Как молния, ослепляет его понимание: пока ты жив – победа возможна. Какими бы ни были потери.
– Таургон. Таургон, ты слышишь меня? Что с тобой?
Диор.
Сокровищница.
Гондор.
И он давно не тот мальчик.
Ах да, две Звезды.
– Прости, господин мой. Я задумался.
– Конечно, – участливо говорит Наместник. – Я всё понимаю.
Выдохнуть. Вернуться в реальность.
– Господин мой. Скажи… шлем Исилдура, тот самый, в котором он поразил Саурона… он же был короной Гондора? Менельдура и остальных? до Алькарина?
– Да, всё так.
– Он здесь?
– Да, – кивает Наместник.
– Я могу его увидеть?
– Пойдем.
И вот сейчас тебя не интересуют никакие сокровища, будь они драгоценны по стоимости или бесценны по своей судьбе.
Только этот древний потемневший шлем.
Ты берешь его в руки, даже не спрашивая позволения, и Наместник не остановит, не возразит. Он же видит: тебе нет дела до короны Гондора, ты прикасаешься к реликвии твоего предка.
А корона?
Корона – это шлем Алькарина, с алмазами и прочим великолепием. Корона там, где и оставил ее Эарнур: в Усыпальнице, на надгробии Эарнила. Очень, очень символично.
Пусть северянин держит в руках шлем Исилдура. Это только шлем.
Власть Королей мертва и похоронена.
* * *
Ближе к осени Барагунд стал напряжен и хмур. Таургон спросил о причине, и юноша ответил:
– Когда я еще только должен был пойти служить, отец сказал, что я в Стражах на год. А потом он отправит меня в Ламедон. Там меня ждет небольшой отряд: сколько-то сыновей лордов, сколько-то воинов, опытных и нет. Они станут сердцем моей будущей дружины. Я этому очень радовался и жалел, что не могу уехать в Ламедон немедленно…
– А теперь?
– Я не хочу уезжать, – твердо сказал Барагунд. – Я буду Стражем полные пять лет, как и положено. Отряд, дружина – это замечательно. Но подождет.
– А твой отец?
– Я поговорю с ним. – Юноша сжал губы. – Найду подходящий день и поговорю.
День, который Барагунд счел подходящим, наступил довольно быстро. Вечером был назначен совет, так что Таургон до него был свободен… и не мог заняться решительно ничем.
К чему приведет этот разговор?! Разве способен Денетор понять, что значит для его сына быть Стражем у Древа?! Разве этот человек допустит несогласие с решением, уже принятым им?!
Барагунд искренен и отзывчив, он любит своего отца и считает его таким же. Сегодня он увидит истинное лицо Денетора. Пора прозревать, мой юный друг.
Что будет с ним, с Таургоном? Наследник поймет, кто причина сыновнего решения. Может он выслать северянина из Гондора? По закону – нет; судьбу Стража Цитадели решает только Наместник. Осмелится разгневанный Денетор пойти против закона?
Даже если осмелится – не страшно. Главное сделано. Барагунд уже изменился. А если отец вышлет его друга, вряд ли это возвысит его в глазах сына. И от неудачи может быть польза.
И хорошо, что Ламедон. Эта горная глушь. Там, вдали от столицы, ее амбиций и хитростей, Барагунд продолжит то, что началось под Древом. Его там ждут сыновья местных лордов? Еще лучше. Он передаст им то, что понял сам. А горные вершины станут тем же, чем был Язык. Они сохранят душу чистой.
Каковы бы ни были планы Денетора, они обернутся для Барагунда благом.
На совете Барагунда не было в числе Стражей. Стало быть, Эдрахил тоже знал о том, что юноша сегодня занят более важным делом.
Таургон стоял с каменным лицом, скрывая волнение. Все эти месяцы Денетор смотрел сквозь него. Сегодня этого не будет. И?
Наследник явился вовремя. Лицо его было холоднее обычного; на приветствия он едва отвечал, сам поздоровался лишь с дядей.
Во время совета он думал явно о другом. Глаза его щурились, губы изгибались в усмешке углами вниз – и всё это не имело ни малейшего отношения к речам прочих лордов. Большинство вопросов он слышал со второго раза. Он принял решение и сейчас обдумывает детали. Какое?
Он доволен. Он хочет это скрыть, он спохватывается и прячется за маской холода, но он доволен. Что же он решил и какими бедами это грозит?
Нельзя всё время смотреть на него. Как он не погружен в свои мысли, может заметить.
Заметил. Глядит прямо на тебя. Чуть усмехается и словно спрашивает: «Ну так что?»
Не пугай, Денетор. Не испугаюсь.
После совета Таургон, как и всегда, поднялся к Диору. У того уже заварился чай, и, беря из рук Наместника чашку великолепно пахнущего напитка, следопыт вдруг понял, что не слышал ни одного слова на совете.
Денетор отвечал хотя бы со второго раза, а сам?!
– Что с тобой, Таургон? Осторожнее, не пролей.
Северянин поставил чашку на стол, не сделав глотка.
– Мой господин, прости: я сегодня не видел никого, кроме Денетора. Но у его и у моего невнимания – одна причина.
Диор улыбнулся:
– У вас появилось общее? Наконец-то. Но прежде всего пей, чай стынет.
– Да, господин.
А ведь Диор может вмешаться! Он любит Барагунда, он встанет на его сторону. И наследник подчинится Наместнику.
