Радость мальчишек была не столь мирной: кто-то слепил первый снежок, и началась яростная битва, с валянием побежденных по тому, что осталось от белого покрова. Потом герои смещались туда, где снег еще не тронут, и схватка возобновлялась.
Таургон стоял, завороженно глядя на белые склоны, и держал снег в ладонях. Казалось, его больше удивляет не изменившийся облик долины, а именно то, что этого волшебства можно коснуться.
Денетор подошел к нему, понимающе улыбнулся.
– Он не тает, – сказал Таургон. – Когда я расскажу у нас на Севере, что снег можно вот так держать в руках и он не растает, мне не поверят.
– У вас не так?
– Что ты! – засмеялся арнорец. – У нас снег – это тоненький слой на земле, на камнях, на ветках. Поднять его с земли невозможно: у тебя на пальцах будет только мокрая грязь. Ну или вода, если ты захочешь снять его с ветки.
Неллас что-то говорила дочери, а та, позабыв и про послушание, и про воспитание, кидалась снегом ей в лицо. Хорошо, что рыхлым. Неллас пыталась сердиться, но почему-то получался только смех.
– Что, тебе действительно не поверят? – спросил Денетор.
– Ну… поверят. Но с трудом. В мумаков поверить проще, их же у нас нет. А вот в то, что далеко на юге может быть столько снега… – он слепил снежок и запустил им куда-то в сторону, – только под мое честное слово.
Когда первый восторг от снега прошел, оказалось, что это гость куда более коварный, чем показалось в начале. Бегать по склонам уже не выходило, подъемы и спуски стали медленны, мокры и утомительны. Это не останавливало истинных героев, и всё же все собрались в замке еще до захода, уставшие, но довольные.
Рассказчиком в кои-то веки должен был быть не Таургон.
От старого лорда хотели знать всё – и про горы, и про то, кто и когда построил этот замок, и про здешние племена, а еще ведь есть страшный черный камень Эреха… да, да, про камень Эреха! там правда собираются мертвецы?!
– И это всё, что вы, – лорд Лаэгора обвел молодежь строгим взглядом, – знаете про камень Эреха?
– А что еще? – пожал плечами Хатальдир. – Вождь одного из племен принес клятву Исилдуру на этом камне, клятву нарушил, Исилдур его проклял. Что не так?
Старый горец промолчал, но глаза его гневно сверкали. Он требовательно взглянул на внука.
Боромир молчал. Хатальдир упустил что-то важное, самое важное, но что?
– А остальные вожди? Ведь в горах жило не одно племя? – осторожно спросил Митдир. – Другие клялись Исилдуру на этом камне?
– Наверняка клялись! – с подсказкой у Боромира получалось несравнимо лучше. Он поймал взгляд старого лорда и спросил: – Мой господин, ты хочешь сказать, что в их числе был твой… наш предок?
– Я хочу сказать, что неплохо было бы гондорцам знать историю своей страны! А она делалась не только в столичных городах. Вы все, – он обвел юношей взглядом, – спроси я вас о Последнем Союзе, расскажете мне об огромной армии, которую привели к Мордору Исилдур и Анарион. И никто из вас не задумается, откуда же взялась эта армия, если нуменорцы спаслись на девяти кораблях. Очень больших кораблях, но всё-таки только девяти.
Все внимательно смотрели на него.
– О том, как Анарион договаривался с лордами побережья, спрашивайте коренных лордов тех земель. А здесь это было так. Никто уже не помнит ни как Исилдур смог поставить на Эрех огромный камень, ни зачем он это сделал. Но к этому камню собрались все вожди племен и принесли клятву верности. Вы помните про хаготт хеги, нарушивших слово и наказанных за это, но вы забыли о виз герэк и фэньо герэк, о свирепых борока, отважных хеги фойо и о шойомак, мужчины которых погибли почти все, так что это племя смешалось с нуменорцами первым. Наши предки уходили на войну двумя разными народами, а вернулись одним. В горах женщине не выжить без мужчины, и вдовы находили себе новых мужей… или зятьев. Лишь хаготт хеги, всеми презираемые, медленно угасали в своих ущельях, пока не стали тем, что они есть. Для вас Черный камень Эреха – память о предательстве и каре, а для нас – о тех, кто поклялся в верности и сдержал слово.
– Но наш предок, – подался вперед Боромир, – он был среди тех, кто присягал Исилдуру?
– Не был, – ответил старый лорд.
– Ка-ак? – в голосе юноши слышалась горечь несправедливой обиды.
– Он не был вождем, – строго объяснил дед. – Он был главой клана. Простые горцы клялись ему, он – вождю, вождь – Исилдуру. Пусть тебя утешит, что вожди явились к Камню со свитой. Он был при клятве, но сам ее не давал. Не того полета птица.
Это примиряло с исторической несправедливостью, хотя и несильно.
– Всё это записано где-то? – спросил Таургон.
– Нет, – отвечал горец.
– Но ты рассказываешь об этом так, как будто сам стоял там.
Лорд Лаэгора усмехнулся. Усмешка у него была менее язвительная, чем у сына, но понятно, от кого Денетор перенял ее.
– Как мне передали, ты тоже умеешь рассказывать о древних событиях так, как будто был там.
– Да, но я прочел о них.
– А мы помним.
Все молчали, думая об одном: две с половиной тысячи лет памяти. Много ли найдется людей, способных произнести эти простые слова – что в лесах Арнора, что в Минас-Тирите?
