– Господин мой. – Таургон решил, что можно заговорить, – так ты считаешь, что я неправ в суждениях о Денеторе и мне следует…
– Вот что я считаю, мой мальчик. Если ты думаешь, что поступок будет правильным, – Гэндальф покачал головой, – не совершай его.
– Нет?!
– Если, – невозмутимо продолжал маг, – ты будешь уверен, что твой поступок принесет добро многим и многим, не совершай его.
Арахад молчал, не понимая, куда клонит маг.
– Делай лишь то, – улыбнулся Гэндальф, – что ты не сможешь не делать.
Луна поднялась еще выше.
У Таургона возникло безумное ощущение, что он уже слышал эти слова. Он их знает – и давно. Они были прежде его рождения.
Маг уже говорил их принцу.
Этого не могло быть, но это было.
Луна ушла в облака.
– Не хочешь встречаться с Денетором, так не встречайся с ним. Дружишь с его сыном, так дружи. Тем паче, что Денетор совершенно не против этого.
– И я не допущу, чтобы сын вырос похожим на отца.
– А вот это, – тихо засмеялся Гэндальф, – вне твоей власти. Они похожи.
– Нет! Не говори мне, что в Барагунде есть эта склонность презирать и глумиться!
– Не-ет. Нет, – повторил волшебник. – Не он похож на Денетора, каким ты его видишь. Это Денетор похож на него.
Таургон онемел. Он многого ожидал от разговора с Гэндальфом, но не таких вещей.
– Похож, похож. Барагунд, судя по твоим словам, отчаянная голова, но куда мальчику до отца. Ты не задумывался, Таургон, что взяться выиграть войну без войны мог только очень, очень рисковый человек?
И маг принялся заново набивать свою трубку.
ЗАВЕТ ЭЛЕНДИЛА
2419 год Третьей эпохи
Диор выглядел озабоченным.
Он заваривал чай совершенно как обычно, но ни слова не сказал о его сорте, тем более не предложил Таургону выбирать… Судя по запаху, это был «Сильный огонь», не такой мощный, как «Феникс», конечно, но тоже – чай для серьезного разговора.
Что и безо всяких запахов понятно.
– Барагунду исполнилось двадцать, как ты знаешь, – Наместник говорил тихо, скрывая этим напряжение. – Это означает, что я должен отвезти его на Амон-Анвар.
Таургон кивнул: понимаю.
– Но наша поездка, – Диор нахмурился, – означает отряд сопровождения. Обычно это Стражи из Второго и Третьего отрядов. Но сейчас Барагунд настаивает, чтобы ты ехал тоже. Я не смог найти доводов отказать ему.
– Он хочет, чтобы я поднялся на вершину? – в тон тихо спросил Таургон.
– Ты забываешь, – строго сказал Диор, – что Барагунд пока ничего не знает о цели этой поездки. А тебе я напомню о твоей клятве.
– Мой господин, я не нуждаюсь в напоминаниях. Но я не могу понять причину твоего беспокойства.
Диор налил им чай.
– Таургон. Ты не нарушишь клятву, верю. Но ты можешь проговориться. В чем-то. Случайно.
Он стал пить, принуждая и собеседника заняться чаем – и обдумать ответ.
– Господин мой. Ты хочешь, чтобы я не ехал.
– Сложнее, Таургон.
Диор допил и заварил снова.
– Я хочу, – стал объяснять он, – чтобы ты нашел убедительную причину. Чтобы Барагунд не сомневался в искренности твоего отказа.
– Это очень просто, господин мой, – арнорец чуть улыбнулся. – И я скажу ему чистую правду: я не хочу ехать рядом с Денетором.
Диор удивленно взглянул на него:
– Я полагал, ты изменил свое мнение о нем.
– В том, что он делает для Гондора, да! Но – оказаться с ним бок о бок, каждый день терпеть, как он смотрит сквозь тебя, как считает тебя букашкой у своих ног?! Мой господин, я вынес бы это ради Барагунда, но раз ты против, я откажусь от общества отца с большей радостью, чем разделил бы этот путь с его сыном!
– На тебе можно чайник кипятить, – чуть усмехнулся Диор.
– Нельзя, – сказал Таургон, выдыхая. – Ты говорил, что крутой кипяток убьет вкус листа.
– Так остынь, – Наместник улыбнулся. – А то чай вскипит в твоих руках.
Он разлил им вторую заварку.
– В том, что Денетор так смотрел бы на тебя, не было бы оскорбления твоему роду или Арнору. Ты же знаешь: он так обращается и со знатнейшими гондорцами. Мне ли рассказывать тебе о взглядах на совете?
Таургон отставил чашку:
– Мой господин, дело не в ущемлении моей чести. На человека нельзя смотреть как на букашку! Не потому, что он чем-то хорош. Потому, что ты сам не должен падать так низко! Он не меня этим унизит, а себя.
– Денетора воспитывать поздно… – пожал плечами Диор.
– Да, господин мой. И если Эгалмот и прочие позволяют ему подобное – что ж, таковы обычаи Гондора. Но на меня он так смотреть не будет!
– Не кричи.
– Прости, мой господин. Я найду спокойные слова, чтобы сказать всё это Барагунду.
– Нет, – покачал головой Диор. – К моему сожалению, нет.
Таургон смотрел непонимающе.
– Ты говорил так страстно, – вздохнул Наместник. – Я не мог тебя прервать. А теперь я скажу, что мне придется смириться с твоей поездкой, а тебе быть очень, очень осторожным в речах.
– Денетор..?
