учил открываться Древу, господин мой, и оттого эта Сила тяготит тебя сейчас, и я не знаю, как тебе помочь и примешь ли ты помощь… разве могут простые слова вместить замолкших слуг, глядящих с опаской Стражей и подавленных егерей, хоть они люди отнюдь не робкие, еду без мяса, приготовленную по безмолвному согласию, и родниковую воду, вдруг сменившую вино…
Об этом не надо запрещать говорить.
Об этом молчат… считают, что из страха, хотя это иное чувство. Эти люди никогда не переживали подобного, и их пугает не близость Тайны, а то, как это непонятно и непривычно. Они пугаются своих страхов, и страх тем мучительнее, чем сильнее.
Им не объяснить, что бояться не нужно. Вернее, объяснить – но не словами.
Ходить по лагерю, улыбаться, говорить о чем-то… им будет легче.
Они как дети, которые придумали страшного зверя в темноте под кроватью, – и надо их успокоить.
А Барагунд не боится. Ну хоть один…
На следующий день они увидели камень. Менгир выше человеческого роста. Безо всяких знаков.
И все поняли без слов: оно.
Спешиваться, разбивать лагерь. Ждать приказов Наместника.
Барагунд сиял в нетерпении и предвкушении. Таургон отступил в задние ряды, чтобы ничем не выдать своего знания.
– От этого камня начинается тропа, – стал объяснять Диор. – Последний раз ее расчищали четверть века назад. Она отмечена такими же камнями. Вы должны расчистить ее до заката.
Стражи нестройно кивнули. Идти в этот лес не хотелось, но приказ есть приказ.
– И помните, – продолжил Наместник. – Тропа приведет к каменной лестнице. Ни один из вас не смеет поднять по ней.
Снова безмолвные кивки.
Таургон подумал, что запрет излишен. Не то что на лестницу, они и до березняка не дойдут.
– У дороги не рубите. Вход должен быть скрыт, – договорил Диор.
Приказ был ясен, оставалось взять топоры и как-то выдержать смятение, переполнявшее душу.
Когда Стражи вошли в лес и тракта стало не видно за деревьями и подлеском, Таургон жестом поманил всех к себе и сказал негромко:
– Когда я проезжал здесь, то купцы рассказывали, что глубже в лес страх нарастает. Поэтому сделаем так. Идем вглубь все вместе, кому станет совсем трудно, останавливается и расчищает назад, к тракту. Пока до предыдущего не дойдет.
Идея была разумна, все приободрились, пошли по вполне угадываемой тропе.
До березняка Арахад дошел один. Он знал, что так и будет.
Идти по березняку и не думать о делах расчистки. Это на обратной дороге. А сейчас просто идти вперед.
Увидеться с пращуром.
Хотя понимаешь, что дух Элендила не здесь.
Но здесь нечто иное. Память о нем. И это не мысли людей. Это… ты не знаешь ответа на вопрос, но понимаешь главное: сила этой памяти хранит Амон-Анвар.
И страшит обычных людей.
Березняк редеет, отступает.
Холм.
Лестница.
Ты не нарушишь слова и не поднимешься по ней.
Ты всё помнишь .
Как будто оно было вчера.
Сегодня было.
Сейчас.
Беспредельное счастье, и нет уже того, первого страха, конечно, его нет, потому что за годы под Древом ты научился понимать, открываться этому чувству и даже отчасти управлять им, ты стал старше и опытнее, ведь одиннадцать лет прошло…
…но что-то глушит твою радость, тогда это был страх, сейчас нечто другое, не понять, что не так, ведь ты принес свое распахнутое сердце, а тебе словно не рады, хотя одиннадцать лет назад было иначе, а ты тогда мог дать миру в половину от себя сегодняшнего.
Ведь ты за эти годы столько..!
…что – столько?
Столько книг отправил в Арнор? А если бы отец послал в Гондор Алдариона, а не тебя, и дал бы ему денег, – что, книг было бы меньше? Да что Алдарион – любой это сделает, начни они меха возить сюда сами.
Но ты стал поддержкой для Диора. Не как для Наместника – здесь ты дал совет ровно один раз, но как для человека…
Ты дал совет ему ровно один раз. За все годы. Не маловато ли для того, кто был бы принцем, сложись судьбы народов иначе?!
Что ты сделал как Наследник Элендила?
Научил Барагунда. Многому. Тому, чему его не обучит никто другой. А он – будущее Гондора.
Так. Но Барагунд вырос и больше не нуждается в наставнике. Что дальше?
Что дальше?
Арахад сжал виски.
Барагунд уедет на Пеленнор, и что останется ему? Читать в Хранилище и пить чай с Диором после советов, делая вид, что они что-то обсуждают, хотя Наместник всё понимает лучше него…
Ради этого он живет в Гондоре?!
Надо что-то делать.
Еще бы понять, что.
Но одно дело ждало прямо сейчас. Надо взять топор и расчистить тропу через весь березняк.
Тропа хоть и на удивление мало заросла, но работы хватит. А время давно заполдень.
На рассвете Диор и Барагунд ушли.
Отряд остался ждать.
Арахад занимался привычным: успокаивал. Подходил, заговаривал, помогал в том, чем этот человек был занят, а почувствовав, что страх его отпускает, шел к следующему.
Да, он занимался своим делом. Тем, что недоступно никому другому.
Ободрять слуг?! Это то, ради чего он в Гондоре?!
