За ним – Денетор с Таургоном. Северянин перестал уступать место «более знатным»; здесь, среди диких гор, имело значение лишь одно – опыт.
Следом – Боромир и его присмиревшие друзья. Слова об осторожности были уже не нужны, юноши больше не перекрикивали друг друга, увидев очередных животных. Серьезные и нахмуренные, они не взялись бы объяснить, чем здешний путь опаснее того, по которому они пересекали Эред Нимрайс, но разницу между дорогой построенной и дорогой проложенной чувствовали отчетливо.
Замыкали небольшой отряд шестеро горцев. Никакая сила не заставит их подняться на Эрех, но если фоур и йогазда едут туда, их долг сопровождать вождей. До границы жизни.
Дорога шла круто вверх. Жизнь, в которой есть лорды, замки, города, весь прочий Гондор, осталась на левом берегу Кирила, за тем изящным мостом. Здесь властвовали не лорды, а фоурок, здесь плохо знали Всеобщий, а родным был древний язык, здесь о горах говорили как о живых существах, и запреты, которые в Калембеле могли бы показаться суеверием, а в Минас-Тирите вызвали бы смех, были законом. Здесь время остановилось… или так никогда и не начало идти.
Арахад почувствовал, что в родных лесах ему было уютнее. Даже во время войны, когда любое живое существо могло оказаться врагом.
– А твои сборщики налогов, – спросил он у Денетора, – не добираются сюда?
Тот покачал головой:
– В этих местах редко бывает излишек, с которого можно брать налог. Если он окажется, его привезут в Калембел, обменять. Деньги здесь не значат ничего. В Калембеле какой-то налог натурой, может быть, и возьмут. А может и нет.
– С голых скал налог собрать трудно? – улыбнулся Таургон.
– Вот именно.
Дорога, сперва сильно удалившаяся от Кирила, снова подошла к нему: здесь река делала петлю. Кирил, «Резец», в этих местах полностью оправдывал свое название: ущелье, на дне которого он бурлил, было узким и глубоким даже по горным меркам.
Выше по склону виднелось селение; это означало, что половина пути до Тарланга позади.
Здесь, когда шла речь о западном перевале, говорили «Тарланг», избегая называть его «Горлом»: проглотит.
Впрочем, ужин в этом селении мало отличался от тех, которыми их потчевали в восточном Ламедоне. Разве что ягненок был не таким жирным, и в каше больше потрохов, чем проса: злаки здесь росли плохо, а мяса бегало изрядно. Таургон понял, что, если им не понадобятся собственные припасы, то на обратной дороге они раздадут их.
Если не понадобятся. В Лаэгоре в это верилось легко. Здесь… сложнее.
Назавтра дорога резко свернула к горам, а потом, обогнув обледенелые утесы, на север. Снова стал слышен Кирил.
По левую руку черными зубцами высился Тарланг. Они были у его подножия.
Опять селение, ужин, тревожный сон. На рассвете их ждал подъем.
Чем глубже они уходили в горы, тем спокойнее и увереннее становился старый лорд. Тем сильнее хотелось называть его по-горски фоур. Казалось странным, что он в Лаэгоре отговаривал их от похода. Вот уж ему-то здесь точно было нечего опасаться.
На Тарланг поднимались пешком. Тому было две причины: легче коням и безопаснее людям. Конь может поскользнуться, упасть... Что будет тогда со всадником?
В дело пошли притороченные к седлам посохи с железными наконечниками, незаменимая вещь в пути по горам. И донельзя своевременным оказалось искусство успокаивать лошадей, о котором Таургон так недавно рассказывал Боромиру и мальчишкам. Сам он шёл вторым, подавая пример, руку держал на холке коня и, чуть тот начинал тревожиться, когда снова скользили копыта, дунадан негромко повторял «утрасто, все хорошо», передавая коню свою уверенность и спокойствие. Денетор был готов поспорить, что северянин этому выучился у эльфов. Вид Таургона ободряюще действовал на гондорцев, мальчишки были уверены, что все будет хорошо и никак иначе, их убежденность действовала на коней лучше, чем все эльфийские слова на свете.
Думали о конях. Кроме их спокойствия или волнения, ровного или опасно засбоившего шага для путников сейчас не осталось ничего. Солнце поначалу светило им в спину, так что их тени бежали на перевал впереди них, норовя побыстрее одолеть опасный путь; теперь оно было слева. Что ж, не бьёт в глаза – и хорошо. Хода времени они не замечали, усталости не чувствовали. Главное – кони. Потом как-то сразу стало темнее...уже вечер? а разве не рано? Но нет, это просто сдвинулись скалы.
Горло Тарланга.
Идти стало тяжелее. Снегопад, который так радовал их в Лаэгоре, здесь обернулся занесенной тропой. По колено или глубже. Хорошо хоть, что снег сухой.
Ещё выше по тропе. Еще глубже снег. Мальчишки начинали понимать, во что они ввязались, решив идти в горы зимой. Впрочем, радость их от этого не уменьшилась, а гордость так и вовсе поднялась выше перевалов.
