таургон. – Аж десять раз.
Это было не предложение рассказать, а самый что ни на есть приказ. Юноша не стал спорить, только сказал:
– Пойдем к воде? умыться хочется.
Северянин пожал плечами.
Ручей был обихожен: вода стекала в специально сделанный бассейн, довольно большой, выложенный камнем.
Барагунд долго плескал себе в лицо. Жару он переносил куда легче.
Словно отмыться хотел.
Таургон ждал, безмолвно требуя рассказа.
– Я не знаю, как о таком говорить, – сказал сын Денетора. – Не было ничего, но так мерзко…
– Ну, что-то всё-таки было, – возразил северянин, вспоминая тон Диора.
– В том и дело, что ничего! Ужинали, говорили… а потом выскочили эти… плясуньи. Они только танцевали, понимаешь? но иногда совсем рядом, а тело у нее такое мягкое, и пахнет оно еще… я не знаю такого запаха, он нравится, понимаешь, он безумно нравится, и это самая большая мерзость, какую я в жизни знал!
Таургон кивнул. Нет, он ничего раньше не слышал об этих запахах, но что творится с Барагундом, примерно понимал. Сколько детей было у Денетора в двадцать восемь? Один? или уже двое?
– И хуже всего то… – юноша сжимал кулаки в гневе.
– Что тебе ее хочется, – произнес Таургон безжалостным тоном врача. – Ее или их, всех сразу. Ты вполне понимаешь, чего и как ты хочешь. От их запахов – понимаешь в подробностях.
– Я не хочу..!
– Наберись смелости не лгать себе. Хочешь освободиться от этого?
– Да!
– Тогда скажи себе правду.
– Ну… да. Я не хочу… не хочу знать, что я в глубине души – вот такой! Я думал, я свободен от этого, я считал, что мои чувства мне подвластны, а оказалось..!
– Они тебе подвластны, – спокойно сказал Таургон. – Только сделай одну вещь.
Барагунд резко обернулся к нему.
– Представь себе, – невозмутимо говорил арнорец, – что ты осуществил свои желания. Полностью. Но… совсем полностью. Не только наслаждение с этой танцовщицей (или ими всеми разом), но и то, что будет потом. Переживи свои чувства так ярко, как только сможешь. То, что будет наутро. Какими глазами будет смотреть на тебя харадец. О чем будут молчать твои воины, когда ты одолжишь этих девушек и раз, и другой… харадец приедет и уедет, а они будут молчать всю жизнь. Подумай, что будет в Минас-Тирите. И… – вдруг догадался Таургон по напряженному молчанию друга, – как ты всю жизнь будешь скрывать это от нее.
Он отошел на несколько шагов.
Вот пусть представит, переживет и успокоится.
…ночь. Журчит ручей. Всё хорошо. Вот теперь, когда стало понятно, что тебя свербило, теперь – всё хорошо.
На закате не успел разглядеть, каких животных они взяли везти грузы. А вдруг есть мумаки? живые… они синие, как у Диора на шкатулке, или всё-таки синих зверей не бывает?
Учил квэнья – про этого зверя андамунду, наставник тебе еще говорил, что, раз в названии только длинный нос, значит, эльфов не удивил огромный рост… и что-то дальше о древнейшей жизни – а ты злился, что должен читать про эту носатую гору, когда идет война… а потом хотел спросить Хэлгона, видел ли он в Валиноре этого носача, а потом про всё это забыл. А завтра, возможно, и увидишь.
Синий он? или не синий?
Барагунд идет.
– Спасибо, – сказал сын Денетора. Набрался смелости и спросил: – А у тебя тоже было… так?
Таургон пожал плечами. Потом сказал:
– Больше на другие глупости тянуло. Но меня очень рано научили: прежде чем совершать неправильный поступок – подумай, что будет потом. Неправильные иногда тоже нужны, но делать их надо по-умному.
Он улыбнулся.
– Давай о тебе. Рассказывай.
Барагунд изобразил непонимание.
– Ты мой должник, рассказывай, – велел северянин. – Кто она?
– Да нечего рассказывать. Мы с ней и не говорили еще.
– Кто.
– Ну Лалайт. – Барагунд смотрел в сторону. Изволил пояснить: – Дочь лорда Дагнира.
Таургон молчал. Требовательно и настойчиво.
– Для нее Итилиен дом, родина. Что я ей предложу? Минас-Тирит? Когда-нибудь, а до того? Куда меня отправит отец?
– А он отправит?
– Не знаю, – вздохнул молодой командир. – Пока как будто бы нет… Мне нужно с ним сначала переговорить. Если я смогу остаться в Итилиене… в общем, еще надолго – это одно дело. А если он меня ушлет, скажем, сюда или наоборот, к Изену, – это другое.
Северянин молчал, но так, что хотелось говорить дальше.
– Зато… знаешь, я никому не говорил, но я и про Лалайт никому… а тебе можно. Я уже решил, как назову старшего.
– И?
– Хадором.
– Хорошее имя.
– Ты не понимаешь. Был Наместник Барахир сын Хадора. И будет Наместник Хадор сын Барагунда.
Таургон медленно кивнул. Мыслит масштабом летописей, и это правильно. И Денетору будет приятна такая вот память о его деде.
Барагунд, уходя мечтами в будущее, словно светился.
– Я почти уверен: если я скажу, что ей со мной десятилетиями ездить по Гондору, никакое место не дом, пока домом не станет Башня Наместников, она согласится. Просто я должен знать заранее и сказать четко.
– Разумно, – отвечал Таургон. – И достойно.
Уверен, что она согласится оставить родной край. Везет некоторым.
Сказать, что «тело болело», – не сказать ничего. Оно орало всеми костями, мышцами, кожей и что там у него есть. Оно ругалось на орочьем, тролльем и балрожьем языках разом. Оно перечисляло все лиги этой скачки и все ремни твоего доспеха. Пошевелиться было немыслимо, встать – ангбандской пыткой. Сил хватало только, чтобы приподнять голову, понять, что вокруг такими же полутрупами лежат товарищи, харадский лагерь не снимается с места – и, значит, можно рухнуть обратно и не шевелиться ближайшую вечность.
Восторг отважной скачки иссяк, а за любые подвиги рано или поздно наступает расплата.
И уже неважно, что подумают про вас харадцы.
Да и что думать? сами они не всадники, что ли? не знают, сколько лиг до Минас-Тирита?
За день, что гондорцы приходили в себя, прибыли свежие лошади и конюхи от лорда Инглора. Они не опоздали, нет, наоборот. Но кто же знал, что младший наследник окажется настолько быстр.
Встретились наконец – и хорошо.