– Так вот куда ты метишь?! – от прежней доброжелательности Наместника не осталось и следа; так смотрят на того, кто пришел разрушить мир, любовно оберегаемый тобою. – Но это, знаешь ли, невозможно! Пусть ты и наследник Исилдура, но ваша старшая ветвь пресечена…
– Мой господин, – мягко перебил Таургон, и привычное обращение оказалось донельзя кстати, – даже если бы в вашей сокровищнице не лежало две Звезды, я не мог бы взойти на трон. Ни я, ни мой отец. Дело не в нашей родословной, даже не в силе крови. Дело в Гондоре. Род Мардила, как ты знаешь лучше меня, не самый знатный. Но все потомки Анариона признают его власть. Стоит роду Мардила отказаться от нее – неважно, в чью пользу, неважно, какого он будет рода, Исилдура, Анариона, обеих ветвей сразу, – что заявит Салгант? Эгалмот? что сделает Борлас? все их сторонники?! В худшем случае это вторая смута Кастамира. Но и в лучшем, – он покачал головой, – ничего хорошего. Это принесет Гондору не благо, а беду. Так что я просто тихо уеду.
– Прости, – проговорил Диор. – Всё это слишком внезапно, а мечтающих о власти я привык мерить по Борласу. Что мне сделать для тебя?
– Сделай чаю, – улыбнулся Таургон. – Он перестаивает.
– Шутишь… – горько вздохнул Наместник.
Чай действительно перестоял, так что пить его пришлось крохотными глотками и заедать сладким.
– Я всегда знал, что я ненаблюдателен, – Диор вертел в пальцах пустую чашку, – но не подозревал, что настолько.
– И к лучшему, – мягко сказал Таургон. – Иначе бы мне пришлось уехать намного раньше.
Диор залил чайничек горячим и, немного подождав, разлил.
Третья заварка получилась просто идеальной. Жить стало легче.
Теперь можно говорить о будничных вещах: книги, которые переписывают для Севера… что-то закончат за неделю, что-то за две, для «Амандила и Ар-Гимильзора» понадобится еще не меньше месяца. Ну вот и ответ на вопрос «когда?» Сообщить Боромиру, передать Барагунду… если в запасе месяц, он сможет выбраться попрощаться.
– Месяц – это немало, – сказал Диор. – Подумай. Любое место…
– Кроме моего, – спокойно возразил Таургон.
В этом тоне не было ни уязвленной гордости, ни обиды. Просто ясное осознание своего пути.
– В Гондоре достаточно и отважных полководцев, и мудрых управителей, и сведущих книжников. А у нас на Севере я буду делать то, что могу сделать только я.
Диор молчал. Наместник понимал, что чем скорее арнорец уедет, тем лучше. Но как человек он не желал принимать этого.
Что сказать пришлецу, которого ты полюбил как сына? сына, которого у тебя никогда не было.
Посмотри правде в глаза: долгие обсуждения каждого совета, споры о высказанном и непроизнесенном – неужели это было нужно для Гондора? Таургон наблюдателен, этого у него не отнять, но много ли он заметил такого, что ускользнуло от тебя – и было действительно важно? У тебя много собеседников, но только с ним можно чаи по ночам пить и разговаривать. В сущности, неважно, о чем.
Можно было.
Это был вечер, когда молчание красноречивее слов.
И Диор молчал, сжимая губы и сдерживая слезы. Слезы, от которых он отвык десятки и десятки лет назад.
Разговор с Боромиром и прочими получился легким. Таургон сказал, что получил известие и где-то через месяц должен уехать: на Севере необходимо его присутствие, там пока затишье, но это отличное время, чтобы напасть на орков первыми.
Каждое слово было чистой правдой.
Хатальдир и Галадор так просто загорелись завистью. Боромир молча кивнул. Когда ты вырос среди воинов, слова о расставании навсегда воспринимаются спокойно.
Сказав, что у него остались незаконченные дела в Хранилище, Таургон ушел до вечера.
Главное из дел сидело за соседним столом. С утра здесь. Переписывает «Историю регентства Минардила».
Таургон молча смотрел на нее, солнце било в южные окна, и фигура Тинувиэли обрисовывалась черным силуэтом.
Мы мало замечаем, как меняются те, кто рядом с нами… а ведь ей скоро сорок. Она утратила очарование юности, и не такая стройная, как двадцать лет назад… но, пожалуй, похорошела. Стала мягче и светлее изнутри. Глаза другие: умные, внимательные. Может женщина стать одним из хранителей? нет? эта станет первой? замуж она не выйдет. Поговорить с Серионом и Диором о ней? Почему бы женщине и не посвятить себя Хранилищу, если она проводит здесь годы? Всё-таки она здесь во многом из-за него, Таургона; он обязан устроить ее судьбу, прежде чем уедет.
– Тинувиэль.
– Хорошо, что ты пришел, – подняла она голову. – Я вчера оставила этот лист, тут разночтения по вариантам, и оба явно поздние, но мне кажется…
Девушка стала перелистывать страницы, но северянин остановил ее руку.
– Тинувиэль, отвлекись, пожалуйста.
– Что-то случилось?
– Случилось, – кивнул Таургон.
Она испугалась и замерла.
Он сел рядом.
В зале, по обыкновению, было малолюдно, высокие окна открыты, так что тихий разговор никому не помешает.