Старый лорд шел, вслушиваясь в лёд и камень под ногами. Таургон хорошо знал эту сосредоточенность, когда ты словно кожей ощущаешь весь мир вокруг, когда ты думаешь не головой, а телом, когда ты чуток и насторожен, словно дикий зверь, и мудр как зверь. Горец понял то, о чем думал и Таургон (а скорее всего – и не он один): снег глубок для людей, но он скрыл лед. Можно садиться верхом.
Фоур с легкостью не по возрасту взлетел в седло, отряд радостно последовал его примеру.
– Это пока ещё только Тарланг, – усмехнулся он, обернувшись к северянину. – До Эреха в лучшем случае два дня пути.
Тот бесстрастно кивнул.
– Лишь бы мороз продержался, – серьезность арнорца оказалась заразительна, горец перестал шутить. Без слов было понятно: растай это всё, и им не то что до Эреха, им до Калембела бы добраться.
Но в середине января оттепели не бывает...
Стоп. Не думать об оттепели и тем более не произносить это слово. Старый лорд им строго объяснил перед выездом: в горах нельзя говорить о том, чего не хочешь, а то накличешь. Говорим о нужном: о морозце. И о спокойной погоде.
Верхом не стало быстрее, но хотя бы можно отдохнуть и оглядеться.
Изнутри Горло не выглядело каким-то ужасным, так, что и имени этого ущелья не произнести. Скалы и скалы. Южные, как и положено, в соснах – красивых и заснеженных, на северных не растет ничего. Ни мрачности, ни кровожадности не ощущалось. Может быть, действительно это ущелье назвали Горлом только за узкий проход? а то бы какая-нибудь Пасть была, хребет ведь действительно как зубы...
...не думать в горах о дурном.
Старый лорд остановил коня. Таургон подъехал и замер.
Они были на седловине перевала, но радость от достигнутого сейчас не значила ничего по сравнению с невероятным зрелищем, открывшимся перед потомком Исилдура.
Во весь горизонт шли горные пики. Белоснежные и золотые в лучах солнца, голубые вдалеке, они словно состязались друг с другом, кто из них выше, прекраснее и опаснее, и где-то далеко на северо-западе царил не знающий себе равных Старкхорн, перед которым и величие Миндоллуина меркло.
Эред Нимрайс изумляли тех, кто подъезжал к ним с севера, но насколько величественной представлялась северная гряда равнинным жителям, настолько сейчас она оказалась скромной по сравнению с подлинным сердцем гор.
И все же отнюдь не эта могучая красота заставила Арахада на миг забыть обо всем.
Склоны гор были где совершенно белы от снега и льда, где серели камнем, даже деревья на южных склонах были не слишком темны, окутанные белым. Пронзительно голубое небо, золотые лучи...и посреди этого сияющего царства - единственное чёрное пятно.
Он.
Кажущийся очень близким отсюда, возможно потому, что чернел среди царства света. Снег на нем не держался, хотя все вокруг было заметено. Сначала это удивляло, а потом ты понимал: только так и может быть. Это камень иной природы.
Раньше ты хотел увидеть его потому, что с ним связана история твоего рода. А теперь, въяве узрев, насколько он другой, ты не успокоишься, пока не коснешься его рукой.
Ради него самого.
– Фекэтэ кё, – услышал Арахад голос старого горца. Эти два слова он понял без перевода. – Я первый раз вижу его зимой. Не знал, что он не держит снега. Не знал... а должен был догадаться.
Один за другим на перевал поднялись остальные. В молчании глядели на цель их пути. И все легенды, связанные с этим камнем, как-то сразу перестали быть легендами, превратившись в смутные отголоски былых времен, отголоски, в которых многое утрачено, а многое искажено – не по злому умыслу, а просто слишком давно это было.
– Поехали, – сказал, наконец, Денетор. – Мы, кажется, собирались не посмотреть, а добраться до него.
Спуск с Тарланга был медленным, но довольно коротким и безопасным. К ночи путники добрались до очередного селения.
Здесь и начались неожиданности.
Жители высыпали им навстречу. Они наперебой принялись расспрашивать старого лорда: даже летом путники в этих местах были редкостью, что уж говорить о зиме?! Разобрать в их гомоне хоть что-то было трудно, но сейчас не требовалось ни чуткого слуха, ни знания языка. «Куда? Зачем?! И почему сейчас?»
Фоур ответил им. Он резко произнес одну короткую фразу, и Таургон услышал «фекэтэ кё».
Воцарилась тишина. Горцы отстранились от столичных со смесью почтения и ужаса.
Но переночевать пустили, накормили… и спасибо.
Прошел еще один день, самый спокойный на этом пути. Тропа петляла меж холмами, которые в Арноре звали бы горами, сначала ощутимо ведя под уклон, к вечеру слабее.
Опять селение, вопросы, ночлег.
Ночью спали беспокойно, что-то тревожило, но как сквозь сон разберешь – что?
А утром, когда открыли дверь, за нею до половины высоты проема была снежная стена.
В наглухо закрытом горном жилище, где летом окна похожи на бойницы, а зимой их и вовсе нет, – в нем не услышишь ночной метели.
Им оставался один переход до Эреха. Они рассчитывали к вечеру быть в селении у подножия, оставить там лаэгорских горцев и лошадей…
Чтобы хоть что-то делать, они помогали хозяевам расчищать входы в дома.