Он выпил кружку, потом вторую… а третью выпить не успел: пока ему наливали ее, он уснул прямо сидя.
Вечером арнорцам предъявили спящую пропажу; от шума и гомона в лагере Таургон проснулся, обнаружил, что зверски голоден. Вот только есть то, что все, он не мог.
– Тебя на этом берегу накрыло, надо же… – понимающе сказал Маэфор. – Никогда не видел, чтобы по эту сторону Меринга.
Все пекли на прутьях печень, варили легкие, сердце и прочую требуху оленей, словом, всё то, что до рынков не довезут, но не пропадать же добру. В эти дни в лагере была не каша с мясом, а густющее мясное варево, в котором кашу тоже можно было найти.
Один Таургон залил сухари кипятком и тем был доволен.
Это избавило его и от взбучки, и от вопросов.
Он был единственным, кто в этих местах впервые. Прочие… они не хотели думать про Шепчущий Лес, не хотели сейчас, на этом берегу Меринга, на безопасном, спокойном берегу забегать мыслью вперед, в мучительные дни, полные неведомого страха, которые им предстоит пережить, когда они перейдут совершенно безобидную на вид речку.
Пока они наедятся мясного досыта.
До Минас-Тирита оставалось дней десять.
Все приободрились, повеселели. Давящая тяжесть от близости Шепчущего Леса забылась, как стремишься забыть мутный сон. Гондорцы радовались возвращению домой, арнорцы – удачному завершению пути.
– Ну, – говорил Ингольд, – три дня, по обычаю, гуляем, а на четвертый с восходом я жду тебя в трактире на Четвертом.
– Почему в трактире? – хмурился Таургон. – Ты же обещал пойти со мной к начальнику стражи.
– Именно. Так куда идти-то? – смеялся Ингольд.
– Ну, я не знаю. Должна быть караульная какая-то…
– Она и есть. Но зачем ему там сидеть, если всё самое интересное в трактире происходит!
– В трактире, в трактире, – кивнул подошедший Маэфор. – И хорошо б тебе поселиться там, на постоялом дворе, а не у нас.
– У вас – это где? – Таургон вдруг обнаружил, что не имеет понятия, как живут арнорцы в столице.
– Увидишь, – с необычной сухостью ответил Маэфор.
Им встретился обоз, идущий на север. Купец оказался знакомым Ингольда… во всяком случае, они знали друг друга по имени, а большего и не требовалось, чтобы похвастаться добычей, то есть оружием дунгар. Вместе с добычей Ингольд предъявил и охотника, так что Таургону пришлось присутствовать при не очень трезвой беседе, где оба купца радовались грядущему посрамлению Паука. Таургон глядел на их ликование и не мог понять: то ли этот самый налог на армию был размером со стоимость всего обоза, то ли ненависть к Пауку так сильна, что даже медная монета, которую ты отыграл у него, – уже бесценный приз.
Охранника тоже посадили за стол, налили вина… Таургон пригубливал, но размышлял, а не веселился.
Что веселого, когда о дунгарах говорят спокойнее, чем о собственном правителе?
– Послушайте. Паук – это ведь Наместник, да? – спросил он.
Купцы покатились со смеху.
– Наместник! Скажешь тоже!!
– Он откуда у тебя свалился?!
– Из лесу! С дуба!
Арахад, сжав губы, ждал, пока они прохохочутся.
Значит, всё еще хуже. Советник, забравший себе слишком много власти?
– Наместник уже и пикнуть против Паука не может, – изволил объяснить Ингольд. – Внук это его.
– Как внук?!
Воображение рисовало тебе Паука древним скрюченным старцем, в котором осталось слишком мало жизни и радости, вот он и отнимает ее у всех, до кого дотянется.
Но внук?
– Сколько же ему лет?!
– Да лет тридцать, – сказал второй купец.
– Больше! Тридцать пять уже будет.
