Что там хозяин говорил про его годы? Ему плясуний бояться поздно.
Гондорец молчал, разговор поддерживать приходилось хозяину.
– Я жалею, что не взял в эту поездку ни одного из сыновей. Они нашли бы себе друзей здесь.
– Они могут приехать сами, – заметил Денетор.
– Только когда, – улыбнулся Фахд, – достигнут наших лет. До того они слишком горячи. А наши народы слишком несхожи.
– Они могут приехать тогда, – отвечал правитель Гондора.
– Надеюсь.
Итак, мирный договор на несколько десятков лет. Это у нас называется «не вести серьезных разговоров». Неплохо для начала.
Музыка из глубины шатра. Негромкая и, несмотря на непривычность, приятная. Отдохнуть от забот.
Да, главное сказано, теперь можно отдыхать с чистой совестью.
На столике в кубках легкое вино. Кубки серебряные, с чернеными крылатыми зверьми… красиво, да. А только ту самую чашку с барсом ты до сих пор не видел. Не удостоен.
Он доверяет Таургону больше, чем тебе? В общем, это правильно. И мудро.
Это они в Седьмом ярусе к нему привыкли, а со стороны всё более чем заметно? Учтем.
Можно пить это вино, слушать журчание музыки (как вода в горном ручье с перестуком катит мелкие камешки) и отдыхать. Гость доволен, Таургон счастлив, Гондору этого мира хватит на весь век Барса и всего его выводка, а то и дольше, и хочется думать, что много дольше, но за это ты уже не в ответе, ты сделал, что должно, и ты молодец.
А, вот они.
Денетору они решительно не понравились. Слишком широкие бедра. Слишком тяжелая грудь. Слишком… слишком было всё.
Слишком зовущая плоть.
Такие женщины не казались ему красивыми даже в юности.
То есть, конечно, не такие, но – уверенные в своем великолепии. Они стали поглядывать на первого жениха Гондора раньше, чем их отцы удостоили его вниманием. От их взглядов, гордых и призывных одновременно, безусловно была польза: он задумался о браке.
…как эти красавицы изысканно вежливы с Неллас до сих пор. Тридцать лет прошло, а простить ей не могут.
Нет, милые, не надо на меня так смотреть. И бедрами так красиво качать бесполезно. Прямо противоположного достигнете.
Неллас. Пичуга в руках. Теплый комочек перьев, под которым бьется сердечко, пальцами его слышишь.
Тогда, перед свадьбой, ее сердце стучало, как ритм этого бешеного танца. Огонь страсти разгорался, и то ли горская кровь заговорила, то ли просто молодость; дед знал и покрывал излишнюю вольность внука с невестой, твердо уверенный, что тот не перейдет пределов допустимого, Неллас дрожала от восторга и позволяла ему всё и, кажется, позволила бы и большее, но тут – дед был прав! – он уже говорил себе «нет» сам… Потом они, наконец, поженились, и он на какое-то время забыл о Гондоре, налогах, расчетах, спорах с дедом, забыл обо всем, кроме нее.
Пятьдесят два – возраст?! Да что он, в самом деле! Иные только в сорок пять женятся. Да, он обогнал сверстников на десяток-другой лет, да, у них сыновья еще дети, а у него, кажется, скоро внуки будут, – но это не повод чувствовать себя на восемьдесят, а то и девяносто!
– Я вижу, мои танцовщицы тебе пришлись по душе, – услышал он голос улыбающегося Фахда. – Хочешь, я подарю? Любую.
…взять кубок и медленно, очень медленно его выпить.
Он подловил тебя, как мальчишку. Ты по лицу Таургона так читал. А он читает по твоему.
Мнишь себя самым хитрым в Гондоре. Возможно, так и есть. Но куда гондорцу против харадца?
Ладно. Ты хочешь, скажем так, дружеское состязание? Ты его получишь.
Первый раунд ты выиграл.
А теперь держись.
– Вот что меня всегда удивляло, – с ответной улыбкой произнес Денетор. – Все знают, что ваша пища много острее нашей. Но никто никогда не предлагает гондорцу еду, острую по харадским меркам. Все понимают: она не то что не покажется вкусной, она сожжет и рот, и нутро. Все понимают: наши привычки различны, для вас хороши ваши, для нас – свои.
Алссакр исправно переводил. Фахд понял, куда клонит собеседник, но слушал вежливо, не перебивая.
– Но как только, – снова улыбнулся Денетор, – речь заходит о нашем отношении к женщинам, как все вокруг пытаются превратить нас в «свободных», убедить нас переступить запреты, позволить себе любить, и прочее, и прочее в том же духе. Почему вы не хотите понять, что нам это не нужно? мы этого не хотим так же, как ваших острых блюд. Поверьте: нам нравится любить единственную женщину в жизни. Это не закон, которому мы подчиняемся. Не запрет, держащий нас в страхе. Это стало законом потому, что оно нам по сердцу.
«Большинству из вас. Я поверю, что твой дядя – большее исключение, чем я счел».
– Таургон ведь говорил тебе: мы видим и в женщине ум. В юности мы восхищены ее красотой, а в зрелости – то, какой стала ее душа, и мудростью, которую она обрела.
– Прости, если мои слова тебя оскорбили. Но мне показалось, что эти девушки тебе нравятся.
