Это была другая сложность Арнора, к которой она несомненно привыкнет. Но позже.
Тинувиэль поняла теперь, что правило «не именовать принцем с третьего поколения» было не просто мудрым, оно было жизненной необходимостью в этой странной стране.
Пока от нее требовалось немногое. Тебе удобно на этом камне? вот тут и сиди. Устанешь сидеть – встань. Устанешь стоять – сядь. И главное, никуда не уходи… да, впрочем, через плотные ряды пришедших посмотреть на тебя уйти не удастся. Спрашивают – отвечай. Устала говорить – улыбайся.
Оказалось, что непрерывно улыбаться с полудня почти до вечера очень трудно. В прямом смысле. Так устают мышцы лица. Нетренированные же. Она, наверное, за всю жизнь улыбалась меньше, чем за этот день. Когда ночью она пожаловалась мужу, он засмеялся и сказал: «На первый день занятий мышцам тяжело, на второй очень тяжело, на третий – терпеть нет сил, а на четвертый они обижаются, что ты их не щадишь, и с досады перестают болеть. Так у воинов, но так и с улыбкой. Осталось два дня, потерпи».
К закату она была совершенно счастливой и смертельно усталой. Позвали за столы… она думала, что это конец долгого дня, но нет. На большом лугу зажигали высокие, в рост, костры, музыканты настраивали инструменты. Тинувиэль сочла, что ее незнание танцев даст ей вечер отдыха, но Таургон (вот тут назовешь его Арахадом и никак иначе!) как о само собой разумеющемся, сказал: «Научишься. Вот прямо сейчас и научишься», а Миринд, не проявив и капли сочувствия к новоиспеченной принцессе, повела ее переодеться: «Так мы не будем тревожиться ни за светлый шелк, ни за жемчуг». Тинувиэль устала настолько, что ей было уже безразлично и новое платье, и какие-то уборы, которыми украсила ее Миринд («Потом мы переберем мой сундук, а пока хорошо и так»). На возражения не осталось сил, пусть делают с ней, что хотят, пока она не упадет, а потом… потом это будет тем более их забота.
Но она не упала.
Таургон решительно повел ее танцевать, и вдруг стало само собой получаться, какие-то движения он объяснял ей на ходу, какие-то она понимала сама, она смеялась от счастья, и он тоже, взялись неизвестно откуда силы, ноги, застоявшиеся за день, сами шли в пляс, на миг промелькнул призрак девушки с тяжелыми русыми косами, промелькнул, чтобы исчезнуть навсегда, костры пылали, ночь была оглушительной, а потом они поняли, что никому до них уже нет дела, и убежали к себе, и она еще успела подумать, как мудро Миринд заставила ее снять жемчуг, потому что вот эти драгоценности можно скинуть на пол…
Назавтра всё повторилось.
На четвертый день, как муж и обещал, стало легче.
На все вопросы о Гондоре он отвечал тем, что начинал говорить о планах войны в Мглистых Горах. Спрашивал, кто какие места знает и может разведать, складывая в своем сознании из кусочков карту будущих действий. Настоящие военные советы пойдут осенью, когда разведчики вернутся, и будут не здесь, а в Ривенделле… или его окрестностях, там посмотрим. А сейчас достаточно нескольких фраз, коротких вопросов, еще более коротких ответов – и можно веселиться дальше.
«Сильно же ты застоялся на ваших гондорских советах!» – скажет ему отец.
Однажды Тинувиэль, научившаяся вырываться из окружения («Прошу простить, меня ждет муж, госпожа Миринд, срочное дело…»), увидела рядом с ним странного воина. Они увлеченно говорили, упоминая Трехверхую и еще какие-то горы, но – он был словно не здесь. Он спокойно стоял на земле, и всё же ей казалось, что он скользит мимо них. Он был частью их мира – и вне его.
– Наконец-то я вас познакомлю! – радостно сказал муж. – Тинувиэль, это Хэлгон.
Нолдор чуть поклонился ей, а она стояла завороженная, впервые в жизни видя эльфа.
Свадьба наследника – праздник для всей страны, и вся страна перебывала в Сотне Пещер за это время. Тинувиэль узнала, что окрестные склоны буквально изрыты пустотами, так что разместиться здесь могут многие и многие. Именно поэтому Араглас и живет на этих холмах.
Беседы и улыбки днем, пляски после захода солнца… сердитая девушка из Гондора стремительно превращалась в арнорскую принцессу, приветливую со всеми. Миринд кивала «всё так, всё правильно», Тинувиэль чувствовала, что подражает всем ее движениям, жестам, словам, этого от нее и ждали, она научилась различать уборы, которые надевает на нее свекро… матушка, и даже начала сама выбирать их. Пробиться к Таургону (нет, теперь точно – к Арахаду!) днем не удавалось: чем меньше народу было рядом с ним, тем сильнее он был занят, кивок в ее сторону, не больше, Араглас – тоже, а вот с Миринд они иногда оставались вдвоем, пусть и ненадолго.
– Как он обманул меня! – выдохнула однажды принцесса. – Как он страшно меня обманул…
– Что он натворил? – улыбнулась Миринд.
– Если бы он мне сказал, что я здесь встречу столько любви… я бы сюда босиком побежала! столько лет… столько лет – и ни слова правды…
– Негодяй, – кивнула Миринд, но тон ее был ласковым. – Похититель женщин, да еще и гнусный лгун. Как бы нам наказать его? Давай оставим его без сладкого?
