Вот оно, подлинное Пустоземье. Мглистые Горы, да и западные отроги Белых.
Каменистое крошево вместо земли. Серый прах.
Не злоба, не ненависть гонят дунгар на разбой. Жизнь между нищетой и голодом.
Так будь ты их командиром, как бы ты поступил?
Таургон поспал совсем недолго, принятое решение гнало кровь по жилам и подняло вернее предрассветного холода.
Кивнув дозорным: у меня всё в порядке, он стремительно пошел вперед, рассчитывая обогнать обоз на дневной переход, а если понадобится, то и на полтора.
Он очень надеялся, что ему повезет.
Сегодня он не поднимался в горы, не рыскал по склонам, не высматривал следы дунгар. Он шел по тракту, и нужно ему было совсем другое.
Следопыт придирчиво осматривал отроги гор.
На ловца бежит… совершенно необязательно зверь. Иногда является существенно более крупная добыча, которую обычные люди наивно считают неподвижной.
Умом Таургон понимал, что всё не так, но в душе его было отчетливое ощущение, что этот отрог выскочил ему навстречу как собака, приветливо машущая роскошным хвостом в пушистой зелени сосен.
Вечером он изложил свой план Маэфору, командир молча улыбнулся – и это было высшей похвалой.
Назавтра с обозом случилась незадача.
То ли ось телеги сломалась, то ли еще что. Как бы то ни было, обоз прошел чуть больше лиги и встал.
Встал основательно: распрягли лошадей. Видно (издалека видно! хорошо видно!), что дальше не пойдут, пока не починят… это свое что-то. А деревни рядом нет, кузнеца нет, и как чинить будут, неизвестно. Может, и никак. Придется бросить поломанную телегу (и часть груза, а как же).
Особенно если они поймут, что места здесь опасные, и лучше уехать подобру-поздорову без лишней поклажи, чем стоять тут мишенью.
В которую очень удобно стрелять во-он с того отрога.
Таургон пошел им навстречу.
Сейчас у него было полное преимущество: он отлично знал, куда они идут, и теперь даже понимал, по каким тропинкам. Сам он шел чуть поодаль от достаточно удобной каменистой тропы. Судя по всему, не один отряд разбойников облюбовывал эти природные каменные зубцы для стрельбы по обозу.
Почему этих тут нет до сих пор? Почему они не устроили засаду заранее? Испугались многочисленной охраны?
Что ж, тогда они с Маэфором вдвойне правы, поставив обоз как приманку.
Интересно, как Маэфор объясняет всё это Ингольду?
Никак? Просто приказал и сурово глянул?
Ингольд, кажется, уже боится его сильнее, чем этого их Паука.
Неважно. Не отвлекаться. Добыча скоро должна появиться.
Арахад взял наизготовку лук.
…их было человек десять, они спускались со склона и были, разумеется, совершенно уверены в успехе. До Таургона долетали обрывки разговоров. Беспечных разговоров.
Сына Арагласа еще чуть подождал – и выстрелил в вожака.
Дунгары настолько не ожидали этого, что еще продолжили идти и болтать… вторая стрела, второй рухнувший остановили их.
Они закричали, попрятались за кусты…
…Арахад слишком привык, что после выстрела, тем паче – после двух убитых врагов, он должен бежать, чтобы перебить погнавшихся за ним поодиночке… орков, которые ринутся за ним.
Он понимал, что люди так не поступят, но въевшаяся в тело привычка подвела.
Он выпустил третью стрелу, но не убил, только ранил разбойника…
А дальше произошло совершенно неожиданное.
Разбойники не приняли боя вовсе, не попытались хотя бы выстрелить по нему. Они бросились бежать – но так, как никогда не делали орки. Один подхватил раненого, другие метнулись к упавшим, надеясь, что тех еще можно спасти.
Несколько выстрелов Арахада отогнали их от его законной добычи. Кого-то ранил, остальными стрелами вообще промазал.
Слишком непривычным было поведение этих людей.
Умом понимаешь, что они – не орки, люди не бросят товарища, будь ты хоть трижды разбойник. Умом понимаешь.
А вот стрелы мимо летят.
Какой раз в жизни ты стреляешь по людям?
Осыпь камней под ногами бегущих всё дальше, всё тише.
Вот и всё.
Приказ выполнен.
Пойти и снять оружие с убитых.
А тела потом к ближайшему голому склону и столкнуть. Камни посыплются, погребут. Не то чтобы могила, но… не оставлять же волкам и лисам.
«Потому что я так сказал» – именно этими словами объяснил Маэфор Ингольду внезапную остановку, и несчастный купец в сердцах уже твердил себе, что больше не возьмет охрану в Тарбаде и вообще за пределы Гондора никогда и ни за что не…
– Мне сказали, эта гадость высоко ценится в Минас-Тирите.
Перед ним стоял Таургон и протягивал два разбойничьих пояса с оружием.
– Как?! – ахнул Ингольд.
– Остальные бежали, – охранник решил первым делом его успокоить. – Быстро и далеко. Вожак убит, нападения не будет.
– Их было много? – совершенно бессмысленный вопрос, когда всё закончилось, но Ингольду надо было сначала осознать и опасность, и то, что ее уже нет.
Таургон, памятуя, что без рассказа эти клинки – только скверная сталь, стал подробно излагать, как было дело.