– Мы вкладываем слишком разный смысл в это слово, – покачал головой Денетор. – Но даже если бы эти девушки мне и нравились, я не мог бы принять твой подарок.
– Понимаю, – кивнул амирон. – Это вызвало бы осуждение или обернулось бы сложностями для тебя.
– Это мелочи, – усмехнулся Денетор. – Причина совершенно иная.
Он выдержал паузу, наслаждаясь смесью недоумения и нетерпения на лице харадца.
Счет удалось выровнять, и это скоро изменится в его пользу. Но сначала этот Барс попрыгает. За ложными целями.
– Если бы я принял ее в подарок, я погубил бы ее. А я этого делать ни в коем случае не хочу.
– Погубил бы?! – изумился Фахд. – Ты бы обращался с ней дурно?! Я не верю!
Прыгай, прыгай. Кошки – прыгучие звери.
– Нет. Я бы обращался с ней хорошо. И тем погубил бы.
Денетор почти кожей ощутил жгучую волну любопытства: девушки, разумеется, слышали всё, что переводил Алссакр, и им хотелось узнать разгадку даже больше, чем их господину. На их лицах больше не было старательно изображенной страсти, они светились живым чувством и сейчас, пожалуй, даже начинали нравиться гондорцу.
– Как я уже сказал, – стал он объяснять, – юная возлюбленная мне не нужна. Я поселил бы такую девушку в достойной бездетной семье и иногда приходил бы, чтобы полюбоваться ее танцем. Приводил бы ее танцевать для моих гостей – тоже нечасто: у меня слишком много дел. А в остальное время приемные родители пытались бы сделать из нее достойную гондорскую женщину, чтобы потом она могла выйти замуж.
– И этим бы ты погубил ее?!
– Безусловно.
Все восьмеро, считая толмача, дрожат от нетерпения.
Ты навсегда запомнишь, каково играть в такие игры с наследником Гондора!
– Посмотри на нее, князь, – он указал на ближайшую, не такую широколицую, как прочие, с тонкими изогнутыми бровями. – Сколько она себя помнит, ее учили служить тебе – и танцем, и на ложе. Она начала изучать искусство любви раньше, чем смогла понять, что это. В этом смысл ее жизни. Но, – он развел руками, – мне этого не нужно. Ее мастерство, ее, я уверен, совершенство – всё это пропадет втуне. А на ее танцы я почти никогда не найду времени. Она будет несчастна.
Фахд молчал, чуть теребя узкую бородку.
– Она будет пытаться понять, чем не угодила господину, но понять не сможет: мы слишком разные. А потом я захочу выдать ее замуж. Для гондорца это будет добрый и заботливый поступок: сделать ее частью нашего мира. А для нее? Что она решит? Что господин настолько недоволен ею, что отдает другому? Как она переживет такое? И переживет ли?
Харадская девушка замирала от ужаса и восторга: как этот безбородый чародей провидит ее судьбу?! Это было невероятно и… прекрасно. Как бы она любила и ласкала его, согласись он получить ее в подарок! Но он сказал, что любить неспособен. В мире магов свои законы, за дар провиденья они должны заплатить чудовищную цену, хуже, чем стать евнухом.
– Признаться, ты первый, кто говорит мне о чувствах женщины, – медленно произнес Фахд.
А он молодец. Услышал то, что идет вразрез со всем его миром, и не спорит, а пытается осмыслить. Потрясающий человек.
Его не учить, у него учиться надо.
Хотя учить его надо тоже. Он и сам хочет этого.
Сколько ему лет? По возрасту вы примерно ровесники, а годами? Вы живете сто тридцать, а они? Древние старики доживают до ста?
– Раз так, позволь, я скажу о ее чувствах еще.
Амирон внимательно хмурится, кивает.
– Посмотри, в тебе – вся ее жизнь. Она любит тебя куда сильнее, чем меня любит моя жена. Она любит не как женщина мужчину, а как цветы любят солнце… на севере. Или воду – на вашем юге. Она же счастлива исполнить любой твой приказ не как слуга волю хозяина, а как цветок рад повернуться к солнцу.
Алссакр перевел, и девушка, кивая, едва слышно выдохнула:
– Сахих... сахих…
– Мы не станем спорить, – говорил Денетор, – как относятся к женщинам твой и мой народы. Но я, если бы я вырвал этот цветок из его родной почвы, поступил бы чудовищно.
– Иди ко мне, моя красавица, – засмеялся Фахд. – Я никогда не расстанусь с тобой.
Девушка с готовностью подбежала и села рядом, обвив его колени руками.
Но Барс смотрел не на нее, а на Денетора:
– Тебе удалось невозможное. Ты заставил меня влюбиться. В мою собственную танцовщицу. Которая со мной много лет.
Тот молча наклонил голову, принимая благодарность.
Рука Фахда лежала на бедрах танцовщицы, но голос был холоден, как камни его гор:
– Я расскажу раббу об этом. О том, что воевать с вашей страной означает воевать с тобой. И те, кто говорят о войне, замолчат. Самые громкие – замолчат навсегда.
– Мы по-разному относимся к женщинам, но совпадаем в главном, – отвечал Денетор.
Фахд был растерян. Он умел проигрывать; он потому и побеждал в большинстве вот таких игр с живыми фигурами, что воспринимал проигрыш без гнева и желания отомстить, он холодно обдумывал свою ошибку, ходы соперника… и преуспевал в следующий раз.
Но здесь с ним не играли.