Однажды вечером он вернулся из Хранилища, ему было во вторую ночную стражу, погода снова испортилась, так что перед несколькими часами охраны совершенно пустых улиц от разгула ветра и дождя надо было хорошенько наесться. Почему-то за столами сидели и Денгар, и все стражники, кто сейчас не в дозоре. Словно ждали чего-то. Хириль насыпала ему полную миску еды – и Таургон замер, почуяв аромат, которого здесь быть не могло никак.
Аромат праздника. Аромат покоя и безмятежности.
Аромат дома.
Это был запах хоббичьей картошки.
Ее было не спутать с той, что привозили из Брыля или в последние мирные годы выращивали сами на небольших делянках. Картошка хоббитов была особенной, ее можно было бы назвать чудесной, и арнорцам лучше лучшего было известно, что это за чудо.
Чудо любви к своей земле. И чудо многовекового мира на ней.
Словно весточка с родины.
Утешение. Не словами… какие тут слова? «пройдет»? рана заживет, это верно, а шраму быть всю жизнь… и болеть – не в старости и не к дождю. «Встретишь другую»? – обязательно встретит: он наследник, он обязан жениться, и недаром вступать в брак принято годам к семидесяти, когда чувства подвластны разуму… а он поторопился, он поддался восторгу, в случившемся виноват он, и виноват перед Тинувиэлью, ведь ей больно, больно вдвойне, ее язвит и погибшая любовь, и страх; обычаи на то и обычаи, что они мудрее каждого из вас, а ты пренебрег ими. Но долго корить себя не получалось: прошлого не исправить, а картошка стынет, и нет на свете еды вкуснее, и нужно есть, пока горячая, тебе скоро на холод, вот и запасай внутри себя много-много тепла. Что в животе, что в сердце.
– Улыбается, – довольно кивнул Радруин. – Значит, не солгал купец!
– Я говорила вам, – возмущенно ответствовала Хириль, – господин Хатол – купец честный, и если уж он сказал, что она вся от перианов, то так и есть!
– Да, она от хоббитов, – сказал Таургон. – А что?
– А то, – отвечал Денгар, – что ты сейчас идешь спать, а завтра со мной проведаешь господина Хатола. Пора научить тебя, как налоги собирают.
Налоги? Но налоги же собирают осенью. А сейчас декабрь.
Ты только теперь сообразил, что сбор налогов прошел без тебя, и оценил деликатность командира. Да, за это ему спасибо, но – почему сейчас?
– Так осень какая была в этом году? – стал объяснять Денгар. – Тихая, залюбуешься. Вот наш честный господин Хатол и решил рискнуть: задержался в Тарбаде до тех пор, пока все купцы не разъехались и не увезли с собой наши, гондорские цены. А там уж он накупил разного… ты не думай, он не только картошкой запасся. По дороге, конечно, он в непогоду попал, но уже недалеко, после Меринга. Переждал в деревне – и вот, добрался. Ну и мы к нему завтра сходим, похвалим за честность и заберем, что причитается в казну.
Странно, но ты не почувствовал ничего.
Ты много раз спрашивал себя, что будет, если (когда?!) тебя позовут на сбор налогов, представлялся то твой негодующий отказ (ты знал, что так не будет, но вообразить-то можно!), то почти героическое усилие, с которым ты заставишь себя подчиниться… а что будет? если купец откажется платить назначенное Пауком?!
Ну вот завтра и узнаешь.
Только и чувств, что досада от потерянного дня.
Это Гондор. Здесь другие люди. Другие законы – чудовищные для вас, но для них – обычное дело.
Дело действительно оказалось обычным. Даже досадно, насколько обычным. Вдвойне жаль потерянный день.
Они пришли. Домочадцы и сам господин Хатол встретили их не как захватчиков, пришедших отобрать кровное, а как соседей, явившихся по делу.
Купец сам стал называть Денгару какие-то цифры, командир кивал, видно, знал всё наизусть. Иногда восклицал:
– Даже так?
Купец горделиво улыбался в ответ.
Скучно. Скучно – это всё, что можно было сказать о жутком деле сбора налогов.
Господин Хатол передал два ларца – судя по изрядному весу, с деньгами. Нести их было Таургону. Потом пошли на склады, купец показывал что-то, Денгар кивал. Как понял северянин, это всё надлежало отвезти в Цитадель, но, разумеется, не сейчас, а до восхода или после заката: другого пути, кроме как через туннель и главную площадь, нет, а слуга с тачкой там будет смотреться хуже чем неуместно. Даже если на тачке лежит вкуснейшая в Арде картошка, Наместнику полакомиться.
Распрощались с купцом, пошли наверх.
Седьмой ярус, главная площадь, там направо, не без сожаления оставляя Хранилище за спиной, какой-то высокий дом, где тебе велено ждать в передней, а Денгар понес ларцы внутрь. Передняя красивая: мрамор вроде и без хитростей, никаких рисунков, просто тона от холодно-белого текут к молочно-белому, а от него к мягкому серому. И колонны с резными навершиями. Странно: здесь твоя злость утекает, как вода из прохудившейся фляги.
Ну, не позвали тебя внутрь. Ладно. Не услышишь ты второй раз за день одни и те же скучные слова, которые сейчас Денгар говорит Пауку… или нет, не может Паук жить в таком доме. Слишком здесь… по-доброму, что ли.