– Ну что ж, – кивнул ему Диор, – раз ты не можешь говорить о совете, тогда что у вас с Денетором?
– Дело в Барагунде, мой господин. Он говорил сегодня с отцом; мне известно, о чем.
– Какая осведомленность, – покачал головой Диор, но тон его по-прежнему был мягким.
– Потому что отчасти я причина их разговора.
Таургон рассказал всё, начиная с Фингона.
Диор внимательно слушал, иногда кивал. Арахад понял, что нового Наместник сегодня услышал не так и много. И в основном детали.
– Мой господин, согласен, Ламедон – наилучший из вариантов. Но помоги Барагунду остаться Стражем Цитадели. Только ты можешь заставить Денетора изменить решение.
– Хочешь еще чаю? – ласково усмехнулся Диор.
– Спасибо.
Наместник разлил им еще. Взял небольшую коробочку резного дерева (растения переплелись длинными листьями), показал северянину:
– «Железный Феникс» этого года. Мне кажется, вкус стал чуть мягче, хотя ты сегодня, конечно, не распробуешь.
Таургон молчал, пристально глядя на него.
– Так вот, – Диор отпил, – я, конечно, поговорю с Денетором, мне это несложно.
– Спасибо!
– Дослушай. И пей, стынет.
Северянин повиновался.
– Таургон, я предлагаю тебе спор. Обыкновенный спор, как это делают самые простые люди. Да, да, не смотри на меня так. Я поставлю эту вот коробочку на то, что мне не придется переубеждать Денетора. Он согласился с Барагундом; мы еще не говорили, но я уверен в его решении.
– Мой господин… мне нечем ответить на такой заклад.
– Есть, – улыбнулся Диор. Его глаза в веерах морщин блеснули лукавством: – «Железный Феникс», конечно, очень много стоит. Но у тебя есть то, что для меня гораздо ценнее.
Арахад нахмурился.
– Если ты проиграешь, – договорил Наместник, – ты изменишь свое мнение о Денеторе. Ты признаешь, что я был прав в суждениях о нем.
Таургон медленно допил чай.
– Но тогда, мой господин, это неравный спор: я выигрываю в любом случае.
– Меня это не огорчит, – с прежним лукавством отвечал Диор.
Солнце еще не взошло, а Арахад уже ждал Барагунда в воинском дворе.
Ждать пришлось недолго.
Юноша шел стремительно, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, как мальчишка.
«Я проиграл!» – понял Таургон, и за последние годы это был самый счастливый миг его жизни.
Проиграл! Диор прав: «ты судишь о нем предвзято»!
Но как? Как всё, что Наместник говорит о племяннике, можно связать с этим холодным презрительным человеком?
– Я остаюсь! – выдохнул Барагунд. – Знаешь, он обрадовался, когда я ему сказал.
– Обрадовался?
– Да. Он сказал, что сегодня самый счастливый день в его жизни, потому что его наследник стал взрослым.
…на совете он скрывал и не мог скрыть, как доволен.
– А то, что ты пошел против его планов?
– Он сказал, что тот, кто однажды станет править Гондором, – сиял юноша, – должен уметь принимать собственные решения, взвешенные и обдуманные.
Таургон не успел задать следующий вопрос, как Барагунд выплеснул на него очередную волну радости:
– А те, кто ждет меня в Ламедоне, ничего не потеряют. Их немного, и они приедут в Минас-Тирит. Кто-то будет служить в Цитадели, кто-то в армии. Отец сказал, через четыре года мы все станем опытнее и разумнее, так что время только пойдет нам на пользу.
– Барагунд… я должен тебе сказать…
– Что случилось?
– Я… очень ошибался насчет твоего отца.
– Я знаю, – спокойно сказал юноша. – Ты ведь был в городской страже. Он рассказывал мне: после первого сбора налогов стражники возненавидели его едва ли не сильнее, чем купцы. Очень многие тогда бросили службу.
– Он сам тебе рассказывал?
– Конечно, – кивнул сын Денетора. – Пусть лучше я это узнаю от него, а не от других.
– Что, – нахмурился Таургон, – ты и шутку про Минас-Моргул знаешь?
– Которую? – со всё тем же ясным взглядом спросил Барагунд. – «Делает за нас наше дело» или «Кто смеет вместо нас обижать нашего врага»?
– Я слышал только первую… – проговорил потрясенный Таургон.
– Он мне их много рассказал. Перед тем, как я пошел служить. Он говорит: ни одно доброе дело не остается безнаказанным, по крайней мере, в этой стране.
Таургон представил, как это произносит Денетор. Оч-чень в его духе фраза.
«Поверь мне, этот человек беззаветно предан Гондору».
Действительно, пора посмотреть своими глазами, а не жить воспоминаниями Денгара.
Денетор бессердечен. Денетор крепко всё держит в своих руках. Денетор – отец этого ясноглазого юноши.
Из этих трех утверждений быть правдой вместе могут быть только два.
Третье противоречит им.
Ближе к полудню, когда они шли переодеваться в караул, они увидели, что у фонтана под Белым Древом сидят двое.
«Я поговорю с ним. Мне это несложно».
Очень хотелось, чтобы скала под твоими ногами разверзлась и ты бы провалился… куда-нибудь. Поглубже. Как только подумаешь, что Диор перескажет ночной разговор, так в жар бросает. Или Диор пощадит и не станет передавать, как северянин по