– Я слушаю.
Привычное «мой господин» как-то само собой растаяло.
– Лорд Борлас очень резко отзывается о твоей книге. Когда он ждал ее, он не терял времени, поднял хроники и сейчас знает историю Остогера и Ромендакила Первого, наверное, лучше всех в Цитадели… боюсь, он знает ее лучше тебя.
Таургон молча отпил чаю. Восхитительный аромат.
– Он говорит, – продолжал Диор, – что ты идеализируешь Остогера. Он не был таким мудрым правителем, как ты пишешь, потому что он пренебрег восточными границами, а судьба его сына – полководца более хвастливого, чем успешного, свидетельствует о том…
…не он, а ты теперь слушал. И было это так правильно, так по-настоящему, словно все предыдущие двадцать лет были сном, а сейчас приходит пробуждение и начинается то, что и должно быть.
Сказать «да»? Еще не поздно. Отъезд намечен на следующую весну, есть время подумать и… передумать? Сказать «да», Денетор будет счастлив, и сейчас понадобится лишь крохотный камешек, чтобы вековая лавина стронулась и помчалась.
Харданг. Ему достаточно лишь слова, а Харданг – это Минас-Тирит, столица будет ликовать на следующий день, это упростит очень многое.
Норвайн. Анориен. И это упрощает.
Фелинд. Ликовать он не будет, но поддержит. А это заставит замолчать многих в Цитадели.
Балан, Румил, Гаэрон… о пользе обедов и застольных бесед. Так, это большинство в совете.
Добавить Дулинна и прочих бездельников северо-запада. У кого-то из них ты точно отказался обедать, но это неважно, они всё сделают по слову Денетора. А это уже такое большинство, с которым спорить бесполезно.
Теперь лорды юга. Дол-Амрот понятно – это Галадор, Анфалас – это Садор, с Ламедоном еще понятнее… Пеларгир? хм, лорд Туор вряд ли забыл тот случай при переправе Фахда. Андраст… там лорд благодарен Денетору. Бельфалас… с чего бы Мараху быть против Денетора? а еще Бельфалас – это Дор-эн-Эрнил, а там отец Фелинда, и если тебя поддержит Фелинд, то и его отец тоже. Остаются Лебеннин и Лоссарнах, а там лорды не из тех, что любят быть против.
Левобережье – ну, это праздник. Инглор всей душой за Денетора, а Итилиен – это не столько Хельмир, сколько Барагунд. И лорд Дагнир… а Дагнир – это армия.
Армия… скольких мальчишек ты выучил драться по-северному? и кто теперь эти мальчишки? сотники? тысячники по знатности? командиры кораблей…
И остаются наши трое противников. Но Эгалмот с Салгантом испугаются оказаться против всех, а Борлас…
– Он утверждает: то, что Ромендакил спустя полвека погиб в бою с теми самыми кочевниками, победу над которыми он хвастливо запечатлел в своем тронном имени…
Да, Борласу ничто ни короли прошлого, ни возвращение грядущего. В совете он окажется одинок, но есть и лорды, не входящие в совет. Скольких он соберет вокруг себя? начнет с осуждения твоей книги, продолжит…
Но – что скажет Брегол? А главное, что сделает сын Борласа? Давеча ты говорил с ним, не строя иных планов, кроме названных вслух, но если… выбирая между старым или новым порядком, между тобой или будущим правлением Денетора, он предпочтет тебя. И?!
Таургон решительно тряхнул головой.
Размечтался.
Всё давно решено, отказ давно произнесен – Древо, рассвет и изрезанное в клочки письмо отца были его свидетелями; он уедет, потому что должен уехать, а строит планы, как восторженный юноша.
– Что? – спросил его Диор.
– Ничего, господин мой, – Таургон снова тряхнул головой, прогоняя остатки грезы. Слишком убедительной грезы. – Этот Феникс… он мастер рассказывать сказки со счастливым концом.
– Тебе тоже? – удивился Наместник. – Странно. Харадцы ничего не сообщали об этом, да и у сорта прошлых лет не было такого качества. Очень странно…
Он с сомнением посмотрел на чашку:
– Мы рискнем допить?
– Слишком хорош вкус, – отвечал Таургон. – И даже если нас еще ждет несколько сказок, они безобидны и приятны. Если помнить, что это только сказки.
Он сделал глоток.
– Итак, ты совсем не слушал меня? – сказал Диор.
– Я слушал, мой господин. Но о таких, как Борлас, у нас на Севере говорят «под горой орешник, а Моргот украл Сильмарили».
Он отпил чаю.
– Я не писал историю правления Остогера. Тем более – историю войн Ромендакила Первого. Осуждать книгу за то, что в ней не сказано и не должно было быть сказано… пусть Борлас этим занимается. Надо же им о чем-то говорить за обедом.
– Но он может с этим придти к тебе. При всех. И тебе придется отвечать, – нахмурился Диор.
Таургон улыбнулся:
– Нет.
Молча покачал головой в лад своим мыслям. Потом попросил:
– Сделаешь еще чаю? у меня пусто.
– Конечно.
Диор поставил настаиваться новую заварку. Пристально посмотрел на северянина, требуя пояснений.
