Удачно, что этот согласился так дешево.
За себя и за всю их северную ватагу.
– Арахад пойдет в Гондор, – несколько недель назад сказал Араглас Маэфору.
Тот кивнул.
– Я рассчитываю на тебя, – добавил вождь.
Следопыт пожал плечами.
Вот и весь разговор.
А что им еще говорить?
Точно так же четверть века назад, когда бушевала война и никто не видел ей конца, Маэфор, прославленный бешеной дерзостью в сочетании с такой же невероятной предусмотрительностью, стоял перед вождем, который говорил: «Арахада пора забрать из Ривенделла. Он пойдет в твой отряд. Я рассчитываю на тебя». И тогда тоже оставалось только кивнуть.
Все знали: у Маэфора почти никогда не бывает потерь.
Потом случилось то, о чем знал каждый мальчишка в Арноре – о перебитых орочьих вожаках, об эльфе, отрубившем Арагласу ногу, раненную отравленным клинком, и тем спасшем вождю жизнь… мальчишки кусали локти, что опоздали родиться в то грозное и прекрасное время, а их уцелевшие отцы и старшие братья с наслаждением теперь «охраняли елки от ворон», едва ни ломтями нарезая тишину леса, через который больше не ломятся враги…
Но только не Маэфор.
Когда орочьи вожаки были перебиты, война отнюдь не закончилась. Лишенные командиров и плана действий орки продолжали нападать, это длилось еще не один год, и Маэфор являл чудеса не столько храбрости, сколько сообразительности, перехватывая врагов на дальних подступах.
Но эта война стала затихать, и дерзкий следопыт бросил ее на тех, кто не навоевался.
А сам заявил, что пойдет в Тарбад.
С ним не спорили.
И дело было не в том, что он потомок Аранарта – мало ли, кто в Арноре его потомок! да проще найти тех, в ком за эти века так и нет крови Самого. Родословная не значила ничего, а вот счет погибшим на единицы – это серьезно.
Никто не знает, каких усилий стоило Маэфору уговорить купца взять его в охранники, но – он дошел до Гондора.
А потом вернулся и рассказал про Минас-Тирит.
Настоящий Минас-Тирит. Не тот, что в книгах.
Это сделало его знаменитым настолько, что все его военные подвиги отступили.
Глаза засверкали у многих – и у тех, кто навоевался досыта, и у тех, на чью долю орков досталось маловато, и у тех, кого судьба обделила подвигами, когда орки окончательно убрались в Мглистые Горы. Северяне – «ну, эти, которые странные» – стали всё чаще появляться в охране обозов.
И снова зазвучало заветное «попасть в отряд к Маэфору».
Всего этого господин Ингольд, разумеется, не знал.
Всё это (по крайней мере, главное) он понял после первого же разговора с немногословным северянином. И предоставил ему распоряжаться гондорским обозом, понимая: этот бродяга с лицом, дубленым всеми ветрами от Северного Всхолмья до Белых Гор, знает твое дело лучше тебя.
Вот и пусть занимается. За медную монету в день до Снежанки, а дальше – только за харч.
Арахад был счастлив. Он сейчас словно вернулся в молодость, только тогда позади были гнев и отчаянье, и они же – впереди, а сейчас он снова в отряде Маэфора, снова – самым что ни на есть рядовым, только теперь не бойцом, ведь больше нет битв, и впереди у них прекрасный Минас-Тирит, исполнение воли отца, и отцу ничего не грозит, он жив, он будет еще долго-долго жив, и поэтому ты можешь прогуляться до Гондора… вспоминая того мальчишку, каким ты был четверть века назад, мальчишку с бешеным сердцем и горящим взглядом, готового и до отчаянья не-готового к тому, что ему скажут: «Твой отец погиб, теперь вождь дунаданов Севера – ты».
Всё это в прошлом.
Можно отдыхать. Можно называть важным и опасным делом – охрану этого обоза. Привыкать к имени «Ингольд» и звать его «господином». Снова учиться у Маэфора… вроде, он и не сильно старше тебя, а снова умеет столько, сколько ты… нет, теперь даже и не мечтаешь уметь. Что бы тебе не припасла судьба, но охрана обозов – не твое дело.
Тарбада ты почти не заметил: тебе нужен купец, а не этот город; потом Маэфор принялся гонять вас то к кузнецу, то к шорнику, потому что на его придирчивый взгляд что-то было не в порядке, слуги купца не собирались подчиняться северному проходимцу, а он не собирался позволять обозу встать мишенью посреди земель, где разбойничают дунгары… Словом, «Таургон, к кузнецу и без него не возвращайся, и пусть он тебе, господин Ингольд, скажет, что здесь недостаточно надежная…» Прославленная осторожность Маэфора была хороша, когда о ней долгими вечерами рассказывают, а испытать ее на своей шкуре… испытать ее во второй раз – это было прекрасно!
Наконец Маэфор изволил царственным взглядом окинуть обоз и дозволить выход.
Господин Ингольд вздохнул с облегчением: он никак не ожидал, что этот грошовый командир охраны заставит его потратить такие деньги на приведение хозяйства в идеальный порядок. То есть, конечно, всё к лучшему, но кто же знал, что ты нанимаешь сущего тирана?!
