Она появилась в июне.
Пылающая праведным гневом – поистине, «к ужасу земли».
И, прямо скажем, к чьему-то утешению.
– Он заявил, что или свадьба через неделю, или он разрывает помолвку! Ты представляешь?!
Таургон не представлял.
Он не представлял, как ее жених (теперь уже – бывший жених) терпел эти проволочки почти год.
А еще он совершенно не представлял, что всё это значит для него самого. Он больше не стражник, но все чаи с Диором не превратят пещеры Севера в замок с несколькими башнями.
Тинувиэль, похоже, в эту сторону не смотрела.
– Каков он, а! Хорошо, что я успела узнать это до свадьбы! А если бы мы были уже женаты?! Разумеется, я сказала ему…
Всё будет по-прежнему. Так, как было весь этот год.
Не меньше, но и не больше.
Может быть, легче было бы, выйди она замуж.
Но она будет с ним – и не с ним.
Не привязывайся к ней. Рано или поздно она достанется другому. Хочется верить, что выйдет за того, кто будет ее любить.
Безумное харадское лето кончилось, жизнь вошла в привычную колею.
Караулы, Хранилище, советы, чаи с Диором, споры с Тинувиэлью, схватки и беседы с Барагундом. Парню стало полегче, он уже не был изгоем в Отряде.
Осень, зима, весна. Снова харадцы. Больше прежних.
Харадцев больше, шатров больше, товаров больше. По слухам, ниже цены, и совершенно точно – меньше шума и гнева.
Привыкаем потихоньку.
* * *
В этот день он стоял лицом к северу.
Перед ним был вход в Хранилище, откуда он ушел перед рассветом. Слева – Башня Наместников. Справа – стена парапета, и там, черным пятном на белом, спина другого Стража, из Второго или Третьего отряда – так и не выяснил за эти годы. Обязанность этого дозорного была необходимой и скучнейшей: следить за Малым Подъемником – вдруг понадобится его запустить. Вдруг понадобится срочно передать весть снизу. Тогда плетеная шкатулка заскользит вверх по стене, в ней лежит складень с воском и стилос: быстро написать сообщение, если надо – быстро написать ответ… Случаев, когда Малый Подъемник приводился в действие, было меньше малого, поэтому стражи всех шести Ярусов единодушно считали этот пост наихудшим: стой, смотри вниз целый день, отвернуться не моги и ничего не делай! В Первом ярусе стражнику хоть не приходилось вниз смотреть, просто скучал…
Нет занятия утомительнее ничегонеделания.
Просто стоишь на посту – ты хотя бы свободен в мыслях, а тут… он помнил это по Четвертому ярусу – изволь сосредоточенно созерцать неподвижный подъемник.
Таургон продолжал смотреть на понурую спину в черном. Наверное, это пост Третьего отряда. Наверняка.
И тут Страж вдруг вскинулся, ссутуленные плечи распрямились, а потом он подал сигнал стражнику внизу – и сам начал крутить рукоять.
И что это?!
Вот тут пожалеешь, что стоишь лицом на север! тут позавидуешь тому, кто лицом на восток, к туннелю! он всё увидит первым!
Поднял.
Откинул плетеную крышку шкатулки, раскрыл складень, прочел новость.
И опрометью помчался в Башню Наместников.
Что?!
Так нечестно: стой теперь, умирай от любопытства. Вся надежда – услышать обрывок разговора.
Этот Страж был взволнован, но не испуган. Новость внезапная, но не дурная.
Выходит из Башни. Уже не спешит. Возвращается на свой пост. Шкатулку вниз отправляет, судя по всему, без известия от Диора. И стоит. Ну да, ему так и стоять до конца караула. Хотя всё уже произошло.
И тебе стоять. И не узнать, пока не сменят. Невезучий день.
Диор выходит.
Одет для торжественного приема, идет ко дворцу. На тебя не взглянет, даже не заметит, что Страж, мимо которого он идет, это ты.
Что-то серьезное.
Но не опасное, Наместник спокоен.
Один из Стражей бежит к боковой двери дворца. Сообщить этому. Он не может делами в Башне Наместников заниматься, ему кабинет во дворце подавай. Мало ему, что он правит Гондором, так ему из дворца надо это делать, на меньшее его самолюбие не согласно…
Всё-таки, кто приехал? Кого встречает Диор?
Шум шагов. Приветствуют у туннеля.
А ты стоишь и не можешь обернуться.
Ладно, когда они пойдут в Тронный зал, на тебя никто смотреть не станет. Ну, повернешь голову… чуть-чуть. Кто заметит?
Самую-самую малость повернешь голову.
Узнаешь хоть что-то.
Они проходят. Их спинам нет до тебя никакого дела.
Зато тебе есть дело до них.
Длинная серая хламида.
Синяя шляпа.
Посох.
Вот кого не ждал!
Вечером трапезная гудела от разговоров о приезде мага.
Таургон, памятуя любовь Гэндальфа к долгим дорогам и его бодрый шаг, был твердо убежден, что это не «приезд», а «приход», но, разумеется, помалкивал.
Стражи, стоявшие в карауле во время его беседы с Наместником, могли рассказать немногое: Гэндальф удивлен, как Денетор смог остановить войну, и явился посмотреть на результат.
Причина только в этом? А вдруг…
…этих «а вдруг» было столько, что хватило бы на сотню магов. Чем меньше люди могут повлиять на решения того, от кого зависят судьбы, тем упоённее они спорят об этом, – истина проста.
