– Три десятка.
– А, – со священным ужасом в глазах кивнул Халлах. – Три десятка. И конец семивековому королевству назгула.
– Только чтобы тихо! – Гортензия говорила уже шепотом, но не менее сурово. – Дети за стеной спят!
– Мы тихо, – кивнул Таургон.
Кажется, она поняла его с точностью до наоборот.
– Неуемные! Ни звука, я кому сказала!
Она наконец оставила их одних.
На постоялом дворе в Тарбаде сдержаться было проще простого. А здесь…
Надо было настоять и пойти на сеновал, вместе со всеми.
– Здесь так странно, – прошептала Тинувиэль. Она говорила совсем тихо, и ее дыхание обжигало ему лицо.
«Родная, не мучай».
– Мы здесь меньше дня, а кажется, будто жили тут всю жизнь.
– Да, хоббиты такие. Давай спать.
«Шестнадцать лет в Хранилище было проще».
– Скажи, а в ваших пещерах – так же?
– По-другому. Но похоже.
«Поговорить завтра с Маэфором. Обоз может идти быстрее. На пару дней раньше придем. Хотя бы на день!»
– Скорей бы добраться.
«Она не боится. Она больше не боится. Сколько еще?! Неделя? Больше? Ну не здесь же, в самом деле?!»
– Послушай…
– Родная, мы обещали: ни звука. Хватит разговаривать. Пора спать.
По дому плыл запах пирогов. Госпожа Гортензия изволила сказать, что зря она, что ли, с ночи поставила тесто, так что подождут, не горит у них там, а без приличной еды с собой она их не выпустит. Может, хоть от ее пирогов они задумаются, что образованным людям надо дома сидеть, а не по всем канавам грязь на плащи собирать!
Так что господин Банго, совершенно перепуганный утром от исчезновения обоза со всей охраной, а затем счастливо обретший его, сейчас сидел вместе с господином Фредегаром на лавочке, они курили длинные трубки и занимались этим делом с таким изысканным удовольствием, что дунаданы невольно задумывались о том, что пускать дым изо рта не так уж плохо.
Между делом Банго прикупил у хозяина тючок табаку: продажного сейчас у Мышекоря не было, но то для чужих, а бездонность хоббичьих кладовых все знают (и уж точно – знают все хоббиты!), так что попутчику таких воспитанных людей просто грех не продать.
Утро было добрым.
От завтрака дунаданы отказались, только выпили отвар трав и сейчас бродили вдоль табачных грядок, любуясь огромными белыми цветами. Всё равно не было никакого шанса вырваться на свободу: обоз охраняли два огнедышащих (точнее, дымодышащих) стража. Банго, видимо, Гортензию знал – и не спорил с ней.
Наконец явилась повелительница с блюдом пирожков в руках.
– Знаю, что не завтракают перед переходом, – не терпящим возражений тоном объявила она. – А по одному – можно. С пылу, с жару!
Ей подчинились – да и как было иначе!
Угощая Таургона с Тинувиэлью, она прошептала им:
– Вот молодцы! ни звука слышно не было, – и заговорщически подмигнула.
Тинувиэль почувствовала, что краснеет.
А Таургон с самого утра уже переговорил с Маэфором, тот сказал, что отдаст им одну из лошадей, Тинувиэль поедет верхом, и хорошим дунаданским шагом это от моста дня четыре, а если кто-то очень торопится, то может и за три. Ну и сейчас обоз тоже пойдет побыстрее.
Перри с младшим братом и сестричками погрузили на телеги корзины пирожков, после чего врата усадьбы дозволено было отворить.
– Скажи ему: хватит бродяжить! – на прощание наставляла хоббитянка Тинувиэль. – Не дело: образованный, вежливый, красив по-вашему – и с обозами таскается!
– Он больше не будет, – оправдывалась Тинувиэль за мужа.
…и тебе не узнать, госпожа Гортензия, почему не будет.
* * *
Миновали край хоббитов. Сменили телеги на лошадей. Тинувиэль распрощалась со всеми – очень надеясь, что они еще увидятся когда-нибудь. И Арахад с Алдарионом, поочередно ведя ее лошадь под уздцы, широким шагом пошли на северо-восток.
По левую руку тянуло свои бесконечные отроги Северное Всхолмье. Горы были непривычными: пологими и покрытыми лесом, и лес тоже странный: черно-изумрудные ели, тонкие, как копья, и такие высокие, что и три, и четыре южные сосны составят их рост.
На юге высокие горы и низкие деревья. А здесь – наоборот.
А еще здесь дали. На любой холм подняться – впереди гряды, гряды, гряды. Зеленые лиственные леса, черные еловые, где-то безлесая вершина – луг, а где-то выступают скальники… или это руины былых времен?
Три с половиной дня понадобилось братьям на быстрый переход. К вечеру четвертого они увидели отрог, почти лишенный деревьев, но тут и там сереющий скальниками. Арахад, и так шедший быстро, прибавил ходу, а потом бросил повод Алдариону и побежал вверх по склону.
Тинувиэль не сразу разглядела то, что еще снизу увидел он: фигуру высокого седого человека возле входа в одну из пещер.
Когда они с Алдарионом поднялись, Араглас уже сидел в раскладном кресле, рядом стояла седая, но потрясающе красивая женщина, а Арахад, стоя на коленях, попеременно целовал руки их обоих.
И все трое плакали.
Алдарион помог ей спешиться.
– Наконец-то, моя милая, – обняла ее Миринд. – Мы так давно ждали этого дня.
