? И, конечно, его наследник… этот юный воин. Когда-нибудь он станет править Шамалом, и..? Этот «никто», не имеющий места за столом Совета, кем он станет при своем племяннике? если тот вырастет в полководца, но не в правителя. А зачем этому юноше ломать себя, отвлекаться от любимых им дел воина, если у него есть такой… страж.
Поистине – Страж.
Но если так, то сожаления, что ему не стать правителем Шамала, это всего лишь дым от курильницы. Именно ему и править из-за спины племянника!
Невероятно.
Как мудр и хитер кабир-рабб! Он отдаст страну сыну, не задев при этом ни своего племянника, ни его наследника. Вот у кого стоит учиться поистине Великой Игре.
…окна закрыты, и зала всё сильнее наполняется ароматом. Излишняя предосторожность? он и так расскажет тебе всё, и даже больше? Почему он так доверяет тебе? слишком не любит тех, кто сидит в зале Совета, а они глядят на тебя с плохо скрываемой ненавистью? это сближает, да.
Но только ли это?
Акаль-рабб рад твоему приезду, а этот тайный принц… он дружен с сыном, но, похоже, хорошо относится и к отцу.
Пора переходить к главному.
– А что ты скажешь о его племяннике?
– Что именно? – Таургон приподнялся, устроился повыше.
Откуда эта истома, эта слабость? и сладость. Не так он устал сегодня, чтобы валяться как ворох пушнины. В дороге уставал сильнее, особенно после охоты, но этого блаженства, растекающегося по телу, не было.
Что-то в курильницах? или чай?
Но ты не сказал ничего лишнего. Твое положение – не та тайна, которую амирон выдаст кому-то. И забота Наместника о тебе – тоже.
Ты слишком подозрителен? или недостаточно осторожен?
Отпить чаю, спокойно, неспешно. И не забывать о том, что Фахд – харадец. Что он говорил о том, что для него нет ни дружбы, ни верности? Верностью тебе он и не обязан, вы не больше, чем попутчики.
Да и дружбы между вами нет. Разве что тебе померещилось.
Осторожнее, осторожнее.
– Тебе известно, – продолжает Барс, – что о вашем младшем правителе говорят разное. Очень разное. Как бы ты рассказал о нем, не знай я про него ничего?
Так. А вот это уже не интерес к судьбе никому не нужного северянина.
Допить чаю. Пусть подливают, даже если это «Дыхание гор» действительно… чарующее. У Денетора пил вина и не пробалтывался, что мне твой чай. Только вкусом наслаждаться.
Что тебе про Денетора рассказать? Как он меня годами за ужином вилочкой придерживал, а вопросами нарезал тоньше, чем ножом?
У нас сегодня вечер откровенности, но не настолько.
– Я стал бы рассказывать о том, что он сделал для Гондора. И начал бы с чуда остановленной войны. Подобного, сколь мне известно, не совершал ни один правитель.
Вот так. Всё честно, всё искренне, как Диор и учил. И ничего не сказать.
– А о нем, как о человеке?
Можно хитрить и говорить очевидные вещи. Но не хочется. Пойдем напрямую:
– Ты ждешь от меня откровенности?
Кивает. Судя по лицу, очень ждет.
«Настоящие решения принимают не на Совете». Ну вот тебе и выпало – настоящее. И нет рядом ни Диора, не Денетора.
Сам.
Ты был готов стать Королем этой страны, так докажи, что способен сделать для нее большее, чем переписывание книг.
– Ты задавал мне вопросы. И я отвечал на них. Теперь я хотел бы задать тебе вопрос. И получить ответ.
Кивает.
Судя по его лицу, сегодня мы решаем судьбу Гондора.
– Почему ты спрашиваешь меня о Денеторе? Зачем это нужно тебе?
– Ана фи хажат иниллейха ла…
Неважно, что он ответит.
Важно, как он сейчас смотрит.
Он – правитель из страны, не начавшей войны против нас. Не начавшей. Мало хитрости Денетора, мало алчности купцов, чтобы остановить подготовку к войне. Нужно, чтобы и в самом Хараде были те, кто против войны с Шамалом.
Он – один из них. Возможно, сильнейший из них.
Поэтому он здесь.
Никаких игр. С ним надо быть действительно честным.
Ради Гондора – честным.
Толмач переводит:
– Мне это нужно потому, что я хочу предложить вашему младшему правителю то, что пойдет на благо нашим странам. Но прежде мне нужно лучше понять его характер.
Ну вот. И никакого перевода не надо, всё было на лице написано.
«Его характер». Лучше, чем когда-то Гэндальф, не скажешь. А… почему бы и нет? Это правда, правдивее быть не может. И вряд ли дурно повторять слова Посланца Запада.
Он ждет от тебя откровенности?
Он получит больше, чем ждет.
– Один мудрый человек так мне когда-то сказал о Денеторе… – серые глаза встречаются с черными, и неважно, что в зале полумрак, эти двое и на самом ярком солнце не видели бы друг друга яснее! – сказал: «Он любит совершать добрые дела как недобрые».
Ты только восторгом не захлебнись. А то меня обвинят в попытке убить иноземного гостя.
– Джаидатон мифле сайиа… – медленно повторил князь, словно дорогой напиток во рту катая.