Таургон, не слушая тридцать-сотую версию «настоящей причины», заглотил ужин почти не жуя и поспешил на Язык.
Если Гэндальф знает, что сын Арагласа здесь (а он знает наверняка!), он выберет это место для встречи. Чернота южной ночи их скроет.
Если же вдруг Гэндальф не знает… маг не может не придти к Древу. Они переговорят всё равно.
Темная фигура на белом мраморе Языка. Прохаживается. Ждет?
– Добрая встреча, господин мой Гэндальф.
В голосе мага ласковая усмешка:
– Добрая встреча, Таургон. Мне ведь так тебя следует называть?
Ты рассказываешь ему о мораданских пергаментах, о Девяти могущественных, чей путь – придти на землю правителями, о призыве «придите и покажитесь», о жертвах Тьме…
Маг слушает, молчит спокойно и сосредоточенно, иногда кивает.
Нет, Саруман не делился с ним этим… возможно, счел эти тексты слишком опасными, чтобы сообщать о них.
– И мне кажется, господин мой, я понимаю причину, по которой они желают войны с Гондором…
– Возможно, возможно… – отвечает маг.
– И я боюсь, они не оставят попыток. Фанатизм упорнее, чем просто ненависть.
– Значит, ваш Денетор чувствует врага еще лучше, чем я думал. Тьма бьется с Тьмою – хм, занятнейшее зрелище! Пусти всаднику навстречу баранье стадо – он застрянет, как бы ни был резв его конь. Застряли мораданы в харадской алчности… – маг негромко смеется.
– Да, он хорошо чувствует врага, – отвечаешь ты.
Лед в твоем голосе.
– М? – приподнимает бровь Гэндальф. – Что ты с ним не поделил?
И ты не выдерживаешь.
Все эти годы тебе некому было выплеснуть накипевшее. Диору? – он чуть улыбнется, и ты почувствуешь, что неправ… хотя бы потому, что позволяешь себе переживать так бурно. Барагунду? – только не ему, сыну нельзя дурно говорить об отце! Маэфору? – он был твоим другом в Арноре, а здесь у вас слишком разная жизнь, ты почувствуешь себя сплетником, говоря о Седьмом ярусе.
– Так он не сказал тебе спасибо? – сочувственно осведомляется Гэндальф.
– Я не благодарности жду, господин мой! Если бы у меня был сын и у него такой друг, мне он был бы интересен просто по-человечески, просто потому, что я люблю сына и мне важно то, что дорого ему!
– А Денетор любит Гондор, – пожал плечами маг.
– Да, я знаю. Любит его – и забывает про людей. Они для него значат меньше, чем его цифры налогов. Он любым пожертвует ради Гондора.
– Кхм.
– Люди – ничто для Денетора! Он не замечает меня, и мне стоит считать это везением, потому что с теми, кого он заметил, он безжалостен. Он смеется над ними! Ты этого не знаешь, господин мой, а я это вижу каждый месяц, из совета в совет.
– Я говорил с ним сегодня, – покачал головой маг, – и он был вполне вежлив. Я бы даже назвал его учтивым.
– Это потому, что он знает, кто ты.
– Хм. Кхм. Быть может, ему следует узнать, кто ты?
Арахад отшатнулся.
– Господин мой Гэндальф, ты не знаешь Гондора! Мне не поверит никто, и меньше всех он. Он любит Гондор, да. Но и свою власть он любит не меньше.
Гэндальф глубоко и шумно выдохнул.
– Вот что я скажу тебе, Арахад. Денетору нравится совершать добрые дела как недобрые. А тебе нравится годами размышлять под Древом. Ты назовешь его жестоким. Он тебя – бездельником. И каждый из вас будет прав… – маг прищурился и договорил: – по-своему.
Сын Арагласа не ответил.
– Ты прав, – тон мага был ласковым, – я плохо знаю Гондор. Так подскажи мне, куда бы нам пойти, чтобы я мог выкурить трубочку? Меня поселили в такие красивые покои и даже приставили одного из ваших, но – я бы не хотел, чтобы он нас увидел вместе.
– Наших? – нахмурился Таургон. – Не может быть! прислуживать – это дело для Третьего отряда.
– О. Вот как? – кустистые брови мага полезли на самый лоб; в темноте видно плохо, но по голосу более чем ясно. – Так-так. Ну что ж, ты, я вижу, прижился здесь куда как лучше, чем я опасался.
– Мой господин?
– Так куда бы нам пойти, Таургон? Я устал стоять, и очень хочется покурить.
– Сад у Хранилища, мой господин.
– Прекрасно, веди.
Шли они молча.
Поднялась поздняя луна. Оранжевый ущербный серп вынырнул из облаков у горизонта, стал подниматься чуть выше, чтобы зайти почти на севере.
Гэндальф высек искру, с наслаждением закурил, откинувшись на высокую мраморную спинку скамьи. Таургон молчал.
Луна давала немного света, но на серебрящиеся кольца дыма, которые пускал волшебник, ее хватало. Гэндальф был занят так, словно ничего на свете не было важнее этих призрачных колец. И уж конечно, такая мелочь, как судьбы Гондора, подождет.
Тем более потерпит арнорский принц. Он и так чересчур поспешен в суждениях.
Вот и пусть ждет.
Луна заметно сместилась.
Гэндальф выколотил трубку о мраморный подлокотник.