– Ты путаешь! Он родился в год, когда…
Они занялись выяснением возраста Паука.
Так молод! И уже устроил в стране такое. Что же будет потом, когда он станет полновластным правителем?!
– Так у Наместника нет сына? – прервал их споры Таургон.
– Да считай, что нет, – отмахнулся второй купец.
– Точно. Диор – пустое место!
Диор?! Какие еще имена ему придется встретить?
– Наместника, часом, не Береном зовут? – Таургон не смог сдержать раздражения.
– Береном? – удивился второй купец. – Почему Береном? Его зовут Барахиром.
Арахад поперхнулся вином.
«Диор, сын Барахира». Ладно, будем привыкать.
– Так Паук его сын?
– Племянник. У Диора детей нет.
– Вот я и говорю: пустое место Диор. Даже ребенка родить не смог. Где ему Гондором править…
– Нальем еще?
– Давай.
– Таургон, подставляй кубок. Э, да у тебя не пусто. А ну допивай.
– За что выпьем?
– А за то, чтобы нам жилось хорошо, несмотря на Паука!
– Погодите. А у Паука имя есть?
– Тьфу ты, чудо лесное, мох из ушей!
– Есть у него имя. Денетором его зовут.
Бедный древний король лайквэнди. За что ж ему такой тезка…
Минас-Тирит.
Они увидят его завтра.
Город Анариона и Исилдура. Город Белого Древа.
Город, отвергший Аранарта. Город, где быть бы отцу королем, – только этого никогда не случится.
Город, прекраснее которого нет в Средиземье.
Он возник из-за отрога – весь сразу, белокаменной громадой. Словно эльфийский корабль, рассекающий не море, а – время. Вспоминай руины Форноста, вспоминай заброшенный остов Аннуминаса – и любуйся этой твердыней, устоявшей там, где твоя родина не сумела сберечь себя.
Ближе.
Можно уже различить все семь Ярусов.
Хочется плакать от восторга.
Белый утес Миндоллуина, разделяющий город надвое, кажется склоном Таниквэтиль.
Ты сейчас готов простить этому городу то, что он отверг твоего предка, потому что он свершил большее, свершил то, перед чем меркнут любые вины: он сохранил себя.
Несмотря на Мордор рядом. Несмотря на войны с Умбаром. Несмотря на смуту Кастамира.
У него было в тысячу раз больше причин погибнуть, чем у Аннуминаса, но Аннуминас затерян в пустошах, и лишь птицы знают дорогу туда, а Минас-Тирит блистает, и дороги ведут в него, и пусть потеряна Минас-Итиль, пусть в Распре Родичей разрушен Осгилиат, но этот город несокрушим.
Слезы по щекам. И нечего их стыдиться.
МИНАС-ТИРИТ
Тот же год
Город надвигался исполинской белой громадой.
Пока он был еще за лигу, вы ехали по предместьям, через густую зелень садов и ухоженные ряды огородов, они тянулись и тянулись; крестьяне – старики или дети – зазывали путников купить еды у них прямо тут, ведь в Городе куда как дороже, а где-то горкой лежали то припасы прошлого урожая, то молодой сыр этой весны, рядом ящичек с прорезью для монет – и всё, никакого продавца, и это так трогательно в своей уверенности, что никто не сворует, не обманет, просто кинь денежку и бери сыр, свежайший, сочащийся соком. Маэфор кивнул одному из своих именно так и поступить. Он вообще предпочел неплохо запастись на Пеленноре. Тут действительно ощутимо дешевле.
Таургон ничего этого не замечал.
Он влюбленным взглядом смотрел на стены Минас-Тирита: верхние Ярусы уже почти скрылись за наружной стеной, лишь их башни и самые высокие из зданий проглядывали между ее зубцами, и всё же он был так высок, что по сравнению с ним Тарбад был скопищем домиков, а про Брыль и говорить нечего. Даже разрушенный Форност не шел ни в какое сравнение и с Первым ярусом гондорской столицы… разве что Аннуминас – но что осталось от древней жемчужины Арнора?
