– Скорее всего.
А что ему сказать?! Спроси Наместник его, он бы попросил хороший чайник и всё! Греть воду можно и на той жаровне, которая для тепла в комнате, зачем отдельная?
Красивый зверь. Страшный, кусачий, соседи от него бегут без оглядки… новый как увидит гирлянды по стенам и эту клыкастую тварь, так сразу запросится этажом ниже. Или вообще в ту комнату, где Митдир с отцом жили.
Но он же пробыл в Хранилище совсем недолго! Как можно за это время обернуться в Четвертый ярус, где зимует несколько упрямых харадцев, купить – и дотащить этого зверя сюда? Он, конечно, крылатый, но своим ходом летел вряд ли.
Или она была у Наместника? – подарок ценителю чая, просто он ею не пользовался?
Зверюга… будет кто-то лениться писать, она его покусает. Зубы вон какие жуткие.
– Ладно, я не буду мешать вашим сборам, – сказал Таургон, забирая плащ, за которым пришел.
Значит, не бояться побеспокоить и приходить сразу, как захочет?
Надо же поблагодарить за опустевшую комнату и этого… Кархарота.
Зимний дождь и ветер, ярящийся на такой высоте, бил в окно, шестигранные толстые стеклышки которого жалобно дребезжали – но что значили их робкие голоса против всесильной стихии, то воющей волком, то дерзко хохочущей, то норовящей струями-стрелами дождя разбить отважных, сомкнувших шестигранные ряды…
Таургон почти не замечал этого. Он то ходил по Минас-Тириту, то уезжал на целый день в Осгилиат (как оказалось, в Шестом ярусе всегда было несколько коней, на случай, если они понадобятся Стражам), то писал, не думая, день или ночь сейчас. Дни становились короче, отсвет заката было бы невозможно увидеть из окна, даже будь вечер ясным, а рама открытой; на столе всегда горел светильник, а на спине Кархарота грелся чайник, Кархарот – он Кархарот и есть, только теперь его жар служит доброму делу, и спасибо Наместнику за него, нечего воде для лучших из чаев греться рядом с сушащимися плащами…
Книга шла.
По Минас-Тириту ходили слухи.
Денгар, встретив его как-то, попытался выспросить, что он на самом деле высматривает в домах, Таургон ответил так честно, как только мог, разрешив, впрочем, верить в то, что командиру стражников представляется наиболее правдоподобным.
Каждая новая находка означала ужин у Денетора («Митдир, скажи Боромиру, чтобы сказал отцу…»), пару раз они были у Харданга, несколько раз он приходил к Диору.
Но жил он не в своем двадцать пятом веке, а в седьмом.
Для Митдира этот месяц был удивительным – и ужасным.
Прежде в этой комнате, как и во всех прочих, царило простое правило: веди себя так, чтобы не помешать другим. Оно было бессердечным и равнодушным, как все правила на свете, но, как оказалось, оно не только обижало тебя, но и заботилось. И неплохо заботилось!
Теперь его не было.
Они с Таургоном друзья, они почти что братья – так как они могут мешать друг другу?! И настала жизнь без правил.
Иногда Таургон писал, не замечая ничего, иногда малейший шорох вызывал его возмущение; и Митдир отчаялся угадать, каково состояние старшего товарища сейчас. Часто Таургон был готов взахлеб рассказывать о находках или идеях… это было бы совершенно прекрасно, если бы он не забывал о том, что Митдира-то никто от караулов не освобождал, и слушать до середины ночи, если завтра заступать с восходом, он не очень готов. Тщетно! Юноша мог придти продрогшим и мечтающим только о том, чтобы снять одежду, промокшую, несмотря на кожаный плащ, и упасть в постель; первое ему удавалось легко, но между ним и кроватью оказывалась непреодолимая стена из творений Остогера и их позднейших перестроек.
И всё же эту зиму Митдир будет вспоминать как одну из самых счастливых в своей жизни.
Он бегал в Хранилище за документами для Таургона (Серион был готов дать пергамент, но не древнюю бумагу) и относил их назад, он иногда понимал, что северянин забыл про еду, и приносил ему полную корзину, чтобы не просто накормить, но и избавить от необходимости отвлекаться еще и завтра; Митдир почти совсем перестал ходить в воинский двор, объясняя это тем, что он может понадобиться другу в любой момент и должен быть при нем… а в список Таургона для Хранилища можно добавить пару книг от себя, Серион, конечно, разгадает уловку, но даст, и можно сидеть рядом и читать, а еще пить вкуснейший чай, который Таургон никогда не забывает заварить на двоих, как бы ни был погружен в работу.
А в те дни, когда Таургон уходил на свою охоту за древними зданиями, жизнь становилась спокойной, но какой-то пустой. Как чашка без чая.
Однажды (Митдир тогда был в карауле) раздался стук в дверь.
– Открыто! – крикнул Таургон.
Кому и зачем он понадобился?
Вошел Эдрахил. Хмурый и озабоченный. Взглядом окинул комнату. Нахмурился еще больше.
– Что-то случилось? – спросил северянин.
Надо возвращаться из седьмого века в сегодняшний день.
– Не случилось, – покачал головой командир. – Просто… послезавтра совет. Ты придешь?
– А действительно! Я не думал об этом.
