Дом их похитителя оказался на противоположном краю селения, так что они отправились в объезд холма, через оливковую рощу. Крестьянин вел их широким сильным шагом, Таургон без труда шел рядом с ним, держа коня в поводу, а Шеш, чтобы не отстать, ехала верхом.
Их хозяин не менее вдохновенно рассказывал, какой студеный декабрь был в эту зиму, какие злые были ветра, и как крестьяне мучились («о, это было страдание, мука, пытка, кошмар, крушение! только тот, кто прошел через это, только тот постиг смысл слова «ужас»!» – говорил он с таким смаком, что получалось не жалеть его, а восхищаться его жизнелюбием), собирая оливки.
– Олива! – говорил он, царским жестом обводя свои владения. – Ее ствол силен, как верность, морщинист, как руки старухи, ее мякоть горька, как ревность, а масло драгоценно, как подлинная любовь.
Таургон, за годы жизни в Гондоре привыкший к тому, что оливковое масло всегда на столе, корил себя, что никогда не задумывался, откуда и как оно берется.
– Урожай был велик, – продолжал крестьянин, – так что мы весь этот год будем не цедить масло по маленькой-маленькой капле, нет, мы будем его лить в еду столько, сколько нужно, чтобы его запах был слышен сквозь любые приправы!
– Неужели с такой большой рощи получают так мало масла? – спросил северянин.
– Фейэделэм, так ты нездешний? Ты не знаешь, как свозят масло в Калембел, для йогазды?
– То есть? – совсем не понял Арахад. – Йогазда забирает у вас больше масла, чем оставляет вам?
– Конечно…
Крестьянин продолжал говорить в своем восторженном тоне, но Арахад не слышал его. Словно вернулся тот день в харчевне Четвертого яруса. Слова Денгара о налогах и безжалостном наследнике.
Это не может быть правдой! Денетор не такой! Денетор не бессердечен. Он не станет отбирать масло у крестьян, оставляя им жалкие капли.
Может быть, это сборщики… какие сборщики, ты сам был сборщиком налогов!
Калембел… лорд Ангбор?! Это тоже хороший человек, он не способен ни грабить крестьян, ни укрывать от наследника…
Тогда кто?!
Кто отбирает у них масло, прикрываясь именем Денетора?
Кто бы ни был… Денетор не знает об этом. Не знал. Но узнает сегодня же. Разберется и восстановит справедливость.
Мир, было треснувший, снова стал цельным.
Крестьянин, кажется, не заметил, что гость не слушал его. Он черпал восторг во всем, что его окружало, и щедро отдавал обратно миру.
Они добрались до его дома.
Привязали коней, вошли, согнувшись под притолокой.
– Вы посмотрите, каких гостей я привел! К кому еще в дом входили такие красивые господин и лаань!
Статная хозяйка торопливо поклонилась им, сложив на груди руки, и засуетилась у стола. Пара детишек испуганно юркнули в угол и оттуда сверкали глазами, чернющими от любопытства.
Гостей усадили за стол, хозяева сели с ними, а вот дети должны были ждать, пока наедятся старшие.
К потрохам полагались тушеные зеленые тыквы («Видели бы вы, как они лежат у меня в кладовой! Одна на одной, просто крепостная стена! И каждая хвостиком вниз, к земле, ровненько. Мы собрали их в сентябре, когда они еще недозрелые, когда они еще твердые, мы собрали их и уложили на зиму. Мы будем есть их еще и месяц, и два, и три… и только в мае, когда уже всё будет в зелени и в цветах, только тогда в нашей кладовой покажется дно») и обещанная подлива. Вкусно было так, как и расписывал их похититель. Хотелось есть и есть… но еще ведь ждут дети, и вообще – кто знает, насколько на счету у хозяев каждый этот кусок.
Заметив, что Шеш стесняется взять добавки, хозяйка рассмеялась:
– Ешь, лаань, ешь, не бойся! Женщина от еды не толстеет, женщина толстеет совсем от другого!
Лукавый блеск ее глаз говорил о том, что дочь лорда поняла ее правильно.
То ли винная подлива делала свое коварное дело, то ли от бесконечной болтовни хозяина шла кругом голова, а только оба почувствовали себя усталыми, так что стали извиняться и говорить о том, что им всё-таки надо ехать, пока их отсутствие не…
Им наконец позволили уйти.
Они пустили коней вскачь – нет, не торопиться нужно было, нужно было протрезветь. И не в винной подливе дело; съесть такую за обычным столом – и не заметишь.
Речи хозяина пьянили сильнее.
Сладость и соль. Праздник из ничего. Даже из того, что у тебя забирают большую часть с таким трудом добытого масла, прикрываясь именем йогазды.
Шеш сказала, что хочет отдохнуть, и сразу пошла в свой шатер, Таургон отправился искать Денетора.
– Я сегодня почти случайно узнал страшные вещи.
Решительность и выражение лица арнорца были сами по себе началом разговора: Денетор понял его без единого слова, они отошли от лагеря.
– Оказывается, здешние сборщики налогов забирают у крестьян почти всё оливковое масло, оставляя им самую малость.
– Три четверти, – уточнил Денетор.
– Ты знал?! Подожди… это – по твоему приказу?! Но… но так же…
– «Так же нельзя», – произнес наследник со своей знаменитой улыбкой.
