– А в той, что спалили и людей в колодец побросали, – жестко проговорил Илья. – Или вы там не были?
– Были, – поняв, что отпираться нет смысла, кивнул Никита.
– И что?
– Да ничего! Видели и дома обгорелые, и людей убитых, а кто это сотворил, мы не знаем.
– А кто знает? – вмешалась Василиса.
– Господь Бог знает! И тот, кто еще раньше нас там побывал! – Никита не сдержался, возвысил голос, едва не крикнул.
– Тише, не ори! – Приснославич поднял руку, словно намереваясь сграбастать парня за грудки. Но вовремя передумал. – Откуда мне знать, что вы к убийству непричастны? Был ты там?
– Был. Только трупы уже холодные были, а бревна горелые снегом замело. Опоздали мы дней на пять. Да и вы тоже!
– А кто докажет, что это не вы?
– Кто докажет? Добрян с нами был…
– Добрян загрызенный лежит! И Гладила тоже… Кто твои слова подтвердит?
– Они! – Никита показал на де Тиссэ и Улана, стоявших молча.
– А почему я им верить должен?
– А почему не должен? – теряя терпение, выкрикнул парень.
– Не ори! – рыкнул Илья. Тише добавил: – Вот что, малый. Я тебя не знаю. Друзей твоих тоже. Может, вы посланники московского князя… А может, и нет. А если и посланники, то откель мне знать, зачем вас Юрий послал?
– Иван… – не задумываясь, поправил Никита.
– Да невелика разница! – встряла Василиса.
Воевода поморщился, но смолчал, не нашел что возразить.
– Юрий, Иван… Что в лоб, что по лбу! Нет у меня им веры. Нет и вам веры. Многое мне тут непонятно. Откуда у людей раны кусаные?
– С ними вместе волки нападали! – звонко воскликнул Улан-мэрген.
– Тебя не спрашивают, морда татарская.
– Он правду говорит, – вступился за друга Никита. – Люди нападали вместе с волками. Или волки вместе с людьми…
– И кто тебе поверит?
– Я сам пару подрезал, не меньше!
– И где они? – Воевода обвел рукой поле побоища. – Где?
Парень осмотрелся. И в самом-то деле – где волчьи трупы?
Нет, не может быть. Никита зажмурился и потряс головой. Открыл глаза. Все по-прежнему. Окровавленные человеческие тела в грязных шубах, драных портах и засаленных рубахах.
– Что зыркаешь? – привлек его внимание Илья. – Мне своим глазам верить или твоим словам? Что скажешь?
Никита промолчал, пожав плечами.
– Нечем крыть, да? Если бы Добрян или Гладила живыми были бы да подтвердили…
Парень слушал краем уха. Что-то не так… Эта мысль засела у него в голове и свербела, как комариный укус. Но что именно не так, он никак не мог сообразить.
– Кто знает, на чьей стороне вы тут дрались? Рыцарь-чужестранец, да еще из крыжаков. Ордынец, от которых земля Русская полвека стонет…
– Литвина еще забыл, воевода! – Никита сдерживал себя из последних сил. Столько злых и несправедливых слов он не выслушивал ни разу в жизни. – Был с нами литвин один. Он мне жизнь спас, а сам сгинул. Вон там лежит! Пойди посмотри, воевода! Ты ж литвинов тоже не любишь, правда? Как и татар, франков, москвичей… Кого ты любишь, Илья Приснославич, кроме себя и своего князя? Всех людей делишь на своих и остальных, которые никем, кроме врагов быть не могут! Вот ты Добряна поминаешь к месту и не к месту, а Добрян, между прочим, вот его спас в бою! И не раздумывал – ордынец, мол, вражье семя! И дрались плечом к плечу: русские, франк, литвин, татарин…
– Довольно! – оборвал его воевода. – Хватит! Ничего не знаю и знать не хочу! В Смоленск с моим отрядом пойдете! Пока добром предлагаю. Не захотите, на веревке приведу, как коров или коней заводных. Ну, что?
Смолянин глядел с прищуром, испытующе. Его люди приблизились, окружив троих обезоруженных плотным кольцом.
Окинув взглядом копейные жала и наконечники стрел, следящие за каждым его движением, Никита вздохнул. Может быть, он и сумеет прорваться, уйти в лес, а вот Улан-мэрген с крыжаком вряд ли.
Брат Жоффрей, видимо, подумал о том же.
– Мы принимаем ваше приглашение, воевода, – торжественно проговорил он, не дав Никите открыть рта. – Найдутся ли у вас свободные кони под седло?
– Кони? – ощерился Илья. – А вот дудки. Пешком пойдете. Твердила!
– Я тут, Приснославич.
– Подбери их оружие. Да побыстрее!
