– Опаивать? – в искреннем изумлении переспросил Фахд. – Это было всего лишь «Дыхание гор», оно помогает слегка ослабить повод жеребца твоего духа, не более.
Ты не стал возражать. Тебе ли не знать, насколько ваши миры различны.
И твое молчание подействовало на князя сильнее любых споров.
– Мне больно видеть, что я обидел тебя. Но ты понимаешь: речь шла о судьбах наших стран, и разумно было немного подстраховаться.
Как объяснить слепому, чем светло-голубой отличается от бирюзового?
Как объяснить харадцу, что значит «обманутое доверие»?
Назавтра Фахд поставил перед тобой небольшую шкатулку.
– Это «Дыхание гор». Бери, не бойся. В тяжелый день, когда будешь нуждаться в утешении или хотя бы в отдыхе, завари себе. Как «Черные иглы», не крепче. И боль сердца уйдет. Если захочешь рассказать то, о чем никак не решаешься, завари чуть сильнее. И ты легко расскажешь. Ну и если… но ты не станешь.
В другой день ты бы принял с благодарностью, но сейчас молчал.
– Возьми, – повторил амирон, и в его голосе была просьба. – Я силюсь и не могу понять, чем я так сильно огорчил тебя. Возьми, и если ты сам не захочешь пить его, подумай: у тебя может быть друг, которому ты подаришь этот чай в трудную минуту.
И тогда ты взял.
…никаких приключений на обратном пути не было, переправы через Андуин и через Порос были благополучны, напряжение между вами пошло на убыль и почти совсем исчезло, беседы снова стали увлекательны, а темы из древней истории – неисчерпаемы.
Потом было прощание на Харнене и искренние слова сожаления, что не увидеться больше никогда; потом была скачка назад, не такая стремительная, как первый раз, но на сменных лошадях, так что быстро, потом Пеларгир – Диор внял твоим просьбам и разрешил всему отряду три дня отдыха в этом городе. Ты ходил, смотрел, думал: вот она, твоя сбывшаяся мечта увидеть живьем Вторую эпоху… радоваться и восхищаться не получалось.
Впору заварить себе «Дыхание гор» и проверить: отпустит? не отпустит?
Но ты справишься и без харадских трав.
ОДИН ДЕНЬ В ХАРАДЕ
2428 год Третьей эпохи
Осень и зима того года прошли как обычно, весной тоже не случилось ничего, достойного упоминания, зато ближе к лету харадских купцов понаехало столько, что это не просто всколыхнуло Минас-Тирит: со всего Гондора на Пеленнор съезжались купцы, а то и просто любопытные, у кого нашлись средства на дорогу. Постоялые дворы были забиты, многие были согласны остановиться в предместьях…
Тинувиэль переписывала, поглядывая на вход раз двадцать за час, наверное. Наконец в темноте коридора блеснул герб Элендила.
Таургон.
Она вскочила, подошла так быстро, что он заволновался: что случилось.
Она резко кивнула ему головой, они вышли.
– Послушай… Я могу тебя попросить? – она хмурилась и была почти сердита. Но явно не на него.
Что опять не так?
– Можешь, конечно.
От гнева она внезапно перешла к смущению:
– Когда у тебя будет свободный день… ты бы мог… сходить со мной… покататься на мумаке?
– Что?
– А что такого?! – она вернулась обратно в рассерженность. – Почему я не могу захотеть пойти покататься?
Таургон едва сдержался, чтобы не отступить на полшага в сторону, как в поединке, когда противник ослеплен своей яростью и надо дать ему ударить в пустоту.
– Тинувиэль. Ты хочешь покататься на мумаке?
– Я именно это и сказала! Что не так?
– Но… год назад тебя было не убедить это сделать… Ты говорила, что это серая скотина…
– Именно! – она взвилась, и ему теперь захотелось сделать полшага назад. – Это! Просто! Серая! Скотина! А не что-то особенное, от чего все верхние Ярусы год назад теряли разум, а теперь презирают. Это просто катание! Просто развлечение! Почему я не могу развлечься?
…иногда Таургону казалось, что издай Наместник указ о том, что запрещено прыгать в Ородруин, она бы прыгнула. Хорошо, что такого указа нет и не будет.
– Ты поругалась с отцом? – осторожно спросил он.
– Я просто! хочу! покататься!
– Хорошо, хорошо. Только не кричи.
Его спокойный тон на нее подействовал. Она даже услышала смысл его слов.
– Ты пойдешь со мной? – спросила осторожно.
– Ладно, – он вздохнул. – Если так хочешь, пойдем покатаемся.
– Правда? Спасибо, Таургон!
Видеть ее такой просиявшей… нечасто, совсем нечасто приходится. Если ради этого надо кататься на мумаке, покатаемся. Труд невелик.
– А когда ты можешь? – она перешла к делу.
– Давай послезавтра. Я свободен весь день. Пойдем с утра, пока еще не жарко.
Лето близилось к концу, но зной и не думал спадать.
– Спасибо! Спасибо! – она сжала его руки. – Вот ты меня понимаешь!
Любой умный человек поймет, что согласиться тут проще, чем спорить.
– Ты впустишь меня сегодня к Хранилище? – он спросил очень мягко, но Тинувиэль поняла, что до послезавтра – ни слова о мумаках, харадцах и ее очередной ссоре с отцом.