Разумеется, слуги тоже люди и им тоже нужна помощь. Диор, да и Барагунд, не лучше любого из этих людей, но правители могут изменить жизнь тысяч, и поэтому он должен… что?
С Барагундом они расстанутся. Диор… он ласково улыбнется, вздумай ты что-то предложить. Да и что ты предложишь?
И не у кого спросить совета.
Немаленький уже, чтобы за советами бегать. Треть жизни позади.
Как и у Денетора, к слову.
Только он вдвое старше тебя по опыту. Ну… не вдвое, но старше.
Что ты сделал в жизни?
Что ты сделал такого, чего не сделал бы никто другой?
Научил Барагунда слушать Древо?!
Да, это много, это важно для Гондора, но – и всё?!
Вечером вернулись Наместник с младшим наследником. Диор был заметно усталым, сразу ушел к себе.
Барагунд – ушел в себя. Светлый, как звездочка в вечернем небе.
Тебя назвали в честь прадеда, а зря. Тебе б Эарендилом зваться. Раз уж можно брать любые высокие имена.
Вряд ли в твое правление простые слуги будут есть дичь, но жизнь станет светлее.
В это верится безоглядно.
Твое будущее для тебя ясно. Ты его, конечно, не видишь… да и никто из нас его не видит, но – ты его чувствуешь.
И хочется подержаться за тебя, за твою уверенность.
Светло и ясно.
И восток уже бледный, ночь промелькнула.
– Таургон? Ты не спишь?
– На тебя любуюсь. И завидую.
– Да… есть чему. Если бы ты знал! если бы я мог рассказать!.. Но, Таургон… знаешь, я никому и никогда не говорил таких слов, я желаю Наместнику и отцу самых долгих лет, но… я ведь когда-то стану Наместником сам. И тогда я буду решать, кому подняться туда. Таургон, я даю тебе слово: мы взойдем туда вместе!
Обратно ехали… медленно. На самом деле, ровно так же, как и туда – короткие переходы, те же десять дней пути, просто все, кроме Барагунда, были подавлены. А юный наследник не торопился по другим причинам: когда еще у него будет столько времени размышлять и переживать?
Таургон думал, что было бы, будь здесь Денетор. Глядел бы он так презрительно, как боялся этого арнорец? Или нет?
Девять лет назад, под Древом. Кто там был? Кто сидел на траве? Ведь это был он?
И Барагунд на него становится очень похож. Этот светлый взгляд… не каждый день у него такой увидишь, нет, не каждый… Многие ли товарищи по оружию знают, что Барагунд может быть – таким?
…это был Денетор. Барахир тогда отдал им власть. Вот их он и увидел. Всех втроем.
«Тот, кто встанет на пути у Паука»…
Каким бы он ехал сейчас? Ты увидел бы этот светлый взгляд снова?
Этот человек выиграл войну, не потеряв ни единого воина.
Ни единого!
И ты смел говорить, что не поехал бы рядом с ним?! Он бы смотрел сквозь тебя и был бы прав! Сколько ты ни сделай в жизни, с ним тебе не сравниться. Да, он во многом ошибается, а ты? Даже не зайцем под кустом сидишь, а барсуком в спячке! Уж конечно, кто не шевелится – ошибок не совершает, истина старая…
КИНЖАЛ И УЖИН
2421 год Третьей эпохи
О том, что госпоже Андрет удалось пригласить какого-то совершенно замечательного менестреля, говорили негромко. Зачем иначе, если в зал к ней соберется не больше полусотни человек – и это будут матери, дочери, подруги (которым посчастливится попасть)… ну и некоторое количество мужчин. Словом, дюжина семей, вряд ли больше.
Неллас, разумеется, слышала об этом. И не проявляла никакого интереса. Барагунд уже давно на Пеленноре, домой приезжает в гости, хорошо если раз в месяц, хотя далеко ли ему доскакать до ворот?! но он влюблен и, как всякий влюбленный, забывает о семье. Влюблен в свой отряд, в простор, в возможность действовать… так и должно быть, и матери остается лишь с улыбкой слушать его восторженные рассказы.
А теперь и Боромир уедет на три месяца – учиться верховой езде. Мыслями младший, конечно, уже там, но всё-таки пока он тут, с ней. Его детство почти закончилось, но всё-таки еще есть последние дни.
Менестрель? Какой менестрель? а, у тетушки Андрет? да, конечно, слышала… наверняка, это будет что-то изумительное, тетушка Андрет умеет находить настоящих мастеров…
Митреллас смотрела в никуда и, по обыкновению, не задавала вопросов.
А вот Денетор, едва узнав о приглашенном сокровище, немедленно решил идти. «Охотник», – с улыбкой говорила Неллас, прекрасно понимая, зачем ее муж, в общем не любящий музыку, собирается туда. «Два, три, а бывало и четыре удачных разговора», – посмеивался он в ответ, щурясь и опуская углы губ. «Ты не пробовал слушать менестреля?» – качала головой она. «Это не самое интересное там», – кивал он.
Певцов и музыкантов тетя собирала, сколько он себя помнил, а хорошо себя помнят дети лет с пяти. Став взрослым, он узнал, что вот тогда оно и началось. Тяжкое переживание своей бездетности отпустило Андрет, и она, наконец, смогла найти то, что станет ее собственной жизнью. Барахир отнесся к увлечению невестки с пониманием и одобрением, отдав ей одну из королевских зал, так что для любого менестреля, приехавшего в Минас-Тирит, играть у госпожи Андрет означало распахнутые двери многих и многих лордов.