А ведь знал, что Денетор уезжает на следующей неделе, и совет всегда проходит перед его отъездом в Ламедон.
– Так придешь? – в голосе командира была почти просьба.
– Конечно, о чем говорить! Спасибо, что напомнил. Я заработался и потерял связь дней.
Эдрахил вздохнул с заметным облегчением. Камень с плеч: как выполнить два приказа Наместника, когда они противоречат друг другу?! – Таургон должен быть на каждом совете и Таургона не ставить в караулы до особого распоряжения. Хороший он человек. Другой бы загордился, а этот нет. На него посмотришь – и до сих пор поверишь, что лесной бродяга, что нет ни меча из гномьей стали, ни этой комнаты в полном распоряжении, ни слов Наместника о нем… ни вот этого чугунного зверя с огненной пастью, как только затащили сюда такого, в четыре руки, наверное.
…совет прошел совершенно как всегда, ты выпил чаю с Диором, вина с Денетором, йогазда уехал, ты пообещал закончить к его возвращению и вернулся в свой седьмой век.
Однажды к тебе пришла Тинувиэль.
То есть это ты сам пришел в Хранилище, возвращаясь с очередного осмотра зданий, – незачем заставлять Митдира делать то, что можешь и сам, вот ты и пришел за документами, а она явно соскучилась и сказала «Расскажи, что ты там насочинял», ты говорил, она слушала, и вы снова чуть не поссорились – на этот раз из-за Алькарина Великолепного, потому что она считала, что им следует лишь восхищаться, ведь при нем Гондор достиг пика могущества, а ты говорил, что власть и роскошь без души хуже, чем душа без власти и роскоши… а потом она сказала, что глупо ругаться из-за древних королей, а ты, хоть и сочиняешь, но получается красиво, и уже скорее бы заканчивал и дал почитать.
И ты заканчивал, перечитывая и перебеливая, ты примерно знал, когда вернется Денетор, и поставил себе цель – завершить полностью до его приезда. В трапезной тебя не видели уже третью неделю, на Митдира с корзиной еды перестали обращать внимание, Кархарот раскалялся так, как его тезке не приводилось, несмотря на Сильмарил, Железные Фениксы только что не стаями летали по комнате, Митдир сидел тише, чем когда их здесь было пятеро, и неудивительно: одно дело лордята, а другое – сам Король Остогер; они действительно прожили эту зиму с ним.
А потом всё кончилось.
– За ночь я прочту, – говорил довольный Денетор.
Он приехал сегодня после полудня, вы с Боромиром высматривали его с Языка, хотя что высматривать: гонец прискакал утром, сообщил, всё как всегда… почти. Ты первый раз за эти годы встречаешь его у самого входа в Седьмой ярус; раньше ты считал, что невежливо проситься в гости в первый же день. Раньше так и было.
Вы с Боромиром только и успели поклониться ему, приветствуя, а он спросил «Закончил?» Так что это не ты попросился к нему, это он тебя позвал.
Сидит в своем кресле с высокой резной спинкой, заметно отдохнувший, лицо потемнело под ламедонскими ветрами, счастливый.
– За ночь я прочту, а пока поговорим о наших новостях. Полагаю, они тебе будут интересны.
Неужели Митреллас?!
– Помолвка была скромной, семейной, а на свадьбу они соберут весь Ламедон. За лето закончат работы в замке, – он внимательно посмотрел на арнорца. – Митреллас будет рада, если ты приедешь. Она соскучилась по тебе.
– Я не знал, как попросить об этом, – смущенно улыбнулся Таургон.
– Значит, мы договорились, – кивнул Денетор и занялся, наконец, едой. Остальные тоже вспомнили о тарелках.
– А кто он? – спросил северянин.
Судя по всему, ни для Неллас, ни для Боромира никаких новостей пока нет. Ну да, он же им писал… или это было не новостью еще перед его отъездом.
– Как тебе сказать… сын одного из горских лордов. Нуменорской крови у него немного. Сильный, красивый. Готов ее на руках носить… и в прямом смысле тоже.
– Наследник твоему отцу? – прямо спросил арнорец.
– Именно. Он из младших сыновей… все они были из младших сыновей; наследников лордов матушка и на порог бы не пустила. Хватит нам сложностей с тем, кто будет следующим фоуром Лаэгора.
Йогазда глянул на Боромира, тот потупился, и Таургон понял, что этот вопрос обсуждался, что Боромир, всегда послушный отцу, встал тверже гор, а Денетор, тот самый Денетор, о котором говорят, что он не слушается никогда и никого, уступил сыну. Так что судьба Лаэгора зависела от Митреллас… теперь уже не зависит, всё хорошо.
– Да… – Денетор отпил вина и посмотрел поверх кубка куда-то вдаль. – И снова в главной зале замка будут стоять свадебные посохи…
– А что это?
Вопрос задал Таургон, но не знал, кажется, и Боромир.
– А это, сколь я знаю, есть только в верхнем Ламедоне, – охотно стал объяснять йогазда. – Брачные клятвы, как ты понимаешь, надо приносить на высокой горе…
Арнорец поднял взгляд, вспоминая то, что в Лаэгоре называлось не-высокими горами.
– Вот именно. Нехорошо обращаться к Единому там, где пасутся овцы. А они пасутся везде, где есть трава.