Он задумчиво посмотрел вдаль и проговорил, обращаясь даже не к тому, кого мысленно звал государем, а к своей родной земле, к которой был беспощаден, как беспощаден и к самому себе:
– Когда мне было двадцать, эти слова произносил мой дед – и запрещал мне действовать. Но я доказывал, что прав я, а не он.
Помолчал.
– Когда мне было двадцать пять, и он согласился, и я начал, к нему с этими словами отовсюду помчались жалобщики. По каждой жалобе он требовал моего ответа. И я отвечал ему.
Снова помолчал, вспоминая.
– Когда мне исполнилось тридцать пять, дед отдал власть нам с дядей. И тут уже дядя стал говорить это. Что ж, он услышал мои ответы.
Таургон хмурился и внимательно слушал.
Денетор подвел черту:
– Сейчас мне пятьдесят два. Теперь с этими словами приходишь ты.
Он посмотрел в глаза наследнику Элендила:
– Итак, я забираю три четверти урожая оливкового масла. А ты знаешь, куда это масло идет?
– Нет.
– В Харад.
– В Харад?! Почему?!
– А вот об этом мы и поговорим. Раз уж тебе это стало интересно.
Было очень сложно не добавить «государь».
– Ты помнишь приход Сарумана и его слова о том, что Харад может пойти войной на нас. Ты знаешь, что войну удалось остановить торговлей. Но вот чего ты не знаешь (это не тайна, просто ты никогда не смотрел в эту сторону): чтобы торговля действительно стала преградой на пути войны, товары должны быть необходимы обеим странам. А что везет нам Харад? шелк, чай… ты можешь обойтись без чая? то есть ты-то как раз не можешь, но могу я, могут другие, а хуже того – может весь Первый ярус с Пеленнором в придачу. И остальной Гондор. Эти крестьяне о чае и не слышали… про шелк я уж молчу.
Арахад молча слушал. Не то чтобы он начал понимать, пока нет. Но он понял, что не понимает очень и очень многого.
– И это полбеды. В ответ мы должны продавать Хараду что-то равноценное. А что может продавать Гондор, а? – он испытующе взглянул на северянина. – Наша земля скудна, изобильные урожаи лишь в Итилиене. Отчасти в Лебеннине, отчасти в Бельфаласе… Нам этого хватает, да, но чтобы продавать, чтобы это не было каплей в харадском море… нет.
Арнорец молчал.
– Горы. Горы… – со вздохом проговорил правитель Гондора. – Эред Нимрайс бедны. Я с завистью гляжу на Мглистые и думаю, за что же судьба обидела нас? У нас каждая шахта на счету.
– Я заметил.
– Да, нам хватает и на гвозди, и на мечи, мы не бедствуем и не страждем, но так, чтобы торговать, и торговать серьезно – нам снова нечем.
– А насколько разведаны горы? К западу от Эреха, как я понимаю, никто не живет. Да, там не выжить людям… но договориться с гномами?!
– Мудро, – вздохнул Денетор. – Но ты не первый за две с половиной тысячи лет Гондора, кто предложил это.
– Ничего? – вскинулся Арахад.
– Или ничего, или недоступно, или гномам неинтересно, или им заплатили слишком мало по их меркам. Я поднимал документы. Я проверял.
– Тогда чем же мы торгуем с Харадом?
– Вашими мехами, – приподнял бровь Денетор. – Не заметил, насколько больше их стали привозить? Или арнорские деньги тебя тоже не интересуют?
– Много пользы от денег в лесу… а с гномами мы веками меняемся на те же меха.
– Какие полезные меха, – прищурился Денетор.
Арахад не собирался обсуждать арнорские дела с гномами:
– Значит, с Харадом – мех на шелк. Роскошь на роскошь.
– Именно.
– И оливковое масло на чай.
– Не только оно, еще мед, некоторые сорта вина, еще кое-что. Но да, ты прав. Шаткое равновесие «роскошь на роскошь».
– И по-другому никак? – нахмурился северянин. – Без оливкового масла всё это рухнет?
– Ну а что бы ты предпочел? Чтобы к твоему крестьянину явился не сборщик налогов, а воин в красивой кольчуге и на красивом коне, и забрал бы в войско его сыновей?
Арахад закусил губу.
– Ты подумай вот о чем. Мне нужно кормить армию – и не только воинов, но и их семьи. Мне нужен флот, и это снова не только моряки, но и те, кто на берегу. Чтобы младшие сыновья крестьян бросили родной клочок земли и пошли служить хоть стражником, хоть матросом, они должны знать, что будут жить лучше, чем их отцы. Иначе крестьянина земля не отпустит.
Денетор снова прищурился:
– А что я забираю у твоего друга? Хлеб? Мясо? Он живет впроголодь? Нет. Он сыт и весел.
– Откуда ты знаешь?! – вырвалось невольно.
Йогазда засмеялся:
– А ты разве никогда не слышал, что мне известно всё и про всех в Гондоре?
– Я не знал, что это правда, – хмуро сказал Арахад.
– Ну, это правда лишь отчасти. Итак, о масле. Я забираю то, без чего он может обойтись. И оставляю – немного, да, но ему хватает. И мне хватает: на то, чтобы я не забрал его сыновей.
Арахад какое-то время молчал.
Смеркалось, от реки шел холод, в лощинах собирался туман.
– Я слушаю тебя… я согласен с каждым твоим словом, но мне жутко от того, что ты говоришь.