– Мой господин. Если бы Борлас безжалостно осуждал мою книгу – из любви к Остогеру… да просто из любви к Гондору! я бы самым внимательным образом выслушал его и исправил бы так много, как только смог. Если бы он осуждал ее из неприятия Остогера, я бы возражал на всё, на что смог бы возразить. Но, господин мой, – печально улыбнулся Таургон, – мы с тобой оба прекрасно знаем, что деяния Остогера безразличны лорду Борласу. Что в его словах говорит лишь уязвленное самолюбие. И я поступлю очень дурно, если стану отвечать ему.
Молчание.
Было совсем тихо. По углям жаровни пробегали алые сполохи. Ароматы чая незримым фениксом кружили по комнате.
– Ты изменился, – проговорил Диор. – Ты и раньше был не мальчик, но теперь я скажу, что ты совсем вырос. Мне нужно защищать не тебя от Борласа, а Борласа от тебя.
– Защити Борласа от него самого, – со вздохом сказал Таургон. – Если это в твоих силах.
Пора было разливать очередную заварку и говорить о вкусе Феникса, таком странном в этот вечер.
Говорить, наслаждаясь ароматом, наслаждаясь тихим уютом, наслаждаясь теплом, которого не даст ни одна жаровня на свете.
Таургону вдруг подумалось, что за все пятнадцать лет он не видел на советах лица только одного человека: Наместника. И совершенно не знает его. Он знает и любит Диора, с такой сердечностью говорившего о Денеторе со вчерашним стражником… но Наместника, с которым откровенен Борлас, он никогда не видел. Да, пожалуй, и не хотел бы увидеть.
В клепсидре падали последние капли.
Таургону до отъезда из Минас-Тирита оставалось сорок пять дней.
Гондору до новой войны оставалось сорок пять лет.
Диору до преждевременной смерти оставалось четыре с половиной года.
СКАЗАНИЕ О ТИНУВИЭЛИ
Апрель 2430 года Третьей Эпохи
Днем Эдрахил вскользь сказал Таургону: «Вечером Наместник тебя ждет». Северянин ответил одним движением глаз: спасибо, ясно, – и до заката размышлял, что же случилось. Что-то было не то в тоне командира.
Это будет разговор из тех, что ведутся после совета.
Только на этот раз ему совет не предшествует.
Как говорил Наместник много лет назад? «Настоящие вещи решаются не на совете»? Раньше решали без него…
Что же произошло?
За все шестнадцать лет он не отпирал неприметную дверцу с таким волнением.
Диор его ждал. Напряжен больше обычного? кажется?
– Нам будет не до тонких вкусов сегодня, так что я заварю обычный «Железный Феникс».
– Спасибо.
Таургон сел, сцепил пальцы, ожидая начала.
Диор отмерял заварку, нервничал: положил слишком мало, добавил, оказалось лишнее… наконец выровнял. Поставил настаиваться и спросил мимоходом:
– Сколько тебе лет?
Вопрос застал врасплох. Они знакомы почти двадцать, он сейчас выглядит на неполные сорок, но быть при знакомстве ровесником сегодняшнего Боромира он не мог, значит, тогда ему было лет двадцать пять, а сейчас… нет, слишком много, не сходится…
Диор смотрел на него спокойным, ясным, внимательным взглядом.
Не дав северянину сказать что-то неубедительное, вздохнул и с отеческой укоризной произнес:
– Такой простой вопрос… Ну как можно было быть настолько неосторожным, а?
Таургон промолчал.
Вот так это и принимают – поражение. Полное.
– После твоего рассказа об Амон-Анвар я считал тебя просто потомком Исилдура. Но потомки бывают разные… младший сын младшей дочери. А сейчас я вижу… – Наместник снова вздохнул. – Денетор за эти годы постарел больше. И это значит только одно: ваша кровь сильнее. Ну? – он требовательно посмотрел Таургону в глаза, – так сколько тебе лет на самом деле?
– Шестьдесят пять, – опустил голову северянин.
Диор восхищенно покачал головой. Разумеется, восхищение относилось не к Таургону.
– Тебе надо уезжать, – сказал Наместник. – Без спешки, чтобы не привлечь внимания, но быстро. Пока догадался только я (и, видимо, Денетор, но он молчит), но из-за «Остогера» о тебе говорят, и скоро сообразят многие.
– Да.
– Для того, кто скрывает свой род, ты крайне неосторожен.
– Я знаю, – кивнул Таургон. – Но я так нужен… нужен был мальчишкам. Я слишком близко, чтобы они могли увидеть очевидное. Даже ты не замечал… – хотелось добавить привычное «мой господин», но теперь это было неуместно. – А те, кто способен разглядеть, не слишком пристально смотрят на бродягу с Севера. Даже сейчас.
Диор медленно кивнул ему.
Чай слегка настоялся, можно было разливать первую заварку.
Пили молча.
Они всегда знали, что этот час придет. Он говорил об этом все двадцать с лишним лет. И всё-таки это случилось внезапно. Для обоих.
– Послушай, – заговорил Наместник. – ты дорог Барагунду. Кто в Итилиене посмотрит на твое нестареющее лицо? А заметят, так обрадуются. А если, – пресек он готовое сорваться возражение, – ты не хочешь в Итилиен, так Гондор велик. Тебе надо уехать из Минас-Тирита, но не из страны. Я дам тебе любое назначение, любое место, какое ты захочешь.
– В Гондоре нет такого места для меня, – покачал головой Арахад.
И Диор вдруг понял его.
Он будто впервые посмотрел на этого человека, которого, казалось бы, так давно и хорошо знал… и оказалось, что не знает вовсе.