– Он не едет, – кивнул Диор. – Заботы о стране для него важнее праздника сына. Пусть он и ставит себя выше многих людей, но Гондор он ставит стократ выше себя.
…больше всего происходящим были довольны егеря. Их дело было простым и ясным: каждый день, едва светать начнет – в лес, набить дичи господам на обед. Они делали это с неукоснительной добросовестностью.
И каждый день, каждый! – когда они возвращались с добычей, оказывалось, что господин Барагунд и господин Таургон их снова опередили, добыли косулю, а иногда и пару мелких зверей, так что дичи хватит не только господам, но и охране, и даже самым распоследним слугам достанутся потроха, хватит и останется, так что мясо своей добычи егеря спешно засолят или закоптят, а потом, когда вернутся в Минас-Тирит, продадут, и завтра всё повторится, чутьё у этого господина с Севера на здешних косуль, что ли, поговорить бы с ним, но не выйдет, он всё время с господином Барагундом, а даже если и поговорить – чутьё такая штука, им не поделишься.
Эта неделя пути превратилась в один бесконечный пир. Слуги, не видевшие раньше дичи и в глаза (их дело – шатры или кони!), теперь ели господскую еду каждый день. И где-то в глубине души были уверены, что когда младший наследник станет Наместником Гондора, то их такая праздничная жизнь ждет постоянно, не то что при его суровом отце.
Барагунд был счастлив. Таургон поднимал его, едва чернота ночи начинала сереть, они шли в горы (пришлось одолжить запасную пару сапог у одного из егерей; обувь сына Денетора годилась для верховой езды, а не для того, чтобы лазать по горным лесам), Таургон учил его искать следы, а потом они выходили на добычу. Меткий выстрел – это было самое простое.
Сын Денетора был убежден, что умеет охотиться. Как выяснилось в первый же день, под этим словом он понимал искусство убить добычу первой стрелой… только вот добычу на тебя выгнали загонщики. Как искать зверя самому? ну да, как-то по следам.
Барагунд был неприятно удивлен, обнаружив, что «следами» Таургон называет не столько отпечатки копыт и лап на мягкой земле, сколько помет. Сначала столичный юноша с трудом смирял брезгливость, когда арнорец именно по помету рассказывал ему, что за зверь здесь прошел и когда; он еле сдерживался, чтобы не отвернуться, когда Таургон брал эту мерзость в руки, разламывал, нюхал… Барагунда хватило примерно на день отвращения, до первой добычи. А потом азарт победил. «Раз может Таургон, смогу и я!» По помету – значит, по помету. Ломать и нюхать – значит, так. Он не дочка Борласа, чтобы бояться пальчики запачкать!
А Таургон одобрял и ободрял, кивая верным ответам.
Барагунд, конечно, понимал, что без старшего товарища он не выследил бы ни одной косули… но всё-таки у него получается! Он еще выучится настоящей охоте. Ему теперь жить на Пеленноре, где войска; оттуда отправиться в леса проще, чем из Седьмого яруса!
Так они ехали неделю.
А потом Барагунд почувствовал, что его азарт охоты куда-то девается.
Вроде всё как обычно: лес, следы, внимательный Таургон… что-то не то. Исчез смысл всего этого.
К удивлению юноши, Таургон его понял лучше, чем он сам себя. Арнорец только сказал: «Мы должны вернуться с добычей, раз ушли в лес», он быстро нашел и подстрелил лань, они понесли ее вниз и вперед, как обычно, нагнали отряд, ехавший медленно – что лошадь Диора во главе, что телеги с поклажей в конце. Добычу отдали поварам… всё это радовало еще вчера. Но не сейчас.
Таургон мучительно соображал, как объяснить Барагунду – и не нарушить клятву.
Вечером он отозвал друга.
– Мы проезжали здесь, – сказал арнорец. – Когда я ехал в Гондор. И тоже было так. Я не мог охотиться, потом вовсе на мясо смотреть перестал. На сколько дней. Это место называют Шепчущим лесом, слышал?
– Нет.
– А купцы его хорошо знают. Знают и хотят проехать поскорее. Потому что здесь с людьми творится… странное. Оно не плохое, нет. Оно просто… другое. Ты поймешь. Ты уже почувствовал это, а дальше будет сильнее.
Барагунд кивнул, готовый верить.
– Еще здесь многим страшно. Не всем… но многим. Если накатит, – Таургон посмотрел в глубоко-синее небо с первыми звездочками, – не прячься от этого чувства. Пойди ему навстречу.
– Как?
Ответить было очень просто:
– Как под Древом. Это та же Сила. Я тогда не знал этого, а теперь уверен.
Последние два дня пути Барагунд провел в седле. Они с Таургоном ехали чуть поодаль от всех и молчали.
Юноша вспоминал, как учился слушать Древо и медленно открывался Той Силе, что звала его. Арнорец не мешал. В каком-то смысле он сейчас был именно Стражем; он охранял Барагунда от тех, кто мог нечаянно нарушить его сосредоточение.
Диор, встречаясь с Таургоном взглядом, когда друзья возвращались в лагерь, строго глядел на него: ты не рассказал? Нет, господин мой, не тревожься, быстрым движением ресниц отвечал северянин.
Не рассказал ничего.
И объяснил много больше, чем то, что охраняет клятва. О чем запрещено упоминать? «Могила Элендила на вершине холма, цветы алфирина на его кургане, черный камень с именем у подножия». Разве эти слова могут вместить серьезно-счастливый взгляд Барагунда и опущенные глаза Диора – тебя никто не