– Так что надо лезть на скальник. И нужен хороший посох.
– Да, крепкий, новый, – кивнул Денетор.
– И красивый. Особенный, – Таургон ловил мысль на лету. – А как он украшен?
– Резьба, чтобы не мешало подниматься. В каждой долине свои узоры. Иногда с насечкой, с серебром. Особенно если женится лорд. Бывают совершенно великолепные.
– И?
– И они стоят в доме хоть пастуха, хоть лорда, пока один из супругов жив. Я помню их в Лаэгоре, пока был ребенком. Однажды я, играя, свалил их… было больно, – он улыбнулся.
– Тебя наказал отец?
– Нет, горцы не наказывают маленьких детей. Больно было, когда они на меня упали. Это крепкое дерево, хотя они и были старыми. Н-да… а когда я приехал снова, взрослым, их уже не было.
– Их сжигают?
– Нет. Где-то отдают Кирилу или Рингло, у нас относят в пещеру. Я не знаю, где она.
Он помолчал и закончил:
– Как ты понимаешь, ни у отца, ни у меня их быть не могло. Когда я женился, я совершенно забыл об этом обычае… сейчас, пожалуй, жалею. Ну что ж, у Митреллас…
– Подожди! – вдруг всколыхнулась Неллас. – Следующей зимой?! Она что же, полезет зимой на утес?!
– Скорее, поскачет, – с легкой усмешкой отвечал муж. – Вся эта толпа кандидатов в женихи отличалась перед ней, уча ее лазить по горам. Уверяю тебя, волноваться нечего. И тот скальник неопасный, если нет льда. А назначить свадьбу на время до морозов несложно.
– Она может запутаться в подоле! – не унималась мать.
– Исключено. В Ламедоне невеста для этого надевает штаны. Тоже очень красивые; как, впрочем, и у жениха.
– Ну не знаю… – вздохнула Неллас, пытаясь примириться с неизбежным.
– Я вот о чем думаю, – заговорил Таургон. – Этот обычай так красив, что кажется: он был в горах всегда. А это совсем не так! Он возник лишь в Третью эпоху, и то не в начале.
– Ты читал о нем? – не понял Денетор.
– Нет, я только сейчас услышал. Но смотри, ведь это ясно как день: горцы не призывали Эру в свидетели брака, обычай говорить с Ним на вершинах – это же Нуменор!
– Гм, – нахмурился Денетор. – Действительно…
– Так что два народа должны были сильно переродниться, слиться в один – настолько, что даже у пастухов, где явно нет крови дунаданов, всё равно…
– Да, – сказал Денетор. – Все равно в них отзвук сердца Нуменора. Поглощен водой, поглощен временем, но сердце его бьется. И не только в потомках.
Назавтра он пришел, волнуясь, как ученик перед строгим наставником. Неллас выбежала к нему навстречу со словами:
– Таургон, это замечательно! Это чудесно! Я хотела пойти сегодня во дворец, заново увидеть всё то, о чем ты писал, но это же целый день там ходить, я лучше завтра с самого утра..!
– И других дам пригласи, – сказал Денетор, выходя. – Вместе обсудите, прав ли Таургон, различая женские и мужские покои.
– Прочел? – полувопросом произнес арнорец, хотя ответ был более чем ясно написан на лице Денетора. Очень посветлевшем лице, и не недавний отдых был тому причиной.
Тот лишь кивнул. Не кивнул даже: чуть качнул головой, опустил веки.
И по этому безмолвному ответу Таургон понял, что – удалось. Удалось передать то, что Остогер написал языком камня. То, что было в твоей душе.
– Ты извинишь меня, – очень осторожно произнес гондорец, – если мы сегодня не будем говорить о ней? Тем более за столом. О ней хочется молчать. Или – да, как Неллас, ходить и заново смотреть на известное с детства.
– Спасибо, – сказал Таургон вместо ответа.
В зале было тихо. Только рассветный мрамор переливался у них под ногами.
Бесшумно исчез и вернулся Форланг, и также осторожно пришел с ним Боромир. Верно, читал, – до него дошла очередь.
– Я могу взять ее завтра? – спросила Неллас.
– Хорошо, госпожа, но прошу тебя: только до вечера. Я хочу отнести ее Наместнику.
– Он не читал еще? – удивился Денетор.
– Конечно, нет. Об этой книге просил ты, я принес ее тебе.
– Не ожидал… – тихо сказал хозяин дома.
Форланг с вековечным терпением на лице ждал, когда господа и их… родич сядут за стол. Для себя он давно счел Таургона именно родственником своего «молодого господина», насколько дальним – неважно, почему об этом молчат – не его дело, а что он не просто друг господина Барагунда, как поначалу пытались представить, видно же.
Господа изволили вспомнить про еду, а она была, как всегда, превосходной, вино – лучшим в Гондоре, и напряжение духа, заставлявшее их поначалу молчать, постепенно отступало.
– Но вот что оказалось для меня совершенной неожиданностью, – говорил Денетор, нарезая кусок холодной оленины, – это сколько документов ты поднял. Я ждал рассказа про Остогера, описаний домов, узоров, но что кроме этого мы получим историю строительства, вплоть до того, из каких карьеров брали мрамор!..
Он восхищенно сверкнул глазами и занялся мясом: из Ламедона он всегда возвращался с отменным аппетитом.