Хотя что говорить о ссоре? Не первая и не последняя.
Через день он с восходом солнца был в Пятом ярусе и неспешно шел к воротам Четвертого. Привлекать внимание не стоило.
Тинувиэль быстро догнала его.
Она была в отличном настроении – видимо, с утра пообщаться с отцом не успела, он благоразумно спал. Или делал вид, что спит.
Впрочем, это никого, кроме Брандиона, не касается.
Люди с поклоном уступали дорогу гвардейцу с госпожой, в городских воротах их тоже пропустили вперед.
Они прошли по дороге через предместья, и на них обрушился Пеленнор.
Теперь он был всецело во власти харадрим.
…когда-то давно, в незапамятные времена (то есть тринадцать и более лет назад) лишь немногие харадцы осмеливались приезжать в Минас-Тирит. Большинство из тех, что были настолько отважны, чтобы поехать в Шамал, распродавались в Пеларгире и спешили пересечь Андуин назад. А если они и добирались до Белого Города, то становились далеко-далеко, пряча настороженность воина под вежливостью чужеземца.
Но Денетор сбросил пошлины, и плотину порвало.
Уже не в отдалении, а рядом с городом раскинулся их пестрый стан, уже не степенные купцы и слуги лордов, а ремесленники и даже крестьяне поспешили туда… на следующий год харадцев прибыло, потом снова, а теперь, после приезда Фахда… Таургон не ожидал, что теперь поля Пеленнора просто поглощены ими.
Да, он хорошо теперь понимал крик души Салганта, не выдержавшего на недавнем совете и брякнувшего:
– От навоза мумаков в городе нечем дышать!
Денетор тогда взглянул на него, приподняв бровь. Он промолчал, но слишком красноречиво было язвительное выражение лица: дескать, и давно ли лорд Салгант так точно отличает запах мумачьего навоза от, скажем, конского?
Совет тогда замер: придти на помощь Салганту означало невольно вляпаться… да, вот в эту неприятную тему. Пока Диор не спохватился и не заговорил о чем-то совершенно другом. У Таургона тогда мелькнула нехорошая мысль, что Диор чересчур долго не понимал, о чем все молчат… возможно, показалось.
Нет, мумачьим навозом тут не пахло. Зато все остальные запахи, какие только есть в Хараде, обрушились разом. Пряности, масла, топящиеся глиняные печи, свежие лепешки с тимьяном, кунжутом и невесть чем еще, вареные бобы, все сорта чая… и это харадский стан еще не очень-то ждет гондорцев: слуги разметают проходы и по южной привычке поливают их водой, благо Андуин недалеко, разносчики лепешек бегают не ради гостей, а просто не все еще позавтракали. Покупателей в этот час немного, они пока по городским рынкам ходят.
Вспоминая службу стражником и те правила, вообще удивишься, что Денетор позволил харадцам торговать с рассветом. Хотя они не в городе, городские законы остались за стеной. Да и учтивости в этом больше, чем щедрости: в такой ранний час тут всё больше пеленнорские мальчишки бегают.
Ладно. Они здесь ради мумаков, к ним и пойдут. В просветах между шатров хорошо видны разноцветные зонты над сиденьями на спине у этих зверей.
Не обращая внимания на торговцев, со всех сторон зазывающих их к себе.
Вблизи мумаки оказались огромными. И страшными. Тянут хоботы, машут ушами. А кожа у них серая и в складках. Звери… чудища.
А Таургон их не боится. Привык за время своих разъездов с тем харадцем.
– Выбирай.
Как тут выбрать?! Они еще и расписные. Можно подумать, сами по себе недостаточно жуткие, разрисовывать надо.
Харадцы гомонят, зовут… набросились на добычу.
Вот этот вроде не такой пестрый. Глаза подведены белым, концы ушей голубые.
– Давай на этом?
Таургон рассчитывается с харадцем. Тот сам, как хобот, гнется и гнется, стоять прямо не способен.
И как теперь на эту живую гору забираться?
Их ведут к высокому помосту. Лестница. Сам помост. Подводят мумака. Погонщик сидит на шее этой серой махины, рядом идет хозяин. Полусогнутый.
На спине у мумака поверх пестрых попон – лавочка с высокой спинкой и подлокотниками. Сиденье мягкое, обито узорной тканью. И как туда перебраться?
Зверюгу подводят вплотную к помосту. Стоит, ждет. Шевелит ушами.
Таургон, придерживая меч, легко переходит зверю на спину. Протягивает ей руку.
Ой.
Это вот надо на эту тварь шагать? А если эта харадская скотина вздумает…
– Тинувиэль, руку! Не бойся.
Он крепко сжимает ее ладонь, одно движение – и она на спине мумака.
Можно сесть и отдышаться.
Как объяснил ей Таургон, этот мумак был слонихой, самки спокойнее. Но всё равно Тинувиэль сначала стискивала его руку, боясь этой раскачивающейся спины, на которой их лавочка (закрепленная исключительно крепко) ходила ходуном.
Потом девушка сказала себе, что, раз в прошлом году десятки дворян, а в этом – неприлично большие толпы купцов катаются на этих зверюгах и ничего, то бояться глупо. Не уронит же их харадец. А вздумает уронить, так Таургон ее спасет.
Стало легче.
Она расслабилась и начала невольно приноравливаться к шагу слонихи, покачивая спиной в ритм. Стало еще легче.