– Годами?
– Да. Годами на новой земле, которую они получат. Годами без налогов. По числу отработанных на меня лет.
Таургон вспомнил, что грушу режут затем, чтобы потом съесть.
– Налоги не платит семья, – продолжал Денетор, – но если работали отец и сын, и сын после свадьбы отделился, то все свои отработанные годы он получает сполна. Вот поэтому – не больше десяти лет. Им еще хозяйство поднимать на новом месте. Ну и вообще – больше десяти лет не платить налогов – это чересчур.
Форланг, почувствовав, что напряжение за столом спало, сделал знак слуге. И тотчас внесли (за дверью ждали, что ли?) сооружение из фруктов, взбитых сливок и еще каких-то нежных субстанций. Теперь можно есть и говорить.
– Как на твой вкус, – уточнил хозяин, – это сочетается с милосердием?
Северянин покатал сладкую вкусность во рту и серьезно ответствовал:
– Вполне.
– Тогда, – заметил Денетор, – я добавлю. Попытайся представить, что у строителей есть деньги. Где бы они их, – он прервался на ложку десерта, – стали хранить? В поясе, чтобы они просыпались при неудачном движении? В лагере, чтобы их легко было украсть? Или отправляли семье, чтобы женщины их растратили раньше времени?
Он решительно занялся фруктами, словно не было ничего важнее.
– Да, ты всё продумал, – отвечал Таургон.
– Пойми меня правильно, – Денетор допил вино, и Форланг налил ему снова, – я не назову их жизнь легкой. Бить и возить камень, мостить дороги – всё это суровый труд. Но кормят их досыта, они одеты, спят в тепле и сухости. Не считай меня слишком добрым: я просто помню о том, что этим людям еще поднимать землю где-нибудь в Анфаласе или Андрасте, сначала – не платя налоги, но потом я рассчитываю получить от них, и немало. Каждый год заботы о них сейчас вернется мне потом десятикратно.
– Не тебе, – Таургон тоже допил. – И не десятикратно. А тысячекратно. Гондору.
«Да, государь».
– Но объясни мне одну вещь, – Форланг налил ему; Таургон пригубил, – почему ты не скажешь всего этого на совете? Зачем разыгрывать то, что было?
– Ну а почему бы и нет? – Денетор снова занялся десертом; вспоминать лица Салганта и прочих, не заедая чем-то сладким, трудно. – Есть те, кто знает истинное положение дел. И есть те, кто взывает к милосердию. Это забавно.
– Не сказал бы, – нахмурился Таургон. – Не смешно, когда вместо мудрости видят алчность и вместо заботы – равнодушие.
– Я слышу голос дяди, – усмехнулся наследник.
– Раз он уже говорил с тобой об этом, то почему ты продолжаешь упорствовать? Почему? – он не укорял, он спрашивал. – Ты ничего не делаешь просто так.
– Почему… ты наверное знаешь, есть такая военная хитрость: оставить в крепости слабую стену и дать знать об этом врагу. Тогда тебе точно известно, куда придется его удар, и ты подготовишься. Так и тут. После первого сбора налогов многие лорды стали против меня. Разумеется, им безразличны строители дорог и всё прочее. Они будут недовольны мной, что бы я ни делал. И я предпочитаю, чтобы в совете меня осуждали за вину не только мнимую, но и такую, что всем понятно: этот человек совершенно не знает, что происходит в стране. Он соберет сторонников только из себе подобных.
Медленно отпил вина.
– Ну и потом, – добавил он, – это действительно забавно, согласись.
– Я соглашусь, что это мудро, – отвечал Таургон, – но не забавно. Я много лет хочу тебе сказать…
Он осекся, подумав, что не стоит при Неллас и особенно при Боромире. Да и вообще: гость, отчитывающий хозяина…
– Говори, – очень серьезно ответил Денетор.
– Ты уверен? Сейчас? – с сомнением произнес северянин. – За эти годы у меня набралось много резкостей.
– Заем сладким, – он показал на остатки десерта.
– Ладно, – отхлебнул вина для храбрости.
Пять лет назад за этим столом ты звал его «мой господин». А теперь он безоговорочно признает твое превосходство. Ты каждый раз удерживаешься, чтобы не обратиться к нему по имени. А он? как он в своих мыслях называет тебя?
– Ты знаешь, что я был стражником, и догадываешься, что я думал о тебе. Наместник тебе рассказал, как я стремился спасти Барагунда от бессердечного отца. Мне понадобились годы, чтобы одолеть пропасть между молвой о тебе и правдой. Но сотни и тысячи гондорцев живут, не подозревая об этой пропасти!
Он сцепил пальцы, подался вперед:
– Это несправедливо по отношению к тебе как к человеку, но я не стану обсуждать это: молва о тебе – твой выбор. Но подумай о том, что ты играешь честью Дома Мардила. И Дома Анариона: Дом Мардила хоть и не самый знатный, но самый известный изо всех потомков.
– А ты не хотел говорить при Боромире… – медленно произнес Денетор. – Честь Дома Анариона после меня отчищать ему и брату. Я оставлю им сильную страну. В ней легко будет быть добрым правителем.
– Но ты сейчас творишь несправедливость! От того, что она по отношению к самому себе, она не становится меньшей.
– Ты можешь осуждать меня за это, – спокойно ответил Денетор. – Но изменить мы уже ничего не сможем.