Вышли солнечным майским днем. Настроение у всех до единого было отличным, охрана многочисленной и надежной (у каждого лук через плечо, а еще секира или меч, это заметно издалека, и нужно быть очень… неразумным разбойником, чтобы на них напасть), доходы господина Ингольда, судя по всему, изрядными… словом, – идем!
Мглистые Горы всё ближе. На нашем севере они лесистые, открытых утесов не то чтобы много, там в небо вонзаются острия елей – а здесь или неприступные скальники розово-сиреневых цветов, или сосны с округлыми кронами и иглами такой длины, что то ли на стрелы их пусти, то ли сразу на дротики…
Разбойники? может, и есть. Охрана каждый вечер рассыпается по округе, чуть что – подаст сигнал. Видят это дунгары? кто их знает. Дело арнорцев – не разбойников ловить, а довести обоз в целости.
Десять дней пути. Дорога начинает подниматься, потом петлять: предгорья.
Маэфор отозвал Арахада. Командир смотрел хмуро, и сын Арагласа снова почувствовал, что не было тех без малого двух десятков лет, когда он сам водил отряды. Сейчас он был новичок и должен был слушать и исполнять. Что он сам понимал из того, что ему хочет сказать Маэфор, – неважно. Молча выслушай.
Если Маэфор захочет узнать твое мнение, он задаст вопрос.
– Дунгары не орки, – сказал командир. – Они пришли грабить, а не убивать. И сбегут, увидев силу. На Красном Отроге они попытаются напасть. Стреляй во всё, что покажется врагом, но не добивай подранков.
Арахад кивнул: понимаю.
– Твое дело довести обоз целым, а не перебить этих.
Сын Арагласа снова кивнул.
– Днем они будут стрелять по лошадям. Раненая лошадь – это потерянная телега. Что-то из поклажи, конечно, переложат на другие, но не всё. Разбойники этого и хотят.
– Понимаю.
Маэфор недовольно глянул: много лишних слов говоришь.
– До перехода через Изен твой дозор в первую половину ночи.
Коротко кивнуть и отправиться выбирать себе место на сегодня.
Арнорцы охватывали стоянку широким полукольцом, чтобы услышать дунгар, пока те еще не очень-то таятся в темноте ночи. Увидеть что-то в этом чернющем мраке Арахад и не пытался, это не северные ночи, которые гораздо светлее. Но разбойника выдаст звук осыпающихся под ногами камней, а если повезет, то и разговор, пока они считают, что до лагеря еще далеко.
Что-то, а стрелять на звук сын Арагласа умел.
Несколько ночей прошло без приключений, что в первую стражу, что во вторую. То один, то другой дунадан стрелял в черноту, заслышав чье-то приближение… стрелы иногда находили утром, иногда нет. Какие звери тут водятся?
Однажды ночью оказались не звери. Первым выстрелил Бердир, как потом рассказывал – на звук осыпи камней под идущим. Раненый дунгар вскрикнул, и Арахад услышал, как вырвалось ругательство у другого. Этого хватило: арнорец пустил стрелу, и раненый разбойник выругался уже в голос. Это был сигнал шайке: уходим.
Утром Ингольд честно выдал их дозору по серебряной монете.
До самого Изена больше никаких событий не было. Хотя в колчанах арнорцев стрел поубавилось: они продолжали стрелять на подозрительные звуки, а в густых кустах на склонах найти стрелы потом было нелегко.
Изен был границей Гондора4.
На том берегу у бродов стояла небольшая крепость, из нее вышло несколько воинов – в кожаном доспехе и без шлемов. Судя по их виду, это место было мирным.
Слуги Ингольда занялись переправой обоза через брод. Река обмелела, хотя не так, как будет в июле-августе, когда можно вообще не разгружать телеги, чтобы перевести их. Сейчас гондорцы снимали тюки арнорских мехов и еще чего-то, оставляя на телегах лишь самое тяжелое (и, вероятно, не особо ценное).
Маэфор и его отряд стояли на правом берегу и цепким взглядом смотрели на горы. Напасть на переправе… очень, очень вряд ли разбойники решатся на такое, особенно на глазах у гондорской заставы, но… но арнорцы честно отрабатывают свою медную монету в день.
Таургон смотрел вверх по течению Изена.
Далеко, лигах в десяти отсюда, в горах чернело что-то. Оно не могло быть утесом, но и на крепость не похоже.
Слишком высокое для дозорной башни, слишком узкое и черное для скалы.
Когда, наконец, с переправой обоза было закончено и дозор смог сам пойти к броду, Таургон спросил Маэфора, что же там.
– Ортханк, – ответил тот. – Я сам там не был, но говорят: огромная башня еще нуменорских времен. Она пустует много веков – места здесь, как видишь, дичают.
Разулись; держа оружие повыше, перешли броды.
Гондор.
К ним быстро шел воин. Ножны с Белым Древом, массивный пояс – командир заставы?
– Маэфор! Добрая встреча.
– Добрая встреча, Белег. Что нового за зиму?
– А что нового? – недовольно хмыкнул гондорец. – Всё то же. То тут видели дунгар, то там. Мои ребята ездят, пугалами огородными служат.
– Пугалами огородными? – переспросил Таургон, стоявший рядом.
– Новенький у тебя? – Белег смерил Таургона взглядом. Сын Арагласа напрягся: эта снисходительность резанула.
– Всю жизнь против орков дрался, – пояснил Маэфор.