Да, он пообещает ей, что она станет хранителем, и сегодня же переговорит с Наместником. Диор хочет что-то сделать для него на прощание – пусть сделает.
– Тинувиэль, я должен буду скоро уехать.
– Надолго?
– Навсегда.
– Ка-ак?.. – ахнула она. – Почему? Куда?!
– На родину.
Говорить ей про планы войны с орками явно не стоило.
– В эти свои пещеры?
Таургон кивнул. И решительно попытался перехватить нить разговора:
– Я знаю, как ты любишь Хранилище, и я хочу договориться, чтобы…
– Ты уезжаешь? – тихо спросила она, словно он не говорил этого только что.
– Да.
– Когда? – в ее глазах была детская надежда, что всё это сон или мираж.
– Примерно через месяц.
– Зачем?! Зачем ты уезжаешь?!
И как прикажете отвечать на такой вопрос?
– Тинувиэль, это мой долг. Я говорил тебе еще двадцать лет назад. Время пришло.
– Ты бессердечный! Ты жестокий.
Н-да, обещать ей место одного из хранителей стоит явно не сейчас.
– Тише. Мы помешаем другим.
Она гневно взглянула на него, нарочито плотно сжав губы, и решительно вышла.
Разговор получился явно не таким, каким Таургон его представлял.
Он смотрел на разложенные на ее столе книги и листы. Где там было разночтение в вариантах, еще час назад казавшееся ей таким важным?
Как он должен был поступить?
Он совершил ошибку, да. Но какую и в чем?
Ладно.
Посердится и перестанет.
И опять говорить Сериону, чтобы на ее столе ничего не трогали. Она не оставит работу незаконченной, не тот она человек. Хорошо, что там невыясненное разночтение. Это поможет им помириться.
На следующий день он был в Хранилище, едва освободившись из караула. Один в полутемном зале. Солнце еще не дошло до восточных окон.
Надо всё-таки разобраться с «Повестью о Видугавии». Она поздняя, да. И с хрониками расходится (опять писать примечания, успеть бы! ладно, отъезд не к назначенному дню). Но в ней есть что-то такое…
Таургон решительно приказал себе не думать о соседнем столе с брошенной работой и стал перечитывать «Повесть» внимательно. Да, обычный текст, написанный века спустя после событий. И не то чтобы сильно впечатлял богатством языка, характерами и прочим. Таких здесь стеллажи и стеллажи. Но почему этот автор, не поставивший своего имени, стал писать о самой необычной из королев Гондора? о гордой степной деве. Увлекательный сюжет? Не слишком – со смутой Кастамира, последовавшей за этим браком, не сравнить.
Он вчитывался в текст и понимал, чем его так привлекла эта скромная «Повесть». И почему автор скрыл свое имя. Как и героиня, чувства которой он пытается описать, он не был гондорцем. Он смотрит на Осгилиат изумленным взглядом приезжего. Чужака, который никогда не будет признан своим, сколько бы хорошего ни сделал для Гондора.
Книга, которая действительно мало нужна здесь, но будет очень полезна арнорцам. Перед поездкой в Гондор ее следует читать непременно. Переживут с автором и испуг, и восторг, и боль от незаслуженного неприятия. Заодно и про Видугавию будут знать.
Вот этим он и займется до отъезда. Просмотреть все списки за несколько дней, а там – отдать в скрипторий или даже переписать самому, она небольшая.
– Таургон.
Пришла. Вот и умница.
Какая полезная вещь – разночтения. Помогают разрешать разногласия.
– Ты больше не сердишься на меня? – он улыбнулся.
– Нет.
Ее голос напряженный. Лицо осунувшееся, круги под глазами. Не спала ночь? Из-за того, что он уедет – не спала?!
– Скажи, Таургон, я… могла бы уехать с тобой? Да, я помню всё, что ты говорил про пещеры, про жизнь без слуг… просто я поняла, что это неважно. Неважно для меня.
…то утро в харадском шатре. Она сидит на постели и расчесывает волосы. Неужели сбудется?!
Она истолковала его молчание неверно:
– Я понимаю, что уже стара для тебя. Ты сам говорил: я упускаю время. Я всё помню. Я не прошу брать меня в жены. Я просто хочу уехать с тобой.
– Тинувиэль.
Она слышит в его тоне отказ. Горький, мучительный для него самого.
– Тинувиэль, ты не знаешь, о чем ты просишь.
Сжать в объятиях и увезти в Арнор. Она сказала «да», спустя двадцать один год она сказала «да». А он должен сказать ей «нет». Потому что любит ее.
Она смотрела окаменевшим взглядом.
– Почему ты хочешь со мной уехать? – спросил он так спокойно, как только мог.
– Потому что я хочу быть с тобою рядом, остальное мне неважно.
– Если ты уедешь, ты не будешь со мною рядом.
– Как? – выдыхает она.
– Послушай. Ты знаешь, что у нас война на Севере. Да, сейчас затишье. Но затишье на войне – не мирная жизнь. Я не буду сидеть в пещере. И уходить я буду не на охоту. И не на месяц-другой. Меня не будет по полгода, году… сколько потребуется для дел войны. Ты готова жить в пещере без меня?
Она молчит в ужасе.
Он уедет на Север и женится на ком-нибудь. На первой же девушке, в глазах которой увидит желание стать его женой.