– Я, – просто ответил Диор. – Я знаю Таургона двадцать лет и могу твердо сказать: он никогда не был влюблен.
«Когда я знаю человека слишком долго, это идет во вред: я помню, каким он был всегда, и не замечаю, каким он стал сейчас».
– Мы можем спросить служителей Хранилища, – подал голос судья, до того тихо сидевший подальше от гневных очей Боромира.
Таургон понял, что ему очень повезло, что разбирательством занялся лично Диор. Уболтать этого человека с пронзительным взглядом было бы куда сложнее.
– Да! – потребовал Брандион. – Пусть подтвердят, что все его прекрасные слова не ложь!
– Ну хорошо, – сказал Диор. – Пусть приведут старшего хранителя.
– Кто? – вскинулся Боромир, доселе безмолвный. – Опять позорить Цитадель стражей Пятого яруса?
– Ты и сходи.
– Слушаюсь!
– Могу я пока спросить… – спокойно проговорил Таургон, глядя на судью, но голосом обращаясь скорее к Диору; Наместник кивнул, – городские ворота были открыты до того, как стало известно?
– Да.
Северянин сжал губы и покачал головой. Очень плохо, что и говорить.
– Погоня послана? – проговорил после молчания.
– Конечно.
– Это моя вина. Если бы я поговорил с ней иначе – возможно, ничего бы не было.
И это похоже на правду.
– Это не твоя вина, – сурово произнес Диор, но суровость относилась отнюдь не к Таургону. – Ты был ей лишь другом, и не в ответе за ее судьбу.
– А теперь из-за меня ее ищет весь город. А ворота были открыты…
– Не стоит отчаиваться раньше времени, – сказал судья. – Раз тебя так волнует ее судьба, я скажу, что сейчас мои люди опрашивают соседей. Они могли что-то видеть. Подруг у нее, кажется, за последние годы не было. М?
– Мне об этом не известно. Мы с ней говорили о книгах, а не о друзьях.
– Скверно, – сказал Диор. – Похоже, она доверяла только тебе. И именно тебе она солгала.
Повисло молчание.
Брандион чувствовал, как его гнев медленно тает. Раскаяние этого Стража в том, что не было его виной, меняло всё. Не слова – сказать можно что угодно! – а его опущенная голова, закушенная губа, руки, сжатые в бессильном гневе – вот что убеждало отца Тинувиэли в его невиновности. И ужас случившегося обрушился на него.
Его дочь бежала неизвестно с кем. Ее единственный друг не верит в возможность ее найти.
Где ты, Тинувиэль? Как спасти тебя?! На каких дорогах ты? С каким лжецом? Какая судьба тебя ждет, когда он наиграется твоей доверчивостью?!
Слезы подступили к его горлу. Брак дочери с этим северянином представлялся ему сейчас ослепительным счастьем по сравнению с произошедшим.
Открылась дверь, вошел Серион в сопровождении Боромира.
– Мой господин, – решительно заговорил старик, – недостойно подозревать Таургона в таком низком поступке!
Диор молча кивнул. Для него всё было ясно.
Заговорил судья:
– Расскажи нам, что ты знаешь о событиях последних дней.
– Только то, что госпожа Тинувиэль бросила свою работу неоконченной, когда узнала, что Таургон уезжает.
– Она никогда прежде не бросала работу? – судья наконец получил возможность задавать вопросы сам, а не довольствоваться тем, как это делает Наместник, который откровенно на стороне подозреваемого.
– Как можно! Она такая прилежная, мудрая девушка, из нее получился бы прекрасный хранитель, как и сказал Таургон.
– Что сказал Таургон? – быстро переспросил судья.
– Он просил меня взять ее в число хранителей, когда он уедет, – отвечал старый книжник. – И я был готов… но вот – такая беда…
– Таургон? – Диор пристально посмотрел на него.
– Ну да, – пожал плечами северянин. – Я просил. Я и тебя хотел попросить об этом… всё-таки женщина-хранитель – такого никогда раньше не было.
– А почему ты ей об этом не сказал? – спросил Наместник.
– Я… – он вспоминал их первый разговор, – я пытался ей сказать. Но она не слышала меня.
– Довольно, – подвел черту Диор. – Таургон, тебе не в чем себя корить. Ты пытался устроить ее судьбу после твоего отъезда. То, что ты не похищал ее, доказано и очевидно, но я скажу больше: в произошедшем нет никакой твоей вины. Ни прямой, ни косвенной. Ты сделал всё, что мог, и больше, чем должен был.
Северянин медленно кивнул: спасибо за твои слова, но мне не легче от них, раз Тинувиэль не найти.
– Возвращайся к своим обязанностям, – кивнул Наместник судье. – А я прикажу проверить другие пути из города. Боромир! Бегом к Галдору, и если он не занят еще этим похищением, то пусть займется.
Галдор был одним из главных строителей, но строителем особенным: в его ведении были тайные ходы. Разумеется, они все должны быть перекрыты, если только нет обратного приказа… но вот и пусть проверит. Для начала Пятый ярус, а потом и остальные.
– На этом всё.
Боромира как ветром сдуло, судья ушел. Старый хранитель посмотрел на Таургона – стоит ли что-то говорить сейчас? понял: нет. Пусть на столе госпожи Тинувиэли всё остается как есть. Надеждой, что ее найдут.
Таургон, не спрашивая дозволения, подошел к столу, сел, сцепив руки и низко опустив голову. Диор встал, молча положил руку ему на плечо. Что тут скажешь? Обернулся к неподвижно стоящему Брандиону: только ты во всем этом виноват.