– Но в Ламедоне любят тебя. Строители дорог, ставшие южными крестьянами, ручаюсь, тоже.
– И что? – он усмехнулся. – Они по одну сторону Белых гор, Анориен по другую.
– Они могли бы приехать, рассказать о том, что ты сделал для них…
– Слишком дорого, – Денетор пригубил.
– Нет, нет, я не говорю о каких-то похвалах за деньги. Я о людях, которые будут искренне…
– Слишком дорого, – повторил наследник. – Их приезд. Забота об их семьях, пока нет кормильца. Чем они будут заниматься, живя здесь? не могут же они ходить по улицам и рассказывать, какой я хороший. Их жилье на это время… Очень много хлопот. Ради почти нулевого результата.
Он заел безнадежную перспективу остатками десерта.
– Вообрази, что ты-стражник встречаешься с одним из ламедонцев. И он так тепло говорит о йогазде. Ну? Ты бы ему поверил?
Он отодвинул тарелку, допил вино и подвел черту:
– Так что пусть ненавидят. Это бесплатно.
* * *
В глубине души Таургон отлично понимал, что с Денетором спорить не стоит. Принятое наследником решение может быть плохим или хорошим, но оно непременно окажется наилучшим.
Но здесь согласиться арнорец не мог.
Потому что сейчас Денетор действительно творит несправедливость. Да, это несправедливость к самому себе. Но от этого она не становится меньшей.
Примириться с этим – разумно? Пожалуй.
Но значит он, Таургон, совершит неразумный поступок.
В ближайший свободный день он сказал мальчишкам, что у него дела (чем безжалостно разрушил все их планы), и отправился в Четвертый ярус.
Он был уверен, что найдет Денгара в таверне. Привычка бывшего командира неспешно пить пиво, собирая тем временем все новости, – эта привычка вряд ли изменилась за годы. Как и умение растягивать одну кружку на два, а то и на три часа.
Было слегка заполдень. Время отдыха для стражника: все в трудах, улицы пустынны; до того, когда холостые повалят в трактиры, еще несколько часов. Поешь сам, пока никто не торопит. Или займись своими делами. Или просто ничего не делай.
Таургон подошел к знакомой дубовой двери. Пять с лишним лет он открывал ее каждый день… а сейчас – как в юность вернуться. Странно: он-тогдашний был больше мальчишкой, чем тот, кто рыскал по арнорским болотам, добивая орков. Но оно и понятно: на Севере он был командир, а тут – бродяга из глуши, ошеломленный Минас-Тиритом…. Смешно и трогательно вспомнить.
Он вошел.
За стойкой не было никого: в этот час хозяева заняты на кухне, а если они кому понадобятся, их позовут. За одним из столов сидела компания купцов – видно, что приезжих, за другим – двое юношей, за третьим… Денгара нет? он пришел слишком рано? или тот полуседой стражник спиной к двери..?
Купцы удивленно взглянули на гвардейца, смотревшегося здесь донельзя неуместно, но разговора не прервали. Прочим не было до него дела. Таургон прошел к столу с одиноким стражником.
– Могу я присесть?
– Садись, господин мой, – повернулся к нему тот. – Силы Запада! Таургон?!
– Добрая встреча, Денгар.
Как постарел… сколько же ему? Тогда выглядел лет на десять старше… прошло почти двадцать. Значит, под шестьдесят? Для него это возраст…
– Какой ты стал! – щурился его бывший командир. – Красавец! Эй, кто-нибудь! Несите…
Он осекся и посмотрел на северянина. Тот сидел расслабленно, но при этом совершенно прямо; в его позе не было ни надменности, ни еще какого-то намека на превосходство, но всё же хотелось называть его «мой господин», а не по имени.
– Ты пиво-то наше будешь? Или оно уж теперь тебе нехорошо?
– Отчего же нет? – улыбнулся Таургон. – Я помню здешнее пиво, оно славное.
– Вот и добро! – облегченно выдохнул Денгар.
Появилась Хириль.
Постарела. Располнела. Тогда была решительная хозяйка, а сейчас уже впору бабушкой звать.
…как у них здесь время идет. И не хочется про такое время говорить «идет вперед», потому что «вперед» – это хорошее, а что хорошего, когда морщины на лице и силы не те…
– Хириль! Узнаёшь красавца? Это же Таургон! Ну, вспоминай: северянин, был у меня, его пятнадцать лет назад в гвардию забрали. Ну?!
По лицу хозяйки было видно: то ли забыла, то ли тот стражник никак не связывается у нее с этим высоким гостем.
– Что тебе подать, мой господин?
– Пива ему налей, – ответил Денгар за чуть растерявшегося гвардейца. Поняв, что эти двое неспособны общаться напрямую, спросил: – Ты есть будешь?
– Нет, благодарю, я не голоден.
– Ну тогда принеси нам сыру. Надо же пиво заедать.
Хириль ушла.
– Ты-то ее помнишь?
– Да. Она очень постарела.
– Так у нас тут, знаешь ли, стареют рано. Это вы там наверху…
– Тебе тоже до старости далеко, – примирительно сказал Таургон. – Четверть века держишь отряд и продержишь еще столько же, а?
– Посмотрим, – отвечал Денгар, пытаясь скрыть, как ему нравятся эти слова.