Обе знали, что сластеной он никогда не был, поэтому исполнение сурового приговора заметит вряд ли.
Когда поток гостей стал мелеть и появилось что-то, отдаленно напоминающее спокойное время, Араглас позвал сына и невестку к себе.
Взгляд его был суровым.
– Вы понимаете, что натворили этим побегом? Строить свою судьбу на лжи и горе отца! Строить судьбу страны на обмане!
Таургон опустил голову: отец был прав.
Вспоминался Брандион в их единственную встречу. Ты тогда убедительно изображал горе, а у него оно было настоящим. Из-за тебя.
Сколько бы ошибок ни совершил тесть в прошлые годы, ты прошелся сапогами по его сердцу и считал себя правым. Потому что Диор учил тебя лгать и даже выучил.
Ты не мог по-другому? Или не пожелал?!
Ты слишком внимательно слушал наставления Диора… слишком привык, что ложь – часть жизни. Тот северный дикарь, что ужасался обычаям Гондора, – почему ты позволил ему исчезнуть?..
– Ни слова о прошлом! – свел брови Араглас, хотя сын и не пытался возражать. – Что было, того не изменить, оправдания и объяснения бессмысленны. Но измените будущее!
– Объяснения не бессмысленны, – отвечал Таургон. – Просто объяснять надо не тебе.
– Так вот садитесь и пишите! – строго сказал Араглас. – Что хотите. Но его благословение мне добудьте.
Он поднялся, держась правой рукой за высокую ручку деревянной ноги, и решительно вышел.
Оставив их наедине с чистым пергаментом и судьбой рода Элендила.
Таургон вздохнул, взял перо и стал писать.
Господину Брандиону
от Таургона из дунаданов Севера
Господин мой! Прости мне ту боль, что я тебе причинил, и ложь, за которой я скрылся. Мы с Тинувиэлью слишком сильно любим друг друга, а ты не дал бы согласия на наш брак. Поэтому нам пришлось бежать. Она стала моей женой, и я обещаю тебе, что ее ждет жизнь, где она будет окружена почетом и уважением, и эта жизнь будет настолько благополучной, насколько это возможно на нашем Севере.
Он словно вживую видел ужас на лице Брандиона, когда тот уходил от Наместника, и был сейчас уверен, что написал именно те слова, которые его успокоят.
Отец прав. Это письмо надо было написать, написать самому и раньше. Хотя бы из Тарбада. Когда поиски, случись они, были бы уже бесполезны… да и не отдали бы приказа о поисках ни Денетор, ни Диор – после того, как Денетор ему всё расскажет.
Господин мой, мы умоляем простить нас. Мы молим принять наш брак и благословить его.
Этого хватит? Должно хватить.
– Это всё? – приподняла бровь Тинувиэль, словно они по-прежнему спорили в Хранилище. – Дай сюда.
И под его красивым почерком с росчерками легли ее мелкие убористые буквы:
Отец, Таургон, как всегда, умалчивает о самом главном. За четыре века жизни в тайне дунаданы Севера сильно перероднились, и семья Таургона не исключение. Твой внук будет потомком Исилдура.
– Вот теперь он никуда не денется, – наставительно сказала она.
И повеяло холодом Гондора.
Она сжимала его бока ногами, он был бешеным жеребцом под ней, их тела жгло огнем, она мчалась на нем верхом, словно всегда так умела, словно всю жизнь была искусной наездницей… или изощренной любовницей, он слушался приказов ее бедер и коленей, неся ее к вершине, на которую они взлетели… чтобы в изнеможении рухнуть в реальность.
Холодное утро. Большинство гостей еще спит после ночного веселья.
Время, которое у них есть друг для друга.
Сейчас им простят, если они выйдут попозже. Все понимают: они заняты важным государственным делом. И никакой иронии.
– Откуда? – выдохнул Таургон. – Откуда ты взяла это?
– Матушка научила, – Тинувиэль лежала у него на груди, бессильная и счастливая. – Велела не стесняться и попробовать. Сказала: тебе должно понравиться.
– Ну, матушка… – у него не было слов. – Ну, отец… я ничего о них не знал, ни-че-го…
– Тебе ведь понравилось?
– Не то слово…
Он не то чтобы устал, скорее ему надо было пережить испытанный восторг.
– Теперь я совсем хорошо понимаю, почему главным достоинством дома в Ривенделле отец считает соседний водопад…
– А когда мы туда поедем? – она приподняла личико. – Ты обещаешь уже в третий раз; так когда?
– Когда ты мне скажешь, что ждешь ребенка.
– Но я пока не знаю…
– Значит, пока мы остаемся здесь.
Он встал, взял кувшин с водой, долго и жадно пил, оставшееся принес ей.
– Ближайшие пару недель нас всё равно не отпустят, а потом, я надеюсь, нам будет пора собираться.
– М-мм, – блаженно ответила она.
– Там тебе будет хорошо и спокойно. Под присмотром эльфов. Наверняка тех самых, что принимали роды у жены Исилдура. А она была тебя постарше, ей было за половину жизни, когда она родила Валандила.
– Те самые?!
Он откинул одеяло, ложась с ней рядом.
– А почему нет? Если они не уплыли…