У того и так сердце рвалось от отчаяния. Особенно когда он увидел, что этот неизвестно из какой глуши взявшийся северянин – близкий друг Наместника и его семьи. Она что-то говорила про его поездку с Денетором, но он не придал значения…
Если бы он понял это раньше! Да за такого жениха он бы Тинувиэль выдал, не спрашивая ее согласия. Для ее же счастья.
Почему, почему же он узнал это только сейчас?!
– Госпожа, – сказал Маэфор.
Каждый раз, когда он произносил это простое слово, Тинувиэли хотелось обернуться и увидеть ту госпожу, к которой он обращается. Она тысячи раз слышала это слово от слуг или от горожан, но Маэфор говорил его по-особенному. Так, словно она была дочерью одного из знатнейших лордов. В его тоне было безмерное почтение, но при этом ни капли робости низшего перед высшим. Словно и сам Маэфор был из знати.
Кто он? И кто Таургон, если это «его люди»?
Какой поступок совершила она сегодня ночью?
С кем бежала? Куда попала?
Он привел ее в маленькую комнату под самой крышей. Книги стопками на полу, стол – почему-то не у окна, а у дальней стены; тяжелые занавеси на окнах. Маэфор зажег светильники.
– Госпожа, Таургон просил передать, чтобы ты не подходила к окну. Днем – ни в коем случае. После захода солнца можно, но только погасив свет в комнате. Тебя не должны видеть.
– Хорошо.
– Устраивайся.
Аккуратная постель в углу, возле – сундучок: пустой, открыт. На стене – харадский ковер: слон, на нем в беседке едет красавица, у ног слона – воины с копьями; дорогая вещь, если она разбирается в коврах. Вспомнился тот день у харадрим. Стало спокойнее.
– Будет что-то нужно – позови. В доме всегда кто-то есть, не я, так другие. Любой из нас исполнит твою волю.
– Кто вы? – выдохнула она.
– Мы арнорцы. Друзья Таургона, – улыбнулся Маэфор.
Друзья? О друзьях не говорят «мои люди».
Кому доверилась ты, Тинувиэль?
– Госпожа, если тебе будет спокойнее – вот.
Он протягивает ей ключ. Новенький, металл блестит.
– Зачем? Я в вашем доме.
– Дело твое. Сейчас тебе что-нибудь нужно?
– Не знаю. Нет.
– Отдыхай.
Маэфор почтительно кланяется ей и выходит.
У простого охранника купеческих обозов не может быть таких манер.
В какую клетку влетела ты по своей воле, Соловушка?
Она растерянно вертит в руках ключ. На нем, отлитая из белого металла, весело блестит собачья морда.
Таургон приходил в себя. Спектакль, разыгранный в зале совета, оказался больше чем спектаклем; он чувствовал то, что говорил. И это отчаянье – в тот миг оно было искренним. Иному Диор бы не поверил.
Он смог перехитрить Диора. Проигрывал ему раз за разом, и всё-таки сейчас – удалось. Но торжества не было. На душе – хуже некуда.
Почему?
Брандион не заслуживает другого, выхода им он не оставил, а Диор… Диор тоже сейчас переживает похищение Тинувиэли… и не расскажешь правду. Не успокоишь его.
Ладно. Сейчас – Тинувиэль. И свои. Надо сообщить им, что всё в порядке.
Он оторвал от листа бумаги верхнюю четверть, написал «Меня вызывали в суд, и сейчас я вне подозрений. Всё в порядке. В ближайшие дней десять не ждите». Подписываться не стал, Тинувиэли прекрасно известен его почерк.
Что ж, Диор считает, что похищенная в Четвертый ярус не спускалась, надо проверять выходы на скалы в Пятом или даже выше. Возможно. А он всё-таки проверит Четвертый. Поговорит со стражниками, видевшими ночью ту компанию. Поговорит с Денгаром и теми немногими из стражи Яруса, кто до сих пор не ушел ни по возрасту, ни на повышение… потолкается в толпе.
И случайно уронит эту записку.
Не позже сегодняшнего вечера Тинувиэль ее прочтет.
– А я не знаю, что с ней делать, – говорил молодой Халлах.
Положение арнорцев было отчаянным: невеста Арахада не ест и не пьет. Она ведет себя как пленница и при этом говорит, что всё в порядке и ей ничего не нужно.
Завтрак не тронула. Обед пришлось унести. Догадались поставить ей фрукты – ну да, одно яблоко она надкусила. Так, небось, и лежит надкусанным. Ну, может, полчашки воды выпила. За целый день.
Надо накормить ее ужином. Как?!
У всех, начиная с уже седеющего Дорона и заканчивая юным Халлахом, опыт обращения с похищенными девушками был совершенно равным. То есть никаким.
Жертвой Маэфор избрал Халлаха:
– Ты самый молодой из нас, – говорил командир, – у тебя лицо располагающее. Нас она боится, тебя не испугается.
– Я не знаю, что делать! – юноша пытался ретироваться, но понимал: не выйдет. Спорить с Маэфором может только Арахад.
– Тебе почти ничего не нужно делать. Войдешь, поклонишься. Заведешь разговор. И начнешь ее спрашивать что-нибудь по истории. Неважно, что. Все женщины любят болтать, а она девушка образованная. Так что она будет рассказывать, а ты ей иногда задавай вопросы. Потом она устанет говорить, и ты предложишь ей ужин. Вот она и поест. Ну же! Это просто.