И кивнула младшему:
– С возвращением, Алдарион.
– «С возвращением» и всё? – возмутился принц не то в шутку, не то всерьез. – Раз вы так, то я на вас… Сильмариэнь напущу! Завтра же она будет здесь!
Он вскочил на лошадь и поскакал вниз, но его угроз, как и его отъезда, никто не заметил.
– Вот ты какая, – сказал Араглас. – Подойди.
Она подошла, он сделал ей знак наклониться и поцеловал в лоб.
– Умница, – сказал он. – Умница.
Как ни представляла себе Тинувиэль встречу с его семьей, но явно не так.
Они пошли в пещеру, сели за стол, Араглас расспрашивал сына, тот отвечал. А она даже не сознавала, что вот пещера, которой она так боялась, и едкий запах торфа, с которым ей жить всю жизнь, она думала только о том, что – сегодня ночью, и ей и хотелось этого, и было страшно, а еще – страшно любопытно.
Миринд заметила ее состояние и спросила.
– Мы еще… не совсем женаты, – ответил сын.
– Как?!
– А как, матушка? На Амон-Анвар? за придорожным кустом? на постоялом дворе в Тарбаде? Мы ждали до дому.
– У тебя железная выдержка, – одобрительно кивнул отец.
– Раз так, пойду всё приготовлю вам, – сказала мать.
Она вышла.
Араглас продолжал задавать вопросы, Арахад отвечал, но разговор велся лишь затем, чтобы не сидеть в тишине, ожидая возвращения Миринд.
Про еду на столе все забыли.
– Не думала я, – сказала Миринд, входя, – что мне доведется постелить вам брачное ложе. Каждая мать мечтает о таком.
Тинувиэль молчала смущенно, мужчины улыбались.
Араглас и Миринд по очереди поцеловали молодых.
– Идите, – кивнул отец. – И будьте счастливы.
Они пошли в приготовленную матерью пещеру.
Араглас обнял жену, усадил с собою рядом. Миринд прижалась к нему.
Это было странное семейное торжество: торжество тишины. Праздник без гостей, песен, здравиц. Без громких слов, какой бы смысл ни вкладывать в слово «громкие». И всё-таки после собственной свадьбы это был самый главный праздник в их семье.
Теперь всё было хорошо. Не о чем тревожиться. Он вернулся. Он женат на этой девушке с таким ровным, мелким и четким почерком. И можно сидеть, обнявшись, греясь в лучах закатного солнца, и тихо говорить. Неважно, о чем.
– Она хорошая девушка, – сказал Араглас. – Добрая. Правда, сама еще о себе этого не знает.
– Научим, – отвечала Миринд. – Всему научим. Ее, бедняжку, совсем ничему не учили. А он ее еще избаловал.
– Ну, она ему кого-то напоминает, – усмехнулся муж. – Была одна такая… слишком умная, чтобы стать счастливой.
– И не говори… – вздохнула Миринд, принимая этот укор.
– Она отогреется и расцветет, – задумчиво говорил Араглас, и слова были не важны, а важен этот теплый вечер, и жена рядом, и сын со своей любимой, и прожитые годы, и годы оставшиеся, которых еще немало, а в них будут внуки и спокойная уверенность в будущем.
– Она отогреется, – повторял вождь дунаданов. – Ей это будет легче, чем тебе. У нее будет лучшая на свете свекровь. И не будет войны.
– Ну, судя по планам Арахада, спокойная жизнь у нас кончилась, – заметила Миринд.
– Или только начинается, – тихо возразил муж. – По-настоящему спокойная. Без тайного страха.
– Да, – она крепче прижалась к нему. – Да.
Солнце медленно спускалось. Становилось совсем тихо, как только и бывает летним вечером, когда всему миру хочется одного: замереть, расслабиться и отдохнуть. Когда не слышно птиц, не вздохнет ветерок, не качнутся травы на лугу.
…и эхо доносит отголоски. Очень тихие. Но для того, кто понимает…
– Не подслушивай их. Это неприлично.
– Неужели? – смеется Араглас.
Он вслушивается. Она недовольно поглядывает на него, но слушает тоже.
Им хватает этого слабого эха, чтобы воочию видеть происходящее в той пещере.
– А он молодец.
– Так чей сын, – не без гордости говорит Миринд.
– Я в его годы таким не был…
– Еще бы! – она фыркает, скорее в шутку, чем всерьез. – В его годы ты меня еще сестрой считал!
– Ты понимаешь, о чем я.
– Ну а что ты хочешь? – улыбается она. – Сколько он ее вез? два месяца? больше? Я не знаю, как он выдержал.
– Я вполне его понимаю, – отвечает Араглас. – Я высокого мнения о ребятах Маэфора, но – под их охраной?! А на месте Маэфора я бы их одних в лес не отпустил… Н-нет, лучше подождать.
Они снова вслушиваются в эхо.
– Да, – качает головой муж, – время ожидания подробно объяснило ему, чего он от нее хочет. Все эти месяцы… и все те годы.
– И она оказалась мудрее меня.
– А он мудрее меня.
Небо еще золотистое, но склон холма уже в тени.
Эхо замолкло. Вряд ли надолго, но отдохнуть ему тоже надо. Эху, по крайней мере.
– Пойдем? – Араглас улыбается.
– Когда ты уймешься? Годам к ста пятидесяти?
– Я уймусь, – спокойно и серьезно отвечает он, – когда моя жена перестанет меня желать.