Маэфор, почти читающий по губам, о чем говорит купцу вернувшийся Таургон, подошел узнать подробности, остальные за ним. Финальную часть рассказа слушал уже весь лагерь.
Ингольд медленно приходил в себя и, когда Таургон замолчал, провозгласил победно:
– Ну теперь Паук мне заплатит!!
Гондорцы взревели от радости вместе со своим хозяином, хотя вот им-то вряд ли перепадет хоть монетка из этой прорвавшей паутины.
– Держи! – Ингольд вытряхнул из кошеля серебро, сколько высыпалось в ладонь. – Держи за такое!
– Господин Ингольд, – Таургон отсчитал три монеты и протянул купцу остальное, – мы так не договаривались. Вот моя доля. Остального мне не надо.
– Держи, не спорь, глупая твоя голова!
– Мой господин, – трудно выговаривать такое обращение, но надо, – если ты хочешь меня отблагодарить, то я попрошу у тебя не деньги.
– А что?! – видно было, что Ингольд сейчас даст, что ни назови.
– Господин, я хочу остаться в Минас-Тирите. Помоги мне устроиться в городскую стражу.
– Всего-то?! Помогу, о чем речь! Такого бойца с руками оторвут!
Таургон по-прежнему протягивал ему лишнее серебро.
– Бери! – Ингольд сжал его ладонь. – Бери, в столице жизнь дорогая, будет тебе на первое время!
Дорога теперь шла под уклон.
Вперед, сколько хватало глаза и дальше, тянулись гряды покатых холмов, сменяющихся совсем ровными долинами, и снова гряды, равнины, и всё в зелени, в многоцветье конца мая, в празднике жизни.
Переправились через Снежанку – тот самый рубеж, после которого господин Ингольд уже не платит охране. «Ну что, голубчики, – сказал им купец вечером у костра, – самая прибыль начинается. Соль моя, остальное ваше». «О чем это он?» – спросил Арахад у Маэфора. «Так охотиться же будем, – объяснил командир. – В столице дичь – знаешь, сколько стоит?»
Но к идее охотиться сейчас, сразу за Снежанкой, Маэфор отнесся без малейшего восторга. Места здесь открытые, до дичи далеко, да и засоленная ценится куда ниже копченой. А вот ближе к Мерингу стоит встать лагерем ну хотя бы на неделю, настрелять, быстро закоптить – и это будет делом серьезным.
Ингольд повиновался не только безропотно, но и, кажется, охотно. Привык к домашнему тирану.
После хитрости с приманкой для разбойников спорить с ним просто неразумно.
– Зверь твой Маэфор, – сказал купец Таургону как-то во время перехода. Эти слова прозвучали отнюдь не осуждением, а уважением на грани восторга. – Торгуется как в Минас-Тирите, мерзавец. Столичные цены знает не хуже моего.
– О чем ты, господин?
Между ним и купцом установились странные отношения. С одной стороны, Ингольд не скрывал благодарности и всячески был готов помочь Таургону хоть сейчас, хоть когда, хоть советом, хоть чем. С другой, он был весьма снисходителен к своему подопечному.
Арахада это устраивало. Ему жить в Гондоре, надо как можно больше узнать об этой непонятной стране.
– О ценах на дичь, о чем же еще! Вы еще толком ничего не набили, а он уже все цены такие назначил, что я себя в Четвертом ярусе чувствую!
Нельзя сказать, чтобы Арахад хорошо понял смысл этой фразы.
Ингольд увидел его недоумение и стал объяснять:
– Рядом с Минас-Тиритом лесов нет… вернее, есть один, только туда лучше не соваться. Так что дичь – блюдо редкое. У знатных есть охотники, они им настреляют. А то и сами поедут развлечься. Ну а нам – ваш брат охранник.
Становилось понятнее, но странно всё равно: привык, что дичь ешь, когда больше нечего, хуже только корешками питаться или мох варить до густого киселя.
– Не смотри так на меня, парень. Просто запомни: дичь – это самая что ни на есть роскошная еда, какая только в столице бывает. Ешь оленину – чувствуешь себя лордом!
Если так, то да. В Арноре все лорды, все – потомки Элендила. Вот и наслаждаются олениной каждый день.
Хлеб зато едят по большим праздникам.
Маэфор назначил большую остановку на охоту.
Арнорцы проверили тетивы у луков и разошлись, кто по одиночке, кто по двое.
Арахад шел куда-то на юго-запад. Не всё ли равно, в какую сторону?
Слова купца о дичи оказались для него слишком странными, так что думать об охоте не получалось… то есть думал он именно об охоте – о том, как это самое обыденное занятие, которое и делом-то не считаешь, может стать для людей недоступной забавой богачей. Умом он это понимал и раньше: бывал же он в Брыле, слушал рассказы про Тарбад, но… он умом понимал и что такое мирная жизнь, а как она настала, так сколько лет привыкнуть не мог. Всё за тенями орков бегал…
Арнорец присел на валун.
На охоте нельзя думать. Это он, в принципе, тоже знал. Всю жизнь это были пустые слова: не нужно учить ветер дуть, а ручей звенеть. На охоте тебя ведут даже не звериные следы, а чутьё. Ты просто знаешь, куда тебе идти.
Как та сороконожка из байки. Танцевавшая. А сейчас он задумался. Ну и всё…