– А мне про гномов было неожиданно, – дерзнул воспользоваться паузой Боромир. – Остальное я, в общем, знал, а что они здесь тоже строили, нет. Вот это картина: Минас-Ти… Минас-Анора еще нет, еще дома только растут – и десятки гномов с молотками и прочим!
– Интересно, сколько им Остогер платил, – усмехнулся Денетор. – Спрошу у Сериона; ему не придется долго искать эти документы.
– Боюсь, ты не узнаешь, – нахмурился Таургон. – Архив неполон: многое было в Осгилиате и то ли погибло, то ли просто сочли ненужным перевозить потом.
– Ладно, – легко согласился Денетор, кивнув, чтобы несли следующее блюдо, – я проживу без ответа, были ли гномы в древности столь же жадны. Мне важнее другое. Я рад, что ты смог оценить мир этих сухих деловых бумаг.
Внесли тушеные тыквы, благоухавшие всеми травами Ламедона. Слуга хотел забрать у Таургона тарелку, арнорец остановил его: доем.
Что-то он за разговором стал отставать от смены блюд. Обычно Денетор ест медленнее.
Так что за обедом придется думать об обеде. Ну ладно, сегодня же серьезного разговора не будет.
Принесли сыр – сухой, ламедонский. Йогазда как-то ругался на новомодную привычку считать сыр десертом и даже объяснял, почему правильно, что сыр подают перед горячим, а не после него… арнорец честно выслушал это, попытался понять и не преуспел. Во всяком случае, за этом столом сыр – это большая пауза между едой и едой, так что Денетор прав. Как он прав почти во всем.
– Боромира вот удивили гномы, – говорил он, пощипывая ламедонский гостинец пальцами (правила этикета на бедняцкую еду не распространялись), – а меня – тот карьер. Когда ты пишешь, что три дома отделаны одним и тем же мрамором, и для одного из домов карьер известен, а значит, и у двух других мрамор оттуда же. Мелочь, да, – ответил он на удивленный взгляд Таургона, – но из этих мелочей и строится мир. Ты почувствовал это. Почувствовал, что парение духа невозможно без того, чтобы на него ни трудились десятки, а то и сотни безымянных людей. Или гномов, – он взглянул на сына.
Поднял кубок и договорил:
– Ты больше чем понял: ты почувствовал, что, чтобы народ мог расти ввысь душой, он должен жить в сильной стране. Он должен быть прежде всего сыт.
Они осушили кубки, и арнорец сказал:
– Я выпил за это, потому что ты прав, говоря о себе. Как человек, который… – слова встали Таургону поперек горла, он замолк было, но решился и твердо продолжил: – мы не на совете, так что будем говорить честно: который правит Гондором уже четверть века, ты считаешь так, и это делает честь тебе и сулит блага Гондору.
Денетор благодарно наклонил голову.
Но арнорец отнюдь не закончил:
– Но если рассуждать шире, то ты неправ совершенно. У моего народа нет ни страны, ни сытости, однако нашему духу это не повредило, скорее напротив. Да, Остогеру понадобилась вся мощь Гондора, чтобы возвести Минас-Анор таким, здесь дух действительно зависит от силы страны; но почему сейчас, когда Гондор ненамного менее могуч, чем при Остогере, почему сейчас мне понадобилось даже Барагунду объяснять про Древо и Язык, не говоря о прочих?
– Ваш народ… – осторожно начал Денетор, – это нечто особое. Вы рядом с эльфами, и даже если они не помогают вам в войне и мирной жизни, они образец для вас, и это вас меняет, возможно невольно.
Он еще отломил сыра, выгадывая время.
– Я не утверждаю, – йогазда говорил медленно, словно пробуя зыбкую почву, – что в сильной стране дух непременно поднимется. Но чтобы он мог подняться, она непременно должна быть сильной. И вот тебе пример: – он оживился, забыл про спасительный сыр и продолжил страстно: – Последний Союз. Разгромил бы он Саурона, не будь у них за плечами целого века собирания Гондора и Арнора из нуменорцев и местных племен?! Мы никогда не забудем Эрех, а это ведь только одна из провинций! И на севере то же делал Элендил! Да, он и его сыновья настолько же выше нас, насколько Колоссы Андуина выше обычного человека, и всё же, не стой за ними великая держава – что бы они смогли против Мордора?! Даже вместе с эльфами?
– Ты забываешь, – Таургон отщипнул сыра, – что за Ар-Фаразоном стояла еще более великая держава. И он тоже разгромил Саурона. И, как мы знаем, лучше бы он потерпел поражение.
– Я не забываю, – прищурился Денетор, – я повторяю еще раз: сама по себе сила страны значит немногое. Оставь Ар-Фаразона; сегодняшний Харад тоже силен, этот пример ближе. Высот духа мы там не заметили.
Форланг налил ему, он отпил и продолжил:
– Без могущественной страны, без грозной армии Врага не одолеть. Прости, что касаюсь больной для тебя темы, но – Вторая Ангмарская война. Что было бы с вами без помощи Гондора?
Таургон пригубил, покатал вино во рту. Он тоже имеет законное право на паузу.
– Как ты сам сказал, – отвечал северянин, – мы живем рядом с эльфами. А это значит, что мы можем поговорить с участниками той войны. И я говорил с некоторыми… там всё сложнее, поверь мне. Гондор ждали на год раньше, а за год эльфы и арнорцы создали свой план. Нет, пойми, я не отрицаю помощь Гондора, без него разгромить Ангмар было бы невозможно – а вот изгнать Короля-Чародея, думаю, смогли бы.