Смотришь на прожилки камня. Никто тебя не торопит. Можно разглядывать.
А день, пожалуй, и не потерян.
Хоть бы Денгар там подольше говорил.
Без Тинувиэли работа пошла медленнее во много раз: она трудилась каждый день, да и дни тогда были длиннее. И ты тогда работал увлеченнее.
Но рана в душе медленно зарастала, труд необходимо завершить, стопка книг на столе уменьшалась. Конец работы, казавшийся таким близким в начале зимы, потом – бесконечно далеким, теперь снова виднелся на горизонте.
Опять же дни становятся дольше. В хорошую погоду – две ночные стражи, и Денгар ставит тебя в первую. Потом полночи поспать, и целый день твой. О таком говорят – «блаженство Амана».
– Могу я побеспокоить тебя?
Ты поднял голову.
Рядом с твоим столом стоял немолодой лорд удивительно располагающей внешности. Волосы с заметной проседью ниспадали на плечи красивыми волнами; аккуратно подстрижена ухоженная борода. Одет сдержанно, вряд ли беден, скорее из тех, кто не кичится богатством.
О таких говорят: на нем отдыхает взгляд.
– Да, мой господин, – ты встал.
– Диор. Мое имя Диор, – он приветливо наклонил голову.
– Меня зовут Таургон.
– Я знаю. Мне Серион рассказывал о тебе. И о твоей работе. Пойдем в сад, если ты не возражаешь.
Возражать – ему?
Он внимательно слушает тебя, и видно, что это не праздное любопытство, ему действительно важен твой труд, для него ценно всё, что ты говоришь о братьях-Королях, и еще ты понимаешь, что ему интересен ты сам, твои собственные мысли.
Впервые за все месяцы здесь ты встретил человека, который захотел говорить с тобой-настоящим. Денгар понимает, что ты не просто северный охотник, понимает и помогает, и огромное ему спасибо, но ему чужд тот человек, что волею судьбы оказался в его отряде. Серион – он тоже понимает и помогает, но у него свои заботы. Тинувиэль – она придумала прекрасную сказку о витязе из эльфийского замка, но сказка разбилась о жизнь.
А Диор слушает и спрашивает, и за каждым вопросом об Исилдуре и Анарионе у него стоит вопрос о тебе.
– У меня будет просьба, – говорит он. – Твой труд нужен на Севере, разумеется. Но тебе лучше других известно, что равного ему нет здесь. Ты позволишь сначала забрать его в скрипторий?
Даже если бы он говорил о чем-то большем, разве ты мог бы ответить ему «нет»?
Зима торопливо наверстывала упущенное – поздними холодными дождями и ветрами, один раз было даже нечто, напоминающее снег. Таургон вернулся к истории Гондора при Наместниках – не самый интересный период, кто спорит, но переписать (а лучше свести воедино разные хроники) всё-таки полезно. И отправить домой.
Нередко в Хранилище приходил Диор. Иногда ему действительно было что-то нужно, но чаще, кажется, просто ради этих разговоров. Погода не баловала, и, если в зале кроме них кто-то был, они уходили в небольшую комнату, где трудились хранители, занимаясь одним им ведомыми делами управления этим царством знаний. Но сейчас при появлении гостей хозяева уходили с поклоном.
Вот так и понимаешь, насколько скромный человек Диор. Впрочем, лорд, который приказал переписать твою книгу не для своей библиотеки, а для Хранилища, явно не из простых. Хотя по нему и не скажешь.
Он очень образован. Все вещи, о которых он расспрашивает тебя, ему хорошо известны. Но он хочет знать твое мнение о них, потому что взгляд северянина часто оказывается совсем другим, и привычное предстает в новом свете.
Наконец в твоей жизни появился человек, с которым ты можешь обсуждать книги. В Ривенделле это было учебой, твоей обязанностью, временами ненавистной из-за войны, которая шла мимо тебя. Потом было не до того. Потом – да, вы с отцом перечитали и обговорили всё, что нашлось в Арноре, ты ездил за книгами для него к владыке Элронду, и всё же ваши беседы никогда не были такими неспешными, как с господином Диором. У вас с отцом всегда был груз забот – о них можно было не упоминать, но нельзя было не помнить. А здесь всё иначе. У тебя забот нет вообще, не считать же ими обязанности стражника; а читать и переписывать книги – это иная забота, она греет сердце, а не отягчает его. А у Диора… уж наверное есть, иначе бы он приходил сюда каждый день. Но – если он пришел, то не торопится вовсе.
Он мудр и умен. И если мудрость идет от чуткого сердца, то ум изощрен в игре под названием «Гондор». И он готов учить тебя ее правилам.
Ты всё больше откровенен с ним. Однажды ты взахлеб рассказываешь о прекрасной поэме «Последний Союз», которую обнаружил в книжной лавке и попросил оставить для тебя – книга дорогая, остатков прошлого жалованья на нее не хватит, но с нового ты ее непременно купишь.
– Сколько? – спросил Диор. – Я дам.
– Нет, мой господин! – ты едва не отшатнулся.
– Но тебе нужна эта книга, – мягко возразил лорд.
– И я ее получу. Просто через месяц.
– Послушай, – Диор покачал головой. – Я бы просил тебя не обижаться и взять эти деньги. Ради чего-нибудь другого я не предложил бы их. Ты отправляешь книги на родину, это благородное стремление, и, конечно,