– И сама же мучает этих кошек!
– Мучает, – кивнул Арахад, вспоминая свою бабушку – госпожу Раудрес, которую знал очень мало и всё-таки слишком много. – Когда сердце разбито, то любовь оборачивается жестокостью, так бывает.
Девушка снова не возразила.
– Берутиэль, судя по всему, была женщиной властной, – говорил арнорец, – непримиримой. Такие легко наживают недругов. А тут еще эти кошки…
– И ты думаешь, что Фаластур это не выдумал?
– Фаластур был королем, мореходом, воином, – улыбнулся Арахад. – Выдумывать сказки про кошек? Ему?
– Ну и что! Он мог приказать выдумать!
– Нарочно очернить нелюбимую жену? Нет, – он покачал головой. – Велеть не упоминать – да, это похоже на правду. А что именно сказано в текстах девятого века?
– Только одно упоминание, – вздохнула Тинувиэль. – Кошки-шпионы, как обычно.
– А про то, что она из мораданов?
– Это только с двенадцатого века появляется, – хмыкнула Тинувиэль. – А про корабль, проплывавший мимо Умбара, вообще уже после Кастамира.
– В пятнадцатом веке умбарцы любовались этим кораблем: королева, кошки и никакой команды, – с улыбкой произнес он.
– И поспешили написать об этом королю Алдамиру! – язвительно добавила она. – Вот он обрадовался такому письму! Как этот корабль был прекрасен… то есть ужасен в лунном свете.
В лунном свете сидели сейчас они двое: Таургон сегодня был свободен после полудня, так что, когда Хранилище закрылось, они перебрались в сад. Молодая луна стояла на юге, серебрила длинные иглы изогнутых сосен перед ними.
И что ему королева Берутиэль и сложности в ее жизни? А вот сидит, обсуждает и до утра говорить о ней готов.
– Тинувиэль. Мы засиделись. Твои родители наверняка волнуются.
– Отец прекрасно знает, что со мной ничего случиться не может, – хмыкнула она. – Пусть волнуется, если ему больше делать нечего.
– И всё-таки пойдем.
Он встал.
Пришлось подчиняться. Не сидеть же ей тут в одиночестве.
– А когда ты свободен?
– Завтра. Но с утра.
– С утра неинтересно. Ты придешь раньше меня, я ничего нового прочесть не успею. И уйдешь до полудня.
– Ну что поделать, – он улыбнулся. – У меня служба.
Завтра он пришел, как обычно, с восходом, сел за свой любимый стол. Сначала он устраивался здесь потому, что это место освещено с утра до второго-третьего часа пополудни, не надо зажигать светильники, а потом полюбил орла на письменном приборе: черный мраморный птиц не изображал величие, а невозмутимо чистил перья. Было в нем что-то домашнее и уютное. Как случайно встретиться на террасе с владыкой Элрондом или лордом Глорфиндэлем и перекинуться парой слов о чем-то повседневном.
Он читал историю Гондора времен правления Исилдура и Анариона. Сейчас на его столе было самое полное описание – он просил такое, и Серион принес ему. Но, вдохновленный примером Тинувиэли (и тем, во что превратилась история Берутиэли спустя всего лишь шесть веков!), Арахад думал, что надо переставать быть зайцем и, дочитав эту книгу, взяться за подлинные документы.
Скоро придет. И станет не до Исилдура. Будет сплошная Берутиэль.
Шаги. Легкие и быстрые. Она.
Увидев, что он смотрит на нее, Тинувиэль не дала себе труда войти в зал. Поманила его рукой и быстро пошла в сад.
Надумала за ночь что-то такое про свою Кошачью Королеву, что ей и документы не нужны?
Что ж, первым Королям Гондора придется опять подождать.
Тинувиэль была так взволнована, что спросила, еще не дойдя до скамьи:
– Скажи, а почему ты служишь стражником?
Что ж, на месте ее отца он бы тоже заинтересовался, с кем его девочка проводит время после заката. Даже точно зная, что ничего дурного с ней не будет.
– Надо на что-то жить, – Таургон постарался, чтобы вышло естественно. – Стражникам хорошо платят.
– Но ты ведь лорд?
– Ну… можно сказать и так.
– Что значит «можно сказать»?! Человек или знатный, или нет. По-другому не бывает.
Сказать ей? Какую-то часть сказать придется… да и не хочется скрывать.
– Это в Гондоре по-другому не бывает.
…и никакой Берутиэли на сегодня. И кошек никаких.
Он рассказывал ей об Арноре, опуская все детали и все имена.
Север времен затишья после Второй Ангмарской. Начало новой войны. Страшная гибель деда, сожранного волками. Отец, лишившийся ноги и чудом избежавший смерти. Подвиг Хэлгона. Медленное затухание войны.
Тинувиэль слушала его, безмолвная и вдохновенная.
А он говорил и говорил об Арноре, о том, как уже в мирные годы побывал в заброшенном Аннуминасе, с болью рассказывал о руинах Форноста, одергивал себя, чтобы нечаянно не упомянуть о Ривенделле и эльфах, снова об отце, переписывающем книги, чтобы победа в войне стала не просто спокойным временем, а взлетом духа, хотя и без книг арнорцы помнят многое, и пусть века назад сожжен Форност, но главная цитадель – в твоем сердце и памяти, и врагу не взять ее, если ты сам не позволишь…
– Это правда?.. – шепотом спросила Тинувиэль. Не потому, что не верила, а просто мир распахнулся слишком широко и сразу.
