Меч выпал из твоих пальцев, ставших ледяными. Товарищи плечами втолкнули тебя внутрь круга, ты споткнулся о Хатальдира (или уже – о тело Хатальдира?), правую руку пронизывал холод тысячей игл, тело не слушалось, и ты отчетливо понимал лишь одно: надо умереть несломленным. Как Хатальдир.
Это было последнее, что тебе оставалось в жизни.
Ноги не держали, ты встал на одно колено, непослушной левой рукой снял с пояса рог – и затрубил.
Ты не звал на помощь.
Но от голоса твоего рога вздрогнули и свои воины, и враги, и ты почувствовал, как гондорцам прибавилось сил, ты обречен, но они еще, быть может, пробьются, а крепость содрогается, и чары ее рвутся, голос твоего рога сметает их, как рука в латной рукавице смахнет паутину, не заметив ее.
Ты трубишь – и эхо покатилось по залам и лестницам, смущая? сминая? врагов, и звон мечей стал яростнее, пусть крепость не взять, но мораданов вы перебьете.
Ты трубишь – и мерещатся далеко, за гранью слуха, за гранью времени отзвуки других рогов, других веков, других битв, и откликается память камней, память этих стен, память крепости, сопротивлявшейся до последнего живого бойца, память битвы, в которой не было ни отступивших, ни сдавшихся.
Ты трубишь – тебе нечего терять, кроме гордости, кроме права умереть свободным, кроме ненависти к слугам Врага. Нечего – кроме. Ведь жизнь ты уже потерял. Тебе нечего терять, кроме веры в победу. Пусть это будет и не твоя победа.
Ты трубишь – и сердцем слышишь, как сдвигается слежалая толща времен, и из-под осыпей событий, лет, веков доносится голос иного Рога, Валаромы, звучавшего прежде, чем вздохнули первые люди, прежде, чем взошли на небо Луна и Солнце, прежде, чем эльфы пробудились под древними звездами. Ты слышишь голос Рога, могучий, как дыхание гор, и оглушительный, как рев урагана, голос Рога, перед которым трепетал и тот, кому был прислужником повелитель твоего убийцы.
Грохот древней силы нарастает, гром, звон, лязг оружия, в зал врываются гондорцы, крик Галадора: «Боромир! Ты жи…» – кинжал, метко пущенный кем-то из мораданов, входит ему в глаз. Ты узнаешь об этом потом, а сейчас ты падаешь на тело Хатальдира, и только проблеск сознания будет, когда тебя обхватят могучие руки Садора и ты почувствуешь под собой его спину – широкую, как корабельная палуба.
Очнешься ты уже в Минас-Тирите.
* * *
– Значит, это были две короткие осады, – проговорил Барагунд. – Крепости не пришлось держаться два года непрерывно.
– Если тебя смущают ее припасы, – ответил Денетор, – там бы хватило и на большее. Второй лист слева, посмотри. Талион ждал нападения, Эарнил тоже. Они подготовились – в том, что зависело от них.
Барагунд послушно подошел к столу и глянул на пергамент, но глаза его пробегали по этим столбцам цифр – количество зерна, солонины и прочего – не задерживаясь.
– Нет, я о другом. В стране был мир, а это значит, что против осаждающих можно было бы двинуть всю армию Гондора… ну, не всю, конечно, но огромную. Армия Мордора… кто знает, какой она была тогда? И два года осады были бы двумя годами кровопролитной войны! От крепости до Осгилиата лиги и лиги свободного пространства, обе армии могли бы развернуться! А это страшные потери… если два года! да хоть год.
– И в хрониках тогда была бы «Итилиенская война», – подхватил Таургон, – а не «осада Минас-Итиль». Да, я тоже думал об этом. Только о другой войне. О самой первой. Об Исилдуре.
– Да, он ведь тоже там… – нахмурился Барагунд. – Я привык думать о нем, как о северянине…
– Которым он никогда не был, – заметил арнорец.
– Да я знаю! Говорю же: просто не думал об этом.
– А я наоборот, – в тоне Таургона не было укора. – Позволь бумагу и перо? – он обернулся к Денетору.
– Бери, конечно.
Тот взял с полки лист и начертил на нем две скрещенные линии: длинную вдоль и короткую поперек. На концах короткой обозначил Минас-Итиль и Осгилиат.
– Смотрите. Всё, что мы знаем: Саурон нападает на Минас-Итиль и Исилдур бежит на корабле. Бежит с семьей, взяв ветвь Белого Древа.
– Вы знаете? – удивленно спросил Денетор. – Я думал, у вас на Севере известно лучше.
– Откуда… Архивы Аннуминаса сгорели с Форностом, а эльфы записывали то, что важнее им: гибель Гил-Галада, гибель Орофера… о людях – скупые строки.
– Да, понимаю. Прости.
Таургон вернулся к своей схеме:
– «Бежит на корабле» – это означает Осгилиат, других гаваней на левом берегу нет. А от крепости до города лиг пятнадцать.
– Пятнадцать с половиной, – уточнил Барагунд.
– Для нуменорца это дневной переход, чуть дольше, – продолжал северянин. – Но бегут все, кто жил в крепости. Женщины и дети. Значит – два дня. Ты представляешь их на этом просторе?! – он повернулся к Барагунду.
Он покачал головой и проговорил:
– Там вообще не должно быть орков… иначе им не уйти…
– И как ты себе это видишь? – заинтересованно спросил Денетор. – Мы знаем, что Саурон напал на Минас-Итиль.
– Мы знаем, что он захватил его, – возразил Таургон. – И похоже, что пустой. Пятнадцать с половиной лиг свободного пространства до Осгилиата… в крепости был гарнизон и наверняка немалый, из Осгилиата их увидели и послали помощь, но всё равно – они не могут противостоять армии Мордора, да еще и с майаром во главе.
– Тогда откуда мы знаем, что это был Саурон? – нахмурился Денетор.
– Это знал Исилдур. Он отламывает ветвь Древа, значит, знает точно. Я думаю, его известили те форты, вроде вашего Фарарта, которые стоят на перевалах.
– Да, – откликнулся Барагунд, – получается, что Враг напал через перевалы. Пойди он от Мораннона, по дороге с севера, он отрезал бы их от Осгилиата. Значит… – Барагунд в задумчивости прошелся по кабинету, – его задержали такие форты, как наш. Задержали и смогли известить крепость о враге, которого ей не одолеть… Задержали ненадолго, но крепость успела спастись.
– И похоже, – добавил Таургон, – именно там погиб один из внуков Исилдура. Эльфы пишут «при Минас-Итиль», но в сражение у крепости я не верю. Не уйти им с женщинами, если бой, открытая местность и Саурон с армией…
– У Исилдура были взрослые внуки? – удивился Боромир. – Никогда не слышал…
– Не обязательно слышать, – Денетор холодно взглянул на младшего. – Полагаю, тебе известно, что Элендуру, когда он пал с отцом, было сто сорок пять. И хочу верить, ты знаешь, что Менелдил родился у Анариона, когда тому было почти сто. Хотя бы этих двух цифр тебе хватит, чтобы понять, что Элендур был женат, и, следовательно, у Исилдура взрослые внуки были.
Боромир стал изучать кладку пола у своих сапог. Не то, чтобы он не учил историю… он учил и даже помнил многие цифры! но годы славной гибели запоминаются куда лучше, чем кто когда кого родил…
– Один из внуков пал в Итилиене, – уточнил Барагунд, – а второй на войне, так? Странно, я тоже никогда не читал ничего о них.
– Неудивительно, – пожал плечами Таургон. – Ты много встречал в хрониках самого Элендура? О нем забыли… а те немногие, кто помнят, пишут, что он был бы равен Элендилу. Если забыли его, то кто станет помнить его сыновей…
– Обломленная ветвь, – проговорил старший сын Денетора. – Род Элендура, а через две тысячи лет и наш королевский род. И опять Итилиен.
В дымке грядущего
Боромир вернулся.
Жив и даже цел. Воины рассказывали о своем командире, что никакая рана не могла свалить его, а заживало всё стремительно.
Возвращение Боромира стало праздником для Минас-Тирита. Это ни близко не было победой, у врага не удалось отбить ничего. Но это было знаком будущей победы: сын Денетора смог сделать невозможное – и вернулся.
Его встречали не как героя. Его встречали как надежду.
Но он не отвечал на ликования. Сын Денетора спешил к отцу.
С сегодняшнего дня и навсегда – просто «сын Денетора».
Не старший, не младший.
Единственный.
Рассказы о совершенном Боромиром опережали его на много месяцев.
Его воины рассыпались по Итилиену маленькими отрядами, их задачей было не столько поразить врага, сколько спасти всех, кого можно. Они выводили жителей, спрятавшихся в гуще лесов и пещерах гор. Если надо, прокладывали дорогу стрелами и мечами, но предпочитали проскользнуть незамеченными. Время для доблести придет. Сейчас – спасти уцелевших при первом натиске врага, довести их до Андуина, там ждут лодки.
Андуин течет с севера на юг.
Тысяча Боромира крохотными ручейками продвигалась с юга на север.
И каждый день ее пути означал чьи-то спасенные жизни.
Но…
…– севернее форта Тарасар, – докладывал Боромир отцу, – нам не удалось найти никого. Мы осматривали окрестности не менее тщательно. Выживших нет. Мы прошли дальше, до Эндтирна. Ничего.
Денетор кивнул.
Оба прекрасно знали, что Фарарт Барагунда – много дальше к северу.
К мысли о том, что Барагунд погиб, они оба привыкли с начала войны, – насколько к этому можно привыкнуть. Но они надеялись, что Лалайт, с ее неукротимым духом, сможет скрыться, спасти… хотя бы кого-то.
Отец посмотрел на сына. Он не задал вопроса.
Сын, глядя ему в глаза, покачал головой.
Сказал:
– Нет. Невозможно.
Это значит: проверяли все места, где могут укрыться беглецы.
Это значит: в северном Итилиене орки были бдительнее и злее.
Это значит: одна смерть на всех. И хорошо, если быстрая.
– Отец, – говорит наследник, – я знаю о подготовке войска. Но прошу: позволь мне вернуться в Итилиен. Сражаться так, как говорил Таургон. Ты помнишь.
– Ступай, – отвечает Наместник. – Бери с собой, кого сочтешь нужным.
– Мой господин! И ты, отец! – вдруг решительно говорит Сурендур. – Раз всему Гондору станет известно о гибели лорда Барагунда и его семьи, мы должны показать им, что Дом Мардила крепок, как прежде! Мы потеряли родных людей, но род Наместников прочен, как и всегда.
– И? – оборачивается Денетор ко внуку. Нет, теперь уже – к младшему наследнику.