Неужели эта мощь и красота – не видение? Неужели сейчас он войдет в эту белоснежную твердыню?
Войти предстояло отнюдь не сейчас: обоз остановился неподалеку от городских ворот, к Ингольду поспешил человек с Белым Древом на нагруднике, и они начали какой-то бесконечный разговор, осмотр телег, какие-то тюки надо было снимать и даже распаковывать, каким-то хватало лишь пары слов и небрежного кивка, охрана и слуги скучали, Таургон и досадовал на эту заминку и радовался ей, потому что он уж слишком волновался…в его сознании всколыхнулись разом все события гондорской истории, какие он знал, словно книга распалась на страницы, и ветер перемешал их, и они вихрятся вкруг тебя – смешав века и тысячелетия, доблесть и предательство, разгромы и победы.
Ингольд всё уладил, обоз двинулся в ворота.
Ворота! Ими одними можно любоваться целый день, их могучей мощью, благородным литьем фигур и орнаментов; хочется спросить, изображают ли фигуры кого-то из правителей и полководцев или это просто украшение, жалко что не рассмотрел, пока обоз стоял, но не рискнул отойти, еще потеряешься, тут же столько народу, что во всем Арноре, наверное, меньше жителей, чем в одном Ярусе…
…Город был оглушителен. Дома, дома, дома, в три, четыре, пять этажей, и в каждом люди, люди – мастеровые, занятые делом, болтающие женщины, гомонящие дети, толпы на улицах, кто одет дорого – верно, идет к мастеру заказать что-то, кто одет просто и катит тележку, выкрикивая, чем торгует, вверх, вниз, голова кружится, и глохнешь от шума.
Неужели в таком гуле, многократно подхваченным каменными зданиями, можно жить?
Неужели он сам сможет выжить в этом?
Снова ворота. Не такие высокие, как городские, но, кажется, даже изящнее.
Жаль, не успел рассмотреть: свернули в них.
Другой Ярус. Другие люди, другие дома… смотреть, удивляться, любоваться – слишком много красоты, слишком быстро все идут, слишком…
Опять ворота. Нет, ты уже не жалеешь, что не рассмотреть, потому что ты сейчас как голодный, дорвавшийся до еды: счастья так много, что тебе уже бы скрыться в тишине, дайте пережить это, не добавляйте…
Ворота. Какой это Ярус? Ты сбился со счета. Что-то говорили, но ты не помнишь. Минас-Тирит бесконечный, до небес и выше, в этих вереницах зданий вы проскочили мимо и королевского дворца, и Белого Древа, они остались внизу, а вы всё идете через Ярусы суеты, и нет ей конца, и не будет, виток за витком, и снова, и опять воро…
Дверь. Небольшая по здешним меркам. Бронзовая львиная морда держит в зубах кольцо. Маэфор прощается с Ингольдом, вам открывает Кередир, посланный командиром вперед, полумрак и холод каменного здания, лестница, кажущаяся тебе огромной, ведет на второй этаж, в большой зал, а вы идете в глубину первого, «помыться с дороги», говорит Маэфор, но мытьё какое-то странное: никто не согрел вам воды, нет ни котла с кипятком, ни привычной бочки, куда залезешь и паришься… даже холодной воды совсем немного, это не мытье, это так, еле-еле грязь стереть влажной мочалкой и потом ополоснуться, непонятно, но ты устал удивляться и просто слушаешься, потом стол, на котором почему-то почти вся еда тоже холодная, кроме похлебки из разных сортов бобов с какими-то травами и прочим, она пахнет восхитительно, но почему же больше нет горячего, хотя какая разница, ведь на столе изобилие не только мяса и сыра, но и хлеба, а что как не хлеб превращает еду в пир, хлеба здесь всегда будет больше чем много, и прочее неважно…