Сын Арагласа снова не ответил.
– Тебе всё равно, ты приехал и уедешь, а они привыкнут жалеть слабеньких!!
– Крик – это знак неуверенности в себе, – устало сказал Таургон. – Эту нехитрую истину хорошо знают лорды совета. Будь осмотрительнее.
– Да по какому праву ты берешься меня учить?!
Арнорец не успел ответить, если и собирался.
– Смотри-ите, – эхом пустого двора зазвенел голос Хатальдира, рядом с которым явились Боромир и прочие, – Турина мама ругает! Пожалей его, госпожа Морвен, не наказывай сурово, ему еще дракона убивать!
Боромир расхохотался – тоже во всё эхо.
Сущее это удовольствие – смешить Боромира.
Брегол вскочил, сжал кулаки.
– Видишь, – спокойно сказал Таургон, – если надо, они отлично умеют высмеивать.
Подумал и добавил учтиво:
– Матушка.
КАМЕНЬ ЭРЕХА
2426 год Третьей эпохи
Солнечная осень сменилась дождями, а за ними приближалась зимняя поездка в Ламедон. Каждый год Денетор уезжал, собравшись за день-два: вещи для горных дорог весь год так и лежали нетронутыми, а подарки и какие-то мелочи уложить недолго.
Так было десятилетиями.
Но не в этот раз.
Было сказано, что Митреллас отправляется погостить на год. Денетор очень надеялся, а Неллас согласилась и смирилась с тем, что это будет навсегда. Иногда дочь станет приезжать в Минас-Тирит в гости. С мужем и детьми.
Разумеется, замуж ей пока рановато, так никто и не торопит. Приедет в Лаэгор, дождется весны, луга вспыхнут великолепием цветов, высоко на склонах распустятся горные розы – многолепестковые белые звезды… лето опьянит духом трав, осень околдует золотом и бронзой лесов и жемчугами капель на паутине… Митреллас полюбит Лаэгор и в следующий приезд отца попросит дать ей погостить ей еще. И найдется… кто-нибудь, «главное, чтобы человек был хороший», говорила Неллас о еще неведомом им будущем зяте. «Не сомневайся в этом, – отвечал муж. – Плохого отец и матушка к ней не подпустят». Станет ее провожатым в прогулках по горам, будет уверен, что он не пара для девушки из настолько знатной семьи… один раз так сложилось по воле судьбы и мудрости дяди, почему бы и не усвоить урок и не пойти проверенным путем?
И больше никакие игры столичных лордов не коснутся ни Митреллас, ни ее детей. Никогда. Она будет просто жить в самой тихой из областей страны. В самой прекрасной, как твердо был уверен Денетор.
Никогда в жизни девушки не было такого волнительного времени, как эта осень. Целый год вдали от дома! целый год… какие вещи взять, без чего можно обойтись? брать ли украшения? зачем их носить в уединенном горном замке? для себя? А если бабушка и дед повезут ее в Калембел, где соберутся все лорды Ламедона, то не будут ли эти украшения слишком хороши? Ведь это невежливо – подчеркивать свою знатность и богатство перед теми, кто родился в более скромных семьях? И нужны теплые вещи… но у нее их нет! говорят, зима в Лаэгоре много холоднее, чем в Минас-Тирите, там даже бывает снег. Снег… она его видела только вдалеке, на вершинах гор, а там он рядом. Каково это – жить там, где снег? И как она не замерзнет?
Всю осень двери передней наследника были открыты для купцов. Неллас вдохновенно выбирала, не доверяя дочери это ответственное дело. Сперва ткани. Потом меха. Если бы она догадалась позвать Таургона на помощь, он многое рассказал бы ей о том, где какой мех был добыт.
Денетор старался уходить к себе в кабинет как можно раньше, а возвращаться как можно позже, устрашенный стихией женских хлопот, которую сам же и выпустил на волю. Нередко ужинали без него. Но совсем исчезнуть из дому он не мог, и Митреллас использовала любую возможность, чтобы спросить его, не будет ли это ожерелье смотреться вызывающе, допустимо ли надеть новое коричневое сюрко с ее любимым зеленым платьем и можно ли ей взять вазу, которую подарили харадские купцы, – ведь раз ее благополучно довезли из Харада, то если хорошо упаковать, на горной дороге ничего не случится… а она такая красивая, и так привычно, что она стоит в твоей комнате. Денетор представлял себе букет горных роз в харадской вазе (особенно если за эти цветами поскачет по горным уступам будущий зять) – и соглашался. В конце концов, одним вьючным мулом больше. И еще одним. Несмертельно.
Собственные сборы Неллас были в тысячу раз менее бурными, и всё же их покои всю осень выглядели так, будто каждый день здесь ищут то ли документ государственной важности, то ли Третью Звезду Элендила.
Боромира все эти хлопоты не касались. Даже приходя домой ужинать, он был не здесь. Они с сестрой словно поменялись местами: раньше она не слышала разговоров за столом, мечтая о своем, теперь он едва не промахивался мимо тарелки, снова и снова возвращаясь к тому удару, которым Таургон сегодня обезоружил его, или к тому, как северянин учил успокаивать коня, если тот испуган, или рассказывал что-то из истории так, что давно выученные события оживали перед глазами.
Когда отец приглашал Таургона на ужин, то подавали только холодные блюда – все заслушивались, и еда бы безнадежно остыла.
