Наверное, у портных второй день творится тот ураган, что был здесь вчера… наверняка, всех женщин, умеющих шить, срочно зазывают в помощницы: работы привалило страшно сказать сколько.
И по ночам не спят… Барахир со своего одра им милостиво кивнет и дозволит работать ночью.
Вчера бы тебя это возмутило: траур должен быть в сердце, а не в наряде, а сегодня казалось правильным.
Сейчас, если ты за что и осуждал этих людей, так это за непредусмотрительность: будь ты одним из них, ты бы уж конечно озаботился бы траурным платьем загодя, не дожидаясь голоса похоронного колокола.
А вот и он.
Тихий, долгий.
Плывет над городом.
И на душе так светло и чисто.
Через пару недель суета подготовки настигла и стражников: доставали кольчуги, шлемы, нагрудники – всё это было в порядке, но ко дню похорон надлежало привести в безупречный вид. Так что все, кто свободен от караулов, чистили, полировали, подгоняли по росту – многие должны были надеть парадную форму впервые. Делалось это с усердием, не имевшим отношения ни к приказу Денгара, ни к воле грозного лорда Харданга, перед которым их командир трепетал, хотя и старался скрыть это.
Перед днем похорон Денгар выстроил их, придирчиво проверил внешний вид (изъянов не нашлось, хотя он старался), еще раз изложил им все требования к порядку в Ярусе и подвел черту, явно повторяя слова и тон сурового Хранителя Ключей:
– Чтобы завтра мне стыдно не было!
Ты не знаешь лорда Харданга, но готов поручиться: ему не придется краснеть перед Наместником Барахиром.
В этот день рынок был открыт лишь два часа после рассвета, из жалости к тем, кто не запасся необходимым заранее. К полудню решительно все дела были завершены. Город замер в безмолвном ожидании.
Таургон был свободен (ни одного лоточника, как и положено), но с улицы не уходил. Ему хотелось быть рядом с этими людьми, хотелось разделять с ними чувство светлой печали, удивительно роднящее сейчас даже тех, кто не знаком.
На улице их становилось всё больше – в трауре, который странным образом был к лицу всем без исключения, делая обычных людей красивыми или значительными. Дети в темных одеждах были серьезнее и казались взрослее; они и не думали шалить, так что все наставления, как стражник должен поддерживать тишину, были не нужны.
После полудня раздался одиночный удар колокола, означающий: через час начнется. Горожане стали уходить в дома, чтобы почти сразу выйти, взяв с собой… что-то. Одни поднимались на стены Яруса, другие оставались на улицах.
Выстроились стражники при полном параде.
Город был готов и ждал начала.
И все семь Ярусов вздрогнули, услышав первый звук трубы.
Низкие голоса труб рокотали и пели, эхо гор подхватывало их, и казалось, что трубы говорят о том, каким был Наместник Барахир, о его жизни и свершениях, о его мудрости и чаяниях, и пусть не в камне, но в звуке быть им запечатленными, а только звук сильнее камня, ибо Музыка была, когда камня еще не было, и останется тогда, когда камни рухнут.
Таургон слушал эти звуки, плывущие из Цитадели, и словно видел, как носилки с телом Наместника выносят из тронного зала, несут мимо Древа, через ряды знатнейших лордов – к туннелю, ведущему в Шестой ярус. Большинство остается стоять наверху, за носилками идет лишь Диор, родные, несколько самых знатных и наверняка лорд Харданг. Несвоевременная мысль: а как он выглядит? почему-то думается, что он отчасти похож на Наместника, только моложе.
Трубы ведут свой рассказ, а ты думаешь: сейчас они прошли туннель, иду по Шестому. По улицам точно так же стоят люди, только не купцы, как здесь, а знать; из твоего Яруса спешно уезжали, а в три верхних за эти недели приехало столько… ты насмотрелся на них: все с свитой и слугами.
А теперь, наверное, проходят ворота в Пятый. Им идти через весь Ярус, дольше чем к воротам в Четвертый, идти к Запертой двери.
В верхних Ярусах, наверное, лорды в передних рядах стоят, слуги в задних. Чтобы видеть и носилки на плечах у Стражей Цитадели, и тех, кто проводит Барахира до самого конца.
А от Четвертого яруса и ниже смотреть не на что. Только слушать трубы. Они всё расскажут.
Поэтому здесь хозяева и слуги стоят вперемежку. Печаль их уравнивает.
Голос труб нарастает, Минас-Тирит откликается эхом всеми семью Ярусами, звук мощнее и громче и – тишина.
Весь город вздрагивает снова.
Открыта Запертая дверь.
Ты сейчас ни думаешь ни о чем. Ты оцепенел. Вы все оцепенели – словно каждого коснулась Великая Тайна.
Над западными горами разливается алое. Анар заходит. С солнцем, на запад уйдет Барахир. На Запад и… дальше Запада.
Тишина. Не заплачет младенец, оставленный в доме под присмотром совсем уж старых. Не залает собака.
Тишина понимания, так что слезы на глазах, и не от горя они.
Небо над горами сиреневое… бледнеет… темнеет.
И тихий колокол, как рука друга, погладившего тебя в час утраты.
Заперли Дверь. Идут назад.