Больше не говоря ни слова, не слушая возмущенного бурчания крестоносца, он развернулся и вспрыгнул в седло. Выкрикнул для своих уже:
– До Смоленска доберемся, холопов на санях пришлем за убитыми. И товар бросать негоже, надо привезти и родичам купцов отдать.
Уже шагая по дороге, Никита понял, что же из увиденного не давало ему покоя…
Грудень 6815 года от Сотворения мираСмоленская дорога, Русь
Ночную тьму разрывало пламя двух костров.
Невысокие, кривоногие воины в лисьих малахаях и войлочных подшлемниках, в куяках и чаргахах[110] по очереди проходили между огнями под бормотание седого, но еще крепкого шамана.
Вообще-то обряд очищения следовало проделать еще дня три назад, после того как отряд нукуров столкнулся с неведомым злом в забытой людьми и Великим Небом лесной деревушке. Но Кара-Кончар спешил – тверичи уходили, не останавливаясь, и, если оторвутся чересчур уж, то попробуй догони. Тем паче нельзя о смолянах забывать – если вдруг сядут на хвост, то отвлекут от главной цели.
И только отъехав подальше, ордынцы остановились на долгий привал, давая роздых усталым коням, а хитрый, как матерый лис, шаман Джерби развел священный огонь.
Нукуры молились кто Великому Небу, кто Аллаху, стараясь отвести прилипшее зло и неудачу, которой только дай слабину – прицепится, как репей к собачьей шерсти.
Кара-Кончар приказал устроить достойное погребение погибшему Алтану. Бедняга был хорошим воином, отважным и умелым, но невезучим. Может, и не стоило брать его в поход? Ну, теперь что толку рассуждать?
Татарский вождь сидел у костра и с содроганием вспоминал, как распахнулась дверь избы и из нее вывалился нукур, зажимая горло, а между его пальцами тугими струйками била алая кровь. Он еще подумал тогда: «За что? Ведь мы хотели честь по чести попросить харчей, никто не собирался грабить…» Как, увидев свежую кровь, напуганные смерды в один миг преобразились и с голыми руками бросились на его воинов, которые, не ожидая подвоха, разбрелись по деревне кто куда. Пришлось браться за оружие и убивать. Рубить и колоть рычащих, словно дикие звери, селян. Бить из луков… Хорошо еще, что заранее озаботились взять с собой не ордынские стрелы, а русские. Теперь, если кто-то наткнется на уничтоженную весь… дружинники смоленского князя, к примеру, или просто случайно проезжающие мимо купцы… то татар не заподозрят. И снег третьего дня шел – следы замело надежно.
Федот вздохнул. От боя он отродясь не бегал, но нет сейчас времени на стычки со смоленскиим порубежниками или княжьей дружиной. Тверичи уходят все дальше и дальше на закат…
Скрипнул снег под мягкой подошвой. Кара-Кончар повернул голову.
Верный Бургут стоял в трех шагах, согнув спину и упираясь кулаками в колени.
– Чего тебе?
– Я выполнил твое приказание, Кара-Кончар. Всех проверил. У Хори кусаная рана. Выше колена. Проклятые урусские псы! Штанину прокусили…
Федот помолчал. Вздохнул. Стоит ли звать шамана? Что нового может сказать Джерби? Они и так уже все обсудили еще на предыдущей ночевке. Перебитые ими урусы несомненно были одержимы злыми духами, вселяющими в людей ярость и жажду крови. И не такую, как у обычного воина, впадающего иногда в боевой раж, когда вокруг свистят стрелы и звенят сабли. Там все понятно и объяснимо. Здесь же люди на глазах зверели, пренебрегая опасностью, кидались грудью на клинки, лишь бы дотянуться зубами до горла врагов. Хитрая хворь. Кто знает, есть ли снадобье, спасающее от нее? Поможет ли молитва? Хватит ли сил у священного огня изгнать злых духов?
Джерби рассказал, что слышал еще от своего деда историю, как в одном стойбище заболел пастух.
Днем он был самым обычным человеком, а ночью его обуревало страстное желание напиться крови. Вначале одержимый нападал на овец, загрыз нескольких жеребят, и сторожевые псы – здоровенные, кудлатые, не боящиеся один на один волка, – поджимали хвосты и прятались, почуяв его приближение. Потом он принялся нападать на людей. Загрыз женщину, украл младенца прямо из люльки, покусал соседа, вышедшего ночью из юрты по малой нужде.
Сосед отбился и рассказал остальным жителям стойбища, кто повинен в ночном разбое. Убийцу опознали по отрубленной руке. Его сожгли, да вот беда – через две луны стал выходить на охоту укушенный сосед.
Вскоре все люди, жившие в том стойбище, или умерли от клыков, или озверели сами.
Печальные и удручающие сердце новости докатились до нойона, управлявшего тамошним улусом. Он был мудрым человеком, собрал самых отважных и решительных нукуров, окружил стойбище и перебил всех до последнего человека… Или не человека? Неважно. Тем более что нