– Из Лебеннина. Лорд Сулион сообщает, что в зимних штормах Серни потекла вспять, отчего у слияния с Гилраин многие селения были затоплены…
– Дорога? Мост?
Секретарь пробежал глазами письмо:
– О мосте ни слова, господин.
– Значит, цел. Это упрощает дело. Письмо лорду Сулиону, пусть сообщит, что там сейчас. И нужна ли помощь.
– Мой господин, он пишет…
– Меня не интересует, что там было зимой и что для них сделал Наместник. Только сегодняшнее.
Секретарь поклонился и сел писать черновик письма.
Наследник обернулся ко второму секретарю, уже готовому читать следующий лист.
…а с Эдрахилом переговорить незаметно. Придя полюбоваться на успехи Боромира с мечом.
Он не работал после ужина с того дня, когда светлой памяти Наместник Барахир раз и навсегда отучил его. Никогда не приносил документы из кабинета домой.
Но это не работа.
Это – чтение. Читать после ужина дед ему как раз советовал. Что-нибудь полезное для ума и сердца, ни в коем случае не касающееся дел, но странным образом подчас помогающее в них.
Вот и будем. Только не вдохновенные вещи, которые Таургон так любит. А эти скупые строки, в которых и есть настоящая жизнь.
Сделал глупость. Попросил о бесполезном. Ну что ж, они исполнили твою просьбу, и изволь отблагодарить. И не тем, что награда в твоих глазах (вернее, не только этим). Отблагодари тем, что дорого им: твоим вниманием.
Что ж, почитаем. Почему бы после ужина и не почитать о хорошем человеке?
Итак, Талион. Родился в тысяча семьсот девяносто седьмом (на десять лет моложе Ондогера), где-то в Андрасте. О детстве и юности ничего не известно, появляется в столице уже сотником. Молодой, ему едва сорок.
Насколько же талантливым надо быть, чтобы перебраться через всю страну в столицу? И на хороших командиров ему везло: признавали ум, переводили.
Сорок пять. Снова сотник. Но уже в личном отряде принца Ондогера.
…тогда понятно, почему он за внука Ондогера стоит стеной. Права мальчишки – правами, а дружба с его дедом – дружбой.
Так, походы Ондогера… сначала принца, потом Короля. Тысячник в семьдесят два. И всегда вместе.
Сто тридцать семь. Бой у Мораннона. Гибель Ондогера. А этот ранен. Можно себе представить, насколько серьезно… как уцелел?
Через год назначен командовать гарнизоном на Эмин-Арнен. Любопытно. Кого и от чего он будет там охранять? Почетное и бессмысленное место. Почему? Эарнил убирает из столицы сторонника прежнего Короля?
Нет, не сходится. Убирал бы – отправил бы в Западный Эмнет. Или на родину, в Андраст. Оттуда точно второй раз не выберется, особенно если большую крепость ему в командование дать.
А он держит рядом… День пути, от силы два.
Да, Эарнил убирает его из столицы. Только это не интриги, не высылка. Это – деликатность.
Он прожил здесь сто лет. Бок о бок со своим другом. Судя по тому, что мы знаем об Ондогере (а что мы всерьез знаем, кроме чудовищно нелепой гибели его и сыновей?!), характер у этого друга был тяжелейший. А они всегда рядом.
…таких или не выносят, или очень любят. Здесь явно было второе.
Эарнил был мудрый человек, если выгнал его из столицы, едва тот оправился от ран. Выгнал самым уважительным и почетным образом. Пусть не травит себе сердце лишний раз.
Дальше.
Да, Арведуи с маленьким Аранартом. Это мы уже читали.
Дальше снова безделье в Эмин-Арнен. И – Арнор.
И это читали.
«…и мудрые советы», да.
Сознавайся, древний Талион, что ты ему советовал? Ну, честнее! все свои, никому тебя не выдам.
Советовал занять место, которое его по закону? Они бы договорились с Эарнилом… ты бы им помог. А может быть, и не только ты.
Что молчишь? Не уверяй меня, что давно ушедшие безмолвны.
Советовал, я же знаю.
И что он тебе отвечал? Тоже страдал внезапной непонятливостью, как только ты заговаривал о троне Гондора? Или на землях Арнора было принято отказывать прямо?
Н-да.
Потом ты вернулся в Гондор, был награжден, отправлен в обжитую и бессмысленную Эмин-Арнен, потом – последним порывом ветра с далекого Севера – спектакль «Две Звезды»… и все. Доживать жизнь в почете, уважении и утратах?
В папке оставался последний лист. Даже странно, зачем его тратить на дату смерти. Хватило бы места и на этом.
Денетор взял его…
…и не поверил своим глазам.
Тем же четким почерком хранителя, которым были написаны все прочие даты и выдержки из документов, той же ровной, недрогнувшей рукой было выведено:
«Назначен командующим крепостью Минас-Итиль».
И год.
Тысяча. Девятьсот. Восьмидесятый.
Денетор потянулся за вином. Бывает, надо выпить, чтобы успокоиться.
Он не то чтобы слишком хорошо знал историю, но эту дату помнил точно.
В тот год назгулы – все девятеро – объявились в Мордоре.
Их видели стражи перевалов. Некоторых стражей потом не видел никто…
А через двадцать лет Мордор обрушился на Минас-Итиль. Чтобы еще через два года крепость пала.
Ты не то чтобы не задумывался, но удивлялся и оставлял вопрос нерешенным для себя: как может крепость целых два года сопротивляться назгулам, если те так ужасны, как говорят древние тексты?
Вот ответ и пришел к тебе.
Вот кто был ее последним командиром.
Итак. Если успокоиться и отрешиться от эмоций, картина складывается прелюбопытная.
Назначен в год появления назгулов.
Явно – после.
И не молоденький – сто восемьдесят три ему. Тогда жили до двухсот лет, но всё равно…
Насколько же Эарнил доверял этому человеку! Своему политическому противнику, между прочим. Хотя еще вопрос, кого тут считать противником.
Сам вызвался Талион в столь опасное место? Или Король вложил судьбу Гондора в его натруженные руки?
Как странно один и тот же поступок может оказаться и черной подлостью, и высшим доверием… всё зависит лишь от людских сердец. Захотеть погубить – или сказать «лишь ты можешь спасти нас».
Но не смог даже он.
И следующая дата – роковой двухтысячный.
«Осажден армией Мордора».
И… что?!
Две тысячи первый. «Награжден Королем… по возрасту и здоровью освобожден от командования и переведен в Минас-Анор».
А как же два года осады?!
И?
«Отказался выполнить приказ, остался в Минас-Итиль, сдав командование тысячнику Рилтину».
Еще интереснее.
Они бы предупреждали, что выписки надо с конца читать!
Отказался выполнить королевский приказ. Вот так, не больше и не меньше. Ну и характер.
Это ему, стало быть, двести четыре.
В следующем, две тысячи втором, ему исполнилось бы двести пять. Но не доживет.
«Пал при захвате назгулами крепости. В апреле объявлен погибшим в числе других защитников».
Первым, наверное, в списке шел. Хотя и сдал командование.
Дверь на хорошо смазанных петлях открылась бесшумно; Денетор скорее почувствовал, чем услышал это.
Неллас.
– Пойдем? – спросила она, подходя. – Или не ждать тебя сегодня?
– Н-нет.
Его голос прозвучал жестче, чем ему бы хотелось.
Жена сделала шаг в сторону, так что в свете масляных ламп стало видно его лицо.
Напряженное не по ночному часу.
– Что? – спросила она, еще не понимая: пугаться, сочувствовать или исчезнуть мышкой.
– Итилиенская война, – он кивнул на бумаги.
– Что?! – в ужасе выдохнула Неллас, прижав руки к груди.
Денетор не сразу понял, но через миг вскочил, схватил за плечи:
– Ты что?! Придумала! – он прижал жену к себе и выдохнул, успокаивая и ее, и себя: – Глупости всякие придумывает посреди ночи…
Неллас поняла, что ничего не понимает. И это было прекрасно. Всё что угодно лучше того кошмара, что ей померещился.
– Двухтысячный… – ему надо было отдышаться, словно после стремительного бега. – Двухтысячный – две тысячи второй. Падение Минас-Итиль. Выписки из Хранилища. Кое-что надо было прояснить про полководцев, воевавших в Арноре. И сколько раз тебе повторять: не спрашивай меня о делах.
Слова сейчас ничего не значили. Она его не слышит, да и он сам не слышит себя.
Ты прекрасно знаешь, что отправил туда Барагунда ровно потому же, почему Эарнил отправил туда Талиона.
Ты уверен в Барагунде больше, чем в самых опытных командирах. Случись что, спасут не умения зрелых, не знания разумных, а пламень его души.
Случись – что?!
В дымке грядущего
Барагунд говорил четко и коротко. Никаких «ужасно» или «всё не так плохо», никаких «мне кажется» и прочих слов для бездельников. Этого не выносит отец, этого не терпит он сам.
Только факты.
Перевалы в тумане. С конца лета. Пройти невозможно. Ни на севере, ни на юге. Мордор закрыт наглухо, разведка бессильна.
И бессмысленна: эта неодолимая стена морока говорит сама за себя.
Барагунд перечислял перевалы, не глядя на карту, лежавшую перед отцом. За полвека, проведенные в Итилиене, он знал ее наизусть. И много подробнее, чем способен передать рисунок на пергаменте.
В свои семьдесят пять он был решительным и твердым командиром. Виски начинали седеть, а в доме стало тесно: невестка растила его внука. Лорд Дагнир предложил ему как-то свою должность, но Барагунд отказался: тому, кто однажды станет править всем Гондором, повышения по службе не нужны, а званию командующего войсками провинции он предпочитал возможность по-прежнему быть со своим небольшим отрядом, стремительно приходя туда, где возникала опасность или намек на нее.
Сейчас это означало любой из перевалов Итилиена. Можно сидеть дома и смотреть из окна на облако тумана вдалеке. Бдительно на него смотреть.
– И? – Денетор поднял взгляд от карты.
Наместнику Гондора было ровно сто. Для любого другого – возраст пожилой, но не старый; Денетор же выглядел лишенным возраста вовсе, как каменные статуи в Тронном зале. С годами его язвительность ушла, уступив место бесстрастию. Холодный мрамор… что под ним бьется отзывчивое сердце, знали немногие. Очень немногие.