Толпа зашевелилась, стала доставать то, что заранее принесла. Защелкали кремни. Стали загораться фонари и факелы: по улицам и на стене. Сразу видно, в каких домах остались те, кому не под силу выйти: светильники на окнах.
Сумерки сгущаются.
Колокол мягко говорит об утрате.
Ты жалеешь, что должен держать копье и не можешь взять факел.
Совсем темно, почти не видно ни людей, ни домов, только десятки огоньков перед тобой и золотым ожерельем – факелы по стене.
Колокол продолжает утешать, но ты не нуждаешься в утешениях, ты странным образом сейчас счастлив, потому что что утрата сплотила вас, потому что весь город сейчас… да что там – весь Гондор, наверное, вот так стоит и держит в каждой руке огонек памяти об ушедшем правителе.
СТРАЖ ЦИТАДЕЛИ
2414 год Третьей эпохи
Ночь, как и бесконечное множество других, прошла без малейших происшествий, на восходе караул сменился, и Таургон отправился отдыхать. Сегодня можно было поспать подольше, хоть до самого полудня, благо до следующего рассвета он совершенно свободен, а это значит – долгие часы в Хранилище, спасибо Сериону и его ключу, о котором никто не знает, но все давно догадались… впереди много работы, поэтому сейчас нужно хорошо выспаться, чтобы голова была ясной.
Он пришел к себе, лег и вскоре уже спал спокойным, глубоким сном.
Но не прошло и часа, как Дуилин растолкал его:
– Вставай, командир зовет тебя!
Таургон глядел на него слипающимися глазами и не понимал его слов.
– В чем… дело? – голос был севшим, язык не желал шевелиться.
– Я не знаю. Командир велел: срочно к нему!
– Почему?
Очень хотелось спросить: «За что?»
Ну за что?! был свободный день, думал хорошенько отдохнуть и много прочесть, а теперь, если и ляжешь потом, сон уже перебит, голова будет тяжелой, что бы ни стряслось – день потерян… нечестно. Несправедливо.
Он оделся, застегнул ремни нагрудника (кожа доспеха гнулась лучше, чем собственное тело спросонья!) и, хмурый, как небо над Гундабадом в феврале, явился к Денгару.
– Что случилось?
Командир сидел за столом, перед ним лежала бумага, которую он, судя по напряженному лицу, прочел уже не один раз.
– Таургон. Ты больше не служишь у меня.
– М?
С недосыпа снится наяву не пойми что…
Денгар подал ему бумагу:
– Вот приказ о переводе тебя в Стражи Цитадели.
Продолжение безумного сна?!
– Этого не может быть. Наместник уже предлагал мне, и я отказался.
– Это приказ Наместника, подписано им самим. Прочти.
Буквы наконец сложились в слова, и Арахад прочел:
Денгару, командиру стражи Четвертого яруса
Приказываю Таургона, родом из-за Тарбада, освободить от службы и отправить в Цитадель для вступления в число Стражей.
Диор, Наместник Гондора
Две тысячи четыреста четырнадцатый год Третьей эпохи, января в четвертый день.
– Как он мог?! – выдохнул северянин. Бумага жгла руки, словно была раскаленным железом; и не сдержать крика боли, и не осудит никто за этот крик. – Он же знает, что я против! Как он мог так поступить?! И он… он даже не предупредил меня!
Пальцы Таургона разжались, роковой лист плавно опустился на пол. Денгар встал, поднял приказ, сложил вчетверо.
– Вот что я тебе скажу, парень, – задумчиво произнес уже бывший его командир. – Я не знаю, какие у вас там дела с господином Диором, но в одном уверен точно: человеку, который возмущен, что Наместник Гондора осмелился принять решение, не предупредив его… не знаю, служить ли ему в Стражах Цитадели, но у меня в отряде ему точно не место.
Голова гудела безжалостно, но стократ больнее была обида.
Ведь были друзьями, ведь он объяснил Диору свой отказ… и вот так, он как щенка берет тебя за шкирку и перекладывает из одной корзины в другую.
О будущем Таургон сейчас не думал, разобраться бы с настоящим. Расплатиться с Хириль за неполный месяц (хорошо, от прошлого жалованья осталось довольно много, хватило), сдать доспехи стражника, пропустить мимо ушей слова Денгара о том, когда и как он получит оставшуюся долю жалованья, собрать вещи… в горло не шел ни кусок, ни глоток, день был разбит, хорошая, налаженная жизнь была разбита…
И была разбита дружба.
И голова раскалывается как от орочьего удара.
К полудню всё было закончено, и он поднялся к Седьмому ярусу. Интересно, узнают ли его Стражи теперь, в одежде северного бродяги?
Судя по удивленным взглядам, узнали.
– У меня приказ Наместника о переводе в гвардию. Куда мне с ним? – спросил Таургон.
Стражи переглянулись.
– Имлах! – крикнул один.
Из караульной появился третий гвардеец.
– Что тебе приказано? – спросил он.
Таургон показал бумагу.
Судя по всему, подобное они видели впервые.
Имлах пожал плечами:
– Пойдем искать Наместника.
Они поднялись на залитую оглушительным солнцем дворцовую площадь, Имлах решительно пошел к Башне Наместников, Таургон следом.