Он кивнул.
Тени от кустов барбариса становились всё короче. Скоро полдень. А в полдень он должен быть в карауле.
Таургон встал.
– Уходишь? – вскинулась она.
– Пора.
– Я провожу тебя? – неожиданно спросила Тинувиэль.
– Вряд ли тебе стоит появляться со мной в Четвертом ярусе. Пойдут разговоры. Они тебе не нужны.
– Да… Ну тогда – до Пятого?
Ему самому не хочется расставаться.
На следующий день она не дала ему даже подойти к столу, сразу повела в сад. Настроена она была более чем решительно.
О Берутиэли всё равно они больше ничего не найдут. Им остались лишь предположения, и незачем на это тратить время!
Два дня назад она считала иначе, но Таургон не стал ей об этом напоминать.
Если в Арноре всё так, как он говорит, то лучше она поможет ему, Таургону. Он читает об основании Гондора – прекрасно. Действительно, эту книгу стоит сверить с подлинниками. Там, где нельзя проверить по документам Второй эпохи, надо взять самое древнее.
Здесь Хранилище, в конце концов! пусть им найдут всё, что уцелело.
И потом переписать для Арнора. Но переписать то, в чем не будет поздних сказок!
Да, он занят. Он на службе. Но что мешает ей заняться всем этим? Вдвоем они сделают это быстрее. Много быстрее!
Арахад молча слушал ее, кивал и не взялся бы сказать, что сейчас в нем сильнее: благодарность или восхищение.
Тинувиэль сменила стол и теперь сидела позади него. Когда он здесь, они могут что-то быстро обсудить шепотом. Когда его нет, ей легко взять его книги.
Работа полетела как на крыльях, черный мраморный орел одобрительно косил выпуклый глаз, вдохновенный порыв Тинувиэли передавался Таургону, они в несколько дней исчерпали немногочисленные подлинники и дальше едва не до полуночи спорили о расхождении в фактах между хрониками разных веков. Он пытался пожалеть ее родителей, девушка отмахивалась, что отец всё знает, не волнуется, «и вообще, он уже спит, когда я возвращаюсь!», так что продолжительность их вечерних бесед зависела только от него: ему с восходом уже быть в карауле и надо хоть несколько часов поспать. Хорошо, что светает всё позже… Таургон сейчас не жалел, что Хранилище закрывается всё раньше – он больше дорожил спорами в саду, а не чтением в зале.
Раньше ему не было дела до Берутиэли, и всё же он был готов тратить часы и часы на Королеву Кошек.
Сейчас Исилдур и Анарион, когда-то такие важные, становились… не то что безразличны, всё это нужно, отец будет рад получить такой труд, книга пойдет в Арноре от семьи к семье, дети и внуки будут учить историю по ней, владыка Элронд прочтет с одобрением, всё это прекрасно… и не значит сейчас ни-че-го.
Ну, почти ничего.
С недавних пор Денгар совершенно перестал ставить его в ночные караулы.
Настолько заметно?
Ну, заметно. Ну и что?
Лоточники, которых он уже давно знает в лицо, то и дело улыбаются ему. И честно топают дальше.
Тинувиэль. Соловушка…
Сложность возникла там, где ее не ждали.
Участие Тинувиэли ускорило их труд многократно, и примерно через месяц всё, заслуживающее доверия, было прочтено.
Надо было переходить к переписыванию. Само по себе это отнюдь не скучно: сводить два, а то и три-четыре текста в один – дело творческое, но… но иссякли темы для споров! Всё было решено.
И чем им заниматься по ночам в саду? Ночи всё длиннее, уже равноденствие позади.
Они по-прежнему шли в сад – и обсуждали что-то из переписанного сегодня, теперь не споря, не докапываясь до истины, а просто делясь мыслями… с каждым вечером всё больше говорил Таургон, рассуждая о сыновьях Элендила даже не как о правителях, а как о людях: какими они были в семье, какими были их жены, дети…
Октябрь был сказочно теплый, и всё-таки ночи уже осенние, Тинувиэли зябко, она прижимается к нему и слушает, слушает – ведь чтобы спорить, надо отстраниться, так что соглашаться теплее, он приобнимает ее одной рукой – маленькую теплую птичку, пушистую и такую хрупкую.
И никак не может решиться.
Поэтому продолжает говорить об Исилдуре.
– Я люблю тебя, – выдыхает она.
Он первый раз целует ее.
…и Исилдур отправляется в забвение следом за Берутиэлью.
Теперь, если он приходил с утра, то, улучив минутку, когда Сериона и прочих хранителей не было, целовал ее пальцы – маленькие, тонкие пальчики, нежные и трудолюбивые, а мраморный орел косил глазом: не идет ли кто? он захлопает крыльями, если влюбленные не услышат шагов. Прочие орлы деликатно смотрели в стороны.
Перед тем, как ему уйти, Тинувиэль решительно звала его в сад – и любой сказал бы, что им надо что-то обсудить. Они благословляли того, кто придумал, что кусты барбариса должны быть такими высокими, так что за ними ничего не видно… но слышно. Конечно, не тихие поцелуи, а шаги – их Таургон распознавал так чутко, что Тинувиэли это казалось чудом.