Вот как это звучит на их языке.
Не знаю, что ты хочешь предложить Денетору, но, думается мне, ему это понравится.
Особенно если оно будет выглядеть как недоброе.
И в твоем потоке будет… как раз на стремнине.
– Я благодарю тебя за эти слова, – проговорил Фахд. – Теперь я вижу, как мудр ваш старший правитель, советуясь с тобой с глазу на глаз.
Во всяком случае, читать по лицам он научил.
– Итак, даже если поступки вашего младшего правителя выглядят жестокими, на самом деле он очень любит Гондор?
Просто ответить «да»? Или подарить ему еще одну откровенность?
Он не враг. И ему там, в своем Хараде, закрывать нас от войны.
Пусть знает правду.
– Денетор – не «младший правитель». Это вы его так называете. Он наследник. Он будущий правитель. Он любит Гондор, а Гондор любит его… на самом деле. Они как будущие муж и жена, уже неразрывно связанные душами, но еще не готовые к браку. Они знают в своем сердце, что проживут десятилетия в любви и уважении, но пока они молоды, они спешат выплеснуть друг на друга всё буйство своих чувств. Не только хороших. – Арахаду всё отчетливее вспоминались рассказы отца о его юности в Ривенделле. – Они могут ругаться и ссориться, они могут кричать о ненависти, если их нрав горяч. Но не верьте этим словам. Этот шум – залог будущего спокойного счастья.
Мама, милая мама… неужели ты действительно была для отца тем кошмаром юности, о котором он под строжайшим секретом поведал однажды? Глядя на Денетора с Гондором – веришь.
– Невероятно… – откинулся на подушки Фахд.
– Могу я спросить, что именно тебя так удивляет?
– Всё! У нас редко, но бывает, чтобы жена, осмелев, повышала голос на господина, но чтобы девушка, судьба которой еще неясна, была яростной, как дикая кошка?!
– Скорее уши мумаков станут розовыми? – улыбнулся Таургон.
– Ты прав! Но самое невероятное, – он резко сел, обернувшись к северянину, – то, что ты мне всё это рассказал.
– Я полагаю, что это пойдет на благо Гондору.
Серые глаза совершенно ясны.
«Дыхание гор» его не берет вовсе. Почему? этот сорт запрещено привозить сюда, он не может быть привычен!
А потому что мерзкие алссуд говорят правду о силе крови тех, кто пришел из-за Моря. И о силе их духа тоже.
Особенно в роде правителей.
Таургон вышел из дворца.
Ночь. Миндоллуин белеет в вышине. Древо на площади; кажется, слышишь шепот его листьев, но слух обманывает: слишком далеко. Очертания знакомых зданий – летней ночью почти ничего не видно, но ты знаешь их наизусть, и они кажутся отчетливыми.
Твой мир. Спокойный и привычный.
Без хитросплетений дыма благовоний и еще более сложной игры слов, смыслов и поступков.
Вдохнуть полной грудью.
Домой вернуться.
В Гондор из Харада.
…огонек в окне второго этажа. Не спит. Пойти, поговорить? С кем и поговорить, как не с ним.
Тем более, что Страж Цитадели наверняка обязан доложить о подобной беседе Наместнику. Да, это не оговорено особо, потому что нечасто подобное случается. Но надо следовать духу службы, а не быть бездумным исполнителем приказов.
Эти мысли придали решимости. Еще бы: он собирался первый раз в жизни явиться к Диору глубокой ночью.
Он отпирал дверь как можно осторожнее, хотя замок хорошо смазан. В настолько поздний час самый тихий звук разнесется.
Было слышно, как там, внутри, сидящий отодвигает кресло.
Тяжелая дверь открылась бесшумно. Совершенно бесшумно – даже в этой оглушительной тишине. Все эти годы Таургон не задумывался о ее искусно сделанных и безупречно смазанных петлях.
Он вошел.
Диор стоял перед ним, спокойный, ждущий объяснений приходу северянина. На Наместнике был длинный халат из мягкой ткани, отороченный чернобурой арнорской лисой, и меховые туфли. На столе лежала книга, горело несколько светильников, на почти угасшей жаровне высился неизменный чайник.
Наместник видел, что его ночной гость взволнован, но молчит, не зная, как начать. Значит, опасности нет, тревогу поднимать не придется. Диор мягко улыбнулся: говори, я слушаю.
– Господин мой, – сердце стучало где-то в горле, – я только что был у амирона Фахда. Я полагаю, ты должен знать о моем разговоре с ним.
– Хорошо, – неспешно кивнул Наместник. – Но тебе нужно успокоиться. Я заварю лаванды. Думаю, сейчас она будет хороша нам обоим. Садись.
Он досыпал угля в жаровню, раздул небольшими настольными мехами. Долил воды в чайник… будничные, обычные движения. Таургон почувствовал, что успокаивается без всякой лаванды. Да и что он взвился? он же знает, что поступил правильно. Тревожиться поздно и глупо.
Питье настаивалось, Наместник сел, положил на стол сцепленные руки.
– Итак?
Таургон заговорил, не упуская важных деталей, но и не уходя в излишние подробности. О чем был спрошен, что ответил, что ему было рассказано.
Диор слушал молча и почти не реагируя. Только пальцы его вытянутых рук чуть сжимались.