– Мой господин, – тихо сказал Боромир, – а кто будет помнить после тебя?
– Хорошо, что этот вопрос задаешь ты мне, а не я тебе, – отвечал дед. – Полагаю, это будет мой правнук. Для этого надо вырасти в Лаэгоре, а вас всех я отдал Минас-Тириту.
Денетор опустил веки, безмолвно подтверждая, что Минас-Тирит отдаст этот долг.
– Мы всегда жили здесь? В Лаэгоре? – для Боромира история семьи менялась на глазах. Конечно, он всегда знал всё это… но не задумывался.
Как в тех волшебных историях, когда смотришь на старую картину, а она вдруг оживает.
– Всегда? – переспросил старый лорд. – Это слишком сильное слово для человеческой памяти… да и для жилища. Лаэгору около двух тысяч лет, это уж точно не «всегда». А вот Рекэт… Рекэт был могуществен задолго до того, как приплыли Исилдур и Анарион.
– Что-то осталось от того Рекэта? – спросил Таургон.
– Ничего, – сказал горец. – И всё. Если ты спрашиваешь о старой башне, то нет, лорд Имлах всё перестроил. Но Рекэт – это не башня. Это наши луга, табуны, отары. Кони, на которых вы ехали, мулы, которые везли вашу поклажу, все они здешние. Пока стоят эти горы, пока зеленеют склоны, Рекэт остается Рекэтом.
– И чем больше молодые столичные лорды будут увлекаться странствиями по горам, тем больше им будут нужны здешние кони, мулы и проводники, – ни к кому не обращаясь, заметил Денетор.
Разговор явно стал скучен для мальчишек.
– Ну а всё-таки, – сказал Хатальдир, – мертвецы у Черного камня. Они действительно собираются, их видели?
– Собираются, – мрачно ответил старый лорд. – Те, кто живут у подножия Эреха, видят их иногда.
– До сих пор?! – двухтысячелетняя древность Хатальдира явно не устраивала.
– До сих пор.
– А мы можем поехать туда?!
– Сумасшедших высылают из столицы? – холодно осведомился лорд Лаэгора у сына.
Хатальдир не сразу связал ответ со своим вопросом.
Потом понял и обиженно сжал губы.
– Я хотел бы увидеть Камень Эреха, – поддержал Боромир товарища. – Раз он объединил нуменорцев и горцев. Раз он был послушен Исилдуру так, что тот смог лишить смерти целое племя. Хотел бы я подойти к нему… ведь его не всегда сторожат мертвые? если люди живут у подножия Эреха, то, наверное, они поднимались на вершину за эти века?
– Поднимались, – неохотно ответил дед. – Иные поднимались и ничего. Иные… потом находили трупы. А иные – ничего: ни человека, ни трупа. Совсем ничего.
– Как это горько, – проговорил Таургон. – Место, которому быть священным, стало проклятым. И не была ли эта ошибка в череде тех, что привела Исилдура к гибели? Племя хаготт хеги, – он произнес непривычное имя осторожно, – нарушило слово, но всё-таки это не вастаки Ульдора, ударившие в спину. И не рудаурцы, перебившие дунаданов в своем краю и вступившие в союз с Ангмаром… Они всего лишь не явились на зов.
Арнорец посмотрел на лорда Лаэгора и спросил:
– Что ждало бы их за это? Не будь проклятия?
– Презрение, – отвечал горец. – И одиночество. Трусу родная мать не подаст хлеба.
– Исилдур был могуч, – Арахад думал вслух. – Я сейчас о нем не как о воине, о полководце… я даже не о том, что он дважды спас Белое Древо. Но он сделал то, что не удалось в Арноре: объединил нуменорцев и жителей этих земель. Один или с Анарионом, я не знаю, но единственное племя, всего лишь уклонившееся от битвы, – это малость. Арнор рознь народов погубила.
Денетор смотрел на северянина, размышляя. У наследника зрело решение, которое он сам в другой день назвал бы безумием.
– Исилдуру было чем гордиться, – продолжал Арахад, – но собственная мощь опьянила его. Он взял на себя право, которого нет у человека. Самое страшное, что ему хватило сил на это. Но сила – не право.
– Ты полагаешь, – спросил Денетор, – если бы он не проклял хаготт хеги, то он бы не погиб? Ты полагаешь, это Кара?
– Я не возьмусь рассуждать о настолько высоком, – ответил северянин, – но скажу так. Если бы его не слепила уверенность в себе, он бы не проклял это племя. И кто знает, какая цепь поступков в итоге привела его под стрелы в Ирисной Низине? Сколько из этих поступков было внушено всё той же чрезмерной гордостью? Заслуженной – но чрезмерной.
У мальчишек сияли глаза – как всегда, когда Таургон говорил о древности. А Митреллас вдруг поняла, что ей теперь придется обходиться без рассказов северянина. Конечно, дед говорит ничуть не менее увлекательно – но всё-таки…
– Благодарю тебя, мой господин, – обратился арнорец к горцу. – Я сегодня понял многое из того, что выучил давно, но мало думал об этом. А о том, как недобро обошелся Исилдур с Черным камнем, я узнал только от тебя.
Помолчав, добавил:
– Хотел бы я встать рядом с Камнем. Хотел бы узнать, что за сила в нем заключена. Зачем он был привезен из Нуменора. Для чего и как водружен на Эрехе. Хотел бы… но ты прав, мой господин. Не судьба.