Арминас совсем сник.
– Оставьте в покое Ар-Фаразона, – заметил Денетор. – Мы обсуждаем Харад. Или, – он взглянул на Фелинда, – мы обсуждаем путь во Тьму?
– Ты меня верно понимаешь! Я не удивлен, что ты хочешь договориться с ними. Кому как ни тебе знать, что деньги дают власть и решают судьбы государств! Ты говоришь с Харадом на одном языке и быстро заключишь союз.
Все смотрели на Диора. Но тот молчал.
– Если мы обсуждаем это… – холодно произнес наследник, – я скажу так. Всё, что я делал эти пятнадцать лет, я делал ради Гондора. И если Совет считает, что я веду Гондор во Тьму, что ж – достаточно одного слова Наместника, чтобы я отдал все дела ему или тому, кого он укажет. И могу сказать смело: мой преемник узнает не много такого, о чем он бы не подозревал раньше.
– А ты уедешь в свой Ламедон тешить гордость?!
– Я поступлю так, как говорит моя совесть. Если вы считаете, что я веду Гондор во Тьму, то, разумеется, я не должен… – он поискал фразу помягче, – оказывать влияние на судьбы страны.
– Вы с ума сошли! – рыкнул Норвайн.
Все буквально впились глазами в Диора: не молчи! Но он, судя по неподвижной спине, был бесстрастен.
И заговорил старый Харданг.
– Пределы власти Денетора определять всяко не Совету, а только тому, кто расширил их. Мы собрались обсуждать Харад и план с пошлинами, вот о нем и будем говорить.
На фоне угрозы Денетора бросить дела война с Харадом сейчас казалась мелочью. Но Хранитель Ключей, кажется, погасил ссору…
Старый лорд заговорил, хмурясь:
– Денетор, ты знаешь, что я люблю тебя с того дня тридцать пять лет назад, когда я встречал тебя во вратах Минас-Тирита. Поэтому никто не обвинит меня в предвзятости. И я уже сказал: границы твоей власти определять не Совету, а только Наместнику. Но лорд Фелинд прав: гордость и могущество денег ослепляют тебя. Ты не видишь в Хараде врага. А ведь мы знаем, что с древних времен там высятся храмы Мелькора! Как можно искать союза с теми, кто открыто заявляет о своей приверженности Врагу?!
Денетор молчал и щурился.
Харданг, переведя дух, продолжил.
– И я бы приложил все силы, чтобы отговорить Совет поддерживать твой план…
«Приложил бы»?
Хранитель Ключей столицы посмотрел на Фелинда:
– …если бы я мог сказать: поддержите другой! Если бы у лорда Фелинда был бы свой план. Потому что пока мы услышали много правильных слов, означающих «Пусть Харад сражается с нами так, как пожелает».
И поэтому…
– И поэтому, – Диор всё-таки заговорил, – мы подождем, пока лорд Фелинд предложит нечто свое. Времени у нас мало, но несколько дней, полагаю, всё же есть. На этом на сегодня всё.
Таургон отпирал потайную дверь тихо-тихо, как будто это могло сделать его приход менее неуместным. Сегодня им обсуждать нечего, сегодня всё было сказано напрямую, после такого Совета «Железный Феникс» проклюет тебе череп насквозь, так что северянин или услышит «Нет, не нужно» или вообще увидит пустой кабинет.
– Заходи, заходи, – выдохнул Диор на звук аккуратно открываемой двери.
Арнорец вошел.
В кабинете Наместника пахло… покоем и лаской. Словно в Совет вошла прекрасная королевна и улыбнулась каждому, так что гордость и гнев лордов растаяли.
– Садись, – Диор показал на обычное второе кресло у стола. – Такого ты у меня еще не пил…
– Что это? – спросил Таургон, улыбаясь помимо воли.
– Подарок от нашего умника. Как ему сегодня досталось, а? – Диор ласково щурился, от глаз разбегались морщинки-лучи.
На столе стоял большой чайник узорчатой керамики и две такие же чашки, впятеро больше привычных харадских.
– Привез мне из Ламедона. И их травы… бессонница у меня редко бывает, но если разволнуюсь… как сегодня. Пей, это вкусно. Будем отдыхать. Мы заслужили это, правда?
Он разлил по чашкам. Аромат был как от июльского луга… того, что рядом с домом, и дом защищен ото всех бед этого мира.
– Господин мой, – сказал Арахад. – Позволь мне поздравить тебя. Я заблуждался, думая, что Денетор способен диктовать тебе. Сегодня ты показал всем, что он всесилен только там, где ты это ему позволяешь.
– Мы с Денетором очень хорошо понимаем друг друга, – Диор сделал глоток: маленький, горячо. – Он силен в одном, я в другом, и вместе мы несокрушимы. Он немыслимо рано начал… он очень умен, но не мудр… пока. Всё в свое время; молодость – это недостаток, который с годами проходит.
На столе, как всегда, медовые фрукты. Но сегодня не хочется. Не стоит перебивать этот травяной аромат.
– Таургон, а если бы ты был членом Совета, что бы сказал ты?
– Господин мой… мне очень тяжело было смотреть на то, что сегодня делал Денетор. Его прямая угроза бросить дела – это попытка повлиять на решение Совета силой. Я готов поверить, что он это делает ради Гондора, а не своей гордости, но…
– Почему даже здесь вместо того, чтобы говорить о Хараде, мы обсуждаем Денетора? – с улыбкой укорил Диор.
– Прости. Я хочу сказать: насколько я против того, как Денетор вел себя, настолько я поддерживаю его план.
– И почему же? – Диор огладил бороду, собрал в горсть.
– Прежде всего, потому, что я воевал. И прав лорд Арминас: война – это Тьма. Я воевал не против людей, господин мой, а против орков. Это ли не война Света против Тьмы? Но всё же весь Свет, что я видел на той войне, был в моих воспоминаниях о мирных днях и мечтах о них же в грядущем. На самой войне нет ничего, кроме ненависти, крови и смрада.
Арнорец посмотрел Наместнику в глаза:
– Объясни это как-нибудь лорду Фелинду, а? Ведь Барагунд и тот взрослее.
– И он мне возразит, – парировал Диор, – что мы, потомки нуменорцев, должны сражаться против тех, кто поклоняется Морготу.
– Должны! – радостно откликнулся Таургон. – И именно поэтому мы должны принять план Денетора.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересованно произнес Наместник.
Сейчас Диор более чем когда-либо походил на пушистого белоснежного кота, разлегшегося на шелковой подушке и довольно облизывающегося.
– Мой господин, когда мне было лет пятнадцать, я задумался: как воинство Ангбанда было повержено теми из эльфов, кто менее всего был способен воевать? И я пришел с этим вопросом к одному из эльдар, кто участвовал в Войне Гнева. И он мне сказал простую вещь: Мелькор – Вала. Вала, стихия которого в том числе – война и ненависть. Чем яростнее сражались нолдоры против него, тем более питали они его могущество. А вот война, на которую вышли ваниары, не умеющие ненавидеть, – эта война увенчалась успехом.
Диор молчал, задумчиво оглаживая бороду. Арахад допил остывающие травы. Думал он при этом о том, что Элронд, говоря ему всё это, мог… не то, чтобы солгать, солгать Элронд не может, но – сместить акценты. Всё-таки он говорил с юнцом, отчаянно рвущимся в битву.
Когда-нибудь поговорить о Войне Гнева снова? возможно…
– И как ты себе представляешь Войну Гнева против Харада? – очень серьезно спросил Диор.
– Харадцы – это люди, мой господин. А в душах людей всегда борются Тьма и Свет. Если не десятки, как раньше, а сотни или тысячи харадцев приедут в Гондор, увидят его красоту и величие, то… большого успеха ждать не стоит, алчность и зависть так просто не истребить, но – чьи-то сердца да откликнутся.
Он хотел сделать глоток, обнаружил пустую кружку. Диор налил ему новую.
– Мой господин, лорд Фелинд боится, что прикосновение к Тьме осквернит нас. Так и хочется спросить его: неужели он уверен, что мы настолько слабы духом, что несколько сотен простых торговцев опасны для нашей верности?
– Хорошо, что ты не член Совета, – улыбнулся Диор.
– Я ни за чтобы не сказал этого ему в глаза, – покачал головой Таургон.
– Тогда жаль, что ты не член Совета.
– Не жаль, мой господин, – совершенно серьезно ответил арнорец. – Я ведь могу всё высказать тебе.
– Мир с Харадом как война за сердца, – задумчиво произнес Наместник. – Мне с самого начала понравился план Денетора, но я не мог понять, чем же именно. А сам Денетор этого объяснить не способен… он говорит о деньгах, но ведь не в деньгах здесь дело.
– И вот еще что, господин мой. Слова лорда Харданга насчет храмов в Хараде. Я даже не буду говорить о том, что сам лорд Харданг этих храмов не видел и опасность, исходящую от них, представляет на свой вкус. Я лишь хочу напомнить, что в Нуменоре и во времена Ар-Гимильзора, и во времена Ар-Фаразона было Святилище Эру. И мы знаем, как мало оно влияло на души. Так что, судя по тому, как не спешат харадцы воевать во имя Тьмы, с храмами Мелькора дело обстоит немногим лучше.
Диор рассмеялся:
– Я поговорю с Хардангом.
Таургон допил честно заслуженную кружку.
– Еще?
– Нет, спасибо.
– Послушай. Может быть, мне всё-таки ввести тебя в Совет? Ты – лорд северных дунаданов, почему бы и не сказать прямо? Или я придумаю что-нибудь.
– Мой господин, – покачал головой арнорец, – я очень прошу тебя не делать этого. Разве что ты захочешь сплотить весь Совет против чужака. Но… дело даже не в этом. Говорить одно слово из десяти – нет, не могу. И потом…
– Что?
– …подозреваю, что лордов Совета ты не зовешь пить с тобою чай.
Барагунд после Совета был молчалив и угрюм. Таургон видел, что юноше плохо, как никогда. Еще бы! – ни Эгалмот, ни Борлас не позволяли себе говорить отцу такое. Вот так, в глаза…
Фелинд всегда был другом отца… ну, может, не другом, но они действовали сообща. А Харданг! Скажи кто Барагунду, что эти лорды ошибаются, он бы возмутился: они ли не мудры?! Но то, что они сказали отцу… это не может быть правдой!
После вчерашнего Эдрахил дал им день отдыха, так что можно было увести Барагунда на Язык и сказать примерно то же, что ночью говорил Диору. А заодно и передать слова Наместника о том, что Денетор, верно избрав путь, вредит сам себе излишним разговором о деньгах, так что спорить начинают не с сутью, а с формой.
– Они не понимают правоты твоего отца, потому что он сам не вполне понимает ее.