Денетор внимательно смотрел на северянина и задавался одним и тем же вопросом: каково это – нести в себе его Силу? Ведь он смотрит на мир иначе, чем мы; важное для нас несущественно для него и наоборот… звери ощущают мир запахами, воспринимая его больше носом, чем глазами, воин в бою почти слепнет, ощущая лишь движения, меч – его зрение, мастер, настраивая арфу, не смотрит на нее, его мир – звуки. Как мир видит этот человек? отблесками Света? за эти полгода Боромир изменился, и заметно: стал спокойнее и одновременно решительнее; стал светлее. И за Барагунда не страшно в его Итилиене; даже Неллас говорит о старшем без тревоги. Рядом с этим человеком в тебе словно разгорается что-то… то, о чем мы разучились говорить. То, о чем и молчат немногие. А большинство и не думает.
Быть может, он прав, годами стоя под Древом и «ничего» не делая? Полководца можно выучить арфе, а музыканту дать в руки меч, только вот стоит ли? Должен ли Король управлять своей страной? Или это дело тех, в ком меньше мудрости и больше разума?
Да и не так мало его «ничего». У Боромира и его шайки глаза сияют, у Барагунда – тем более.
Денетор вдруг понял, что хочет поделиться Таургоном со своим отцом.
Это, конечно, было очень неправильно: думать о Короле как о… нет, конечно не о «вещи». Скорее как об огне, от которого зажигают другой. Вот пусть этот огонь достанется Ламедону. Отцу.
Обо всем этом можно было сказать простыми и разумными словами: «Таургон – друг моих сыновей, и я хочу познакомить отца с ним». О любом другом человеке Денетор именно так и сказал бы. Возможно, он это скажет дяде – надо же что-то сказать, чтобы не потревожить его тайну. Вот и будем говорить с ним убедительно и разумно. А с собой можно быть честным и не находить слов.
Слова в итоге оказались такими.
Что всесильному наследнику законы, если они идут в разрез с его желаниями? Разумеется, этот человек перешагнет через них. Он увозит дочь в Ламедон (многим лордам хочется верить, что ненадолго) и решил взять в эту поездку заодно и сына. То, что сын – Страж Цитадели и должен пробыть на службе хотя бы год… а вы вспомните, сколько прослужил он сам? года и не было.
Отпуск гвардейцу разрешает Наместник, а Диор, разумеется, потакает племяннику.
И дело даже не в том, сколько гвардейцев уедет – один или полдюжины (да, он берет с Боромиром его свитских), дело в принципе. Но разве он снизойдет до того, чтобы прислушаться к словам тех, кто скажет «так нельзя»?! Дело ведь даже не в Стражах; он упивается властью над Гондором и использует любой повод продемонстрировать это.
– Дядя, я могу забрать Таургона на пару месяцев?
Денетор не любил чай, предпочитая терпкие вина Бельфаласа. Но разговор был серьезным, и начинать его следовало с уступки.
– Ты молодец, – отвечал Наместник. – Ты совершенно прав. Плохо, что я сам не подумал об этом. Он годами в Минас-Тирите… ему надо отдохнуть, развеяться… с мальчишками побегать по склонам.
– Обгонит. Если побегут близко, может проиграть, а если далеко – обгонит. Он выносливее и силы рассчитывать умеет.
– Пусть бегут далеко, – улыбнулся Диор. – Они умные, поражение будет им на пользу.
Денетор пригубил чай. Какая всё-таки это горькая гадость. Только если сладким заедать. Не любишь сладкое, но тут приходится.
Поговорить начистоту? Нет? А вдруг он тоже знает всё – и молчит?
Вдруг мы оба скрытны там, где стоит быть откровенными?
Или не знает? Считает просто одним из потомков Исилдура?
– Ты, наконец, простил чаю его вкус? – морщины лучиками разбежались от глаз Наместника.
– Я хочу познакомить Таургона с отцом, – сказал Денетор, глядя в глаза. – Или, вернее, отца с Таургоном.
Диор задумался, представив себе этих двоих рядом. Сказал:
– Лес и Горы. Такие разные… и такие близкие. Так не похожи на нас, горожан. Хотел бы я быть при их разговорах…
Не знает. Нет, не знает.
– Дядя, если я увезу с нами еще и тебя…
– Да, твой поступок вызвал неодобрение, – кивнул Наместник. – Но сейчас говорят о тебе и Боромире, Таургона не замечают.
И тебе очень важно, чтобы Таургона не замечали как можно дольше.
И ты прячешь его на виду. В Первом отряде.
Ладно, дядя. Храни свою тайну, а я буду хранить свою. Поделимся ли мы ими когда-нибудь?
* * *
Для Арахада словно не было этих восемнадцати лет. Словно он опять – лесной житель, впервые увидевший величие Минас-Тирита. Только теперь громады больше и прекраснее Белого Города окружали его со всех сторон. И не были творением рук людей.
Ущелья, такие глубокие, что столица Гондора ушла бы туда всеми семью ярусами. Скалы, у которых только слепой не увидит лиц с нахмуренными бровями. Водопады, замерзшие странной белой бахромой, растущей сверху вниз. Облака, которые плывут не над, а под путниками; а если оно наползало на них, то приходилось останавливаться: в таком густом тумане двигаться самоубийственно.