– Господин мой Харданг, – размеренно заговорил наследник, – ты напомнил нам древнюю мудрость «Хочешь мира – готовься к войне». Но я отвечу тебе другой цитатой: «Нападая – уязвим». Если мы сейчас начнем укреплять Харнен, мы заявим на весь Харад, что мы ждем их с войной. Им уже не понадобятся мораданы. Строительством крепостей на Харнене их спровоцируем мы сами.
Норвайн. Напряженно думает.
Балан. Сомневается? неужели на одного союзника у Фелинда может стать меньше?
– Да, – продолжал Денетор, – скорее всего план Фелинда сработает. И Харад, который и сейчас не стремится воевать, от войны откажется. Но этим строительством мы на века и тысячи лет вперед, доколе стоять башням, заявим, что считаем Харад своим врагом. Я напомню, что Короли и Наместники Гондора были не глупее нас. Что Исилдур и Анарион были не глупее нас! Но никто за две с половиной тысячи лет не счел нужным укрепить Харнен.
– Когда час войны придет, то будет поздно строить крепости! – почти крикнул Фелинд.
– Да, – согласился Денетор. – Но от нас зависит, чтобы он пришел как можно позже.
– На сколько хватит твоих игр с пошлинами?! На одно поколение?
– Не знаю. Но укрепление Харнена может вызвать войну уже в следующем. Сколько-то пламенных мораданов, один талантливый полководец, который сочтет эти крепости вызовом… и вот. Через поколение, через два, через три… нам знать не дано.
– Сегодня ночь цитат, – произнес Норвайн. – У меня тоже найдется. «Крепость – это страх, воплощенный в камне».
– Мы не мальчишки, – строго сказал Харданг, – чтобы обвинением в страхе толкать друг друга на безрассудства. Начнет Харад войну или нет, он наш враг.
– Денетор слишком редко оглядывается на прошлое Гондора, – возразил Норвайн, – но сегодня он наконец сделал это. Никто не укреплял Харнен, и мир с Харадом – он был несмотря на это? или благодаря этому?!
– Довольно, – раздался голос Диора. – Я выслушал вас, теперь выслушайте меня.
Он заговорил о войне между Светом и Тьмой, о борьбе за души… Арахад слушал его и узнавал собственные слова, но глубже, проникновеннее, мудрее.
Как он ошибался, полагая, что после прошлого Совета ему не о чем пить чай с Диором…
Скольких союзников мы обретем теперь в сомневающихся?
– И главное, – сказал Наместник. – Чтобы решить этот вопрос большинством голосов, нам необходимо собрать если и не Большой Совет, то хотя бы всех лордов Андуина. Это требует времени, у нас его нет. Я благодарен всем за суждения, высказанные здесь…
Фелинд до белизны сжал губы.
– …и волей Наместника Гондора я утверждаю план Денетора.
Медленно, с одобрением и явно с поздравлением кивнул Саруман.
ВСТРЕЧИ С ПРОШЛЫМ
2415-2417 годы Третьей эпохи
Всё было в порядке, всё было хорошо, и поэтому можно было заниматься увлекательным делом: злиться на жизнь.
Саруман изволил отбыть, и они так и не побеседовали. Таургон повторял себе, что сам виноват, надо было не «попадаться на глаза», как он делал в Хранилище, а подойти и заговорить первым. Но ему каждый раз это не казалось правильным, а потом… потом маг уехал.
Огласили решение Наместника, город загудел, обсуждая. В Седьмом ярусе стали появляться харадцы – в сопровождении Стражей Цитадели, разумеется. Возиться с чужаками было делом отнюдь не Первого отряда, зато Первый это весьма бурно обсуждал – и осуждал. Барагунд оказался почти в одиночестве: против мира с харадцами были все. Мальчишек можно понять: мысль о возможной войне, подвигах, славе кружила им головы, а Денетор взял и лишил их всего этого. Ну как так?! И к этому прилагалось много-много недобрых слов про Паука.
Самое скверное, что Таургон был готов присоединиться к ним. Но по другой причине: Денетор стал держать себя на советах так, что прежняя язвительность и в сравнение не шла. Это отнюдь не добавляло сторонников его плану, но ему, похоже, было безразлично: решение было принято, воля Наместника – неоспорима, харадцы, которых вводили во дворец через боковую дверь (и не знаешь, что она ведет в кабинет Денетора, а догадаешься!), уехали по осени… и теперь хмурый Харданг требует увеличения расходов на городскую стражу, Паук, обычно прижимистый, согласен на все траты заранее (и это возмущает сильнее его обычной скупости), Денгар, к которому Таургон как-то спустился поговорить, передает слова купцов о том, что кое-что хорошее в будущем они видят, но пока Паук разрушил веками сложившуюся систему и это точно плохо, даже если принесет выгоды в будущем.
С Барагундом они почти не разговаривали. Они по-прежнему были вместе, гоняли друг друга по воинскому двору до невесть какого пота… и никаких лишних слов. Таургону сказать было нечего, сын Денетора стал непривычно молчалив. Хорошо, что так. Надо поддержать его, а говорить что-то хорошее о его отце… сложно.
Отдушиной были вечера и ночи в Хранилище.
Уйти в мир древних сюжетов, искать и находить варианты текстов, говорить о них с Диором, когда он зовет к себе… и никаких харадцев, язвительного Паука и хмурого Барагунда.
Однажды вечером (Барагунд ужинал дома, и свободным временем надо было воспользоваться сполна) его что-то отвлекло. Он поднял голову.
На него смотрела незнакомая девушка лет двадцати пяти. Из знатных, но не слишком богатая. И смотрела так, будто привидение увидела.
– Чем могу служить, госпожа?
– Таургон? – осторожно проговорила она. – Это ты?
Черты ее лица в его сознании сместились, смешиваясь с воспоминаниями. Она… нет?
Точно так же, как и она не может узнать былого стражника в гладко выбритом блистательном гвардейце. Только и осталось прежнего, что любимый стол.
Вот по столу она его и узнала.
– Госпожа Тинувиэль. С возвращением в Минас-Тирит.
– Ты теперь Страж Цитадели…
– Как видишь.
Только сейчас он понял, насколько он сумел забыть ее. Сейчас вот встретились… и что? Ничего. Старые знакомые.
Надо быть вежливым.
– Ты давно приехала?
– Вчера. Я… замуж выхожу.
– Поздравляю.
Всё действительно отгорело и отболело. Замуж – вот и прекрасно.
– Как случилось, что ты стал гвардейцем?!
– Долгая история. Прости, госпожа Тинувиэль: у стражника мало времени, а у гвардейца его еще меньше. Я очень занят.
Когда в следующий раз он пришел в Хранилище, она там была.
Встала, быстро подошла к нему.
– Таургон. Прости, что задерживаю, я только хочу спросить…
«Прости, что задерживаю». От прежней Тинувиэли такого услышать и не думал.
– Да, я слушаю тебя.
– Понимаешь… со свадьбой оказалось больше хлопот, чем мы ожидали, и у меня много времени… я подумала: может быть, я помогу тебе пока? как раньше? сверить варианты? что-то переписать?
Он хотел ответить «Эти семь лет я справлялся без тебя».
Но в ее взгляде было столько просьбы… убудет от него, если она ему поможет? зачем обижать отказом? Помощница из нее прекрасная, до ее свадьбы они что-то успеют разобрать вместе… почему бы и нет?
– Хорошо, пойдем. Я сейчас действительно разбираюсь с вариантами, из них надо сделать сводный. Текст переписывали в разные века, с разных исходников и с разными добавлениями. Я хочу собрать самый полный.
– Но он же будет дальше всего от изначального!
С возвращением, Тинувиэль. Вот теперь тебя не узнать невозможно.
– Да, будет. Но он будет самым красивым. И значит – самым полезным.
Девушка хотела возразить, но прикусила язык: этот новый, незнакомый Таургон может запросто прогнать ее. Скажет ледяным тоном «Мне не нужна твоя помощь, госпожа» – и всё.
Теперь с ним спорить опасно…
Но – гвардеец! Как?!
Тинувиэль больше говорила о выборе сводимых вариантов, чем о подготовке к свадьбе, и больше о подготовке, чем о женихе.
Таургон не спрашивал.
Всё это ненадолго. Она выйдет замуж, у нее будет своя семья, дом, дитя. И если будущий супруг, судя по всему, не слишком занимает ее чувства, то уж ребенка-то она будет любить.
Она изменилась. Стала женственнее, мягче в движениях… да и в суждениях.
Не привязывайся к ней. Она с тобой на несколько недель. А потом променяет тебя на свое будущее дитя – и правильно.
Эти недели надо употребить с пользой.
– Господин мой Серион. Могу я попросить показать мне то, что читал Саруман?
Старший хранитель мрачнеет, но говорит:
– Тебе я дам. Это не стоит смотреть, ох, не стоит. Но тебе можно.
Перед тобой папка древних пергаментов. Сложно сказать, насколько древних… они ветхие, многие подклеены, чтобы не крошились в руках, но эта ветхость от того, что они хранились свернутыми – и не в архиве. Их носили с собой, они мялись, позже по заломам кожа трескалась и выпадали куски.
Первый лист.
«Духи… (не разобрать слово) девятеро могущественных… (не разобрать слово)
Которых первый приставил (выпал кусок пергамента: до конца строки и две следующие)
Чей путь – придти (неразборчиво) на землю
И которые в правлении и постоянстве…»
Что это?!
Девятеро могущественных? – это те, о ком он подумал?!
Дальше!
«…поэтому прислушайтесь к моему голосу – я говорил о вас,
И я ввожу во власть и присутствие вас,
чей труд станет…»
Ты резко затряс головой, отгоняя наваждение.
Слишком зримо представился тебе морадан, произносящий эти слова и призывающий Кольценосцев. «Я ввожу во власть и присутствие вас». Власть над чем? Что они отдавали назгулам?!
Ниже шел текст не на Всеобщем. Ты не знал, но был уверен, что – тот же самый.
В глаза бросилось «солпет»: «сокрытое слово» или «коренное слово».
Неудивительно.
Ты стал читать остальное… читать не получалось вовсе.
«Дарсар солпет биен брита
Од закам г мукалзо
Собхаат триан»… дальше опять выпал кусок пергамента на заломе.
«Дарсар»: «дар» – стоять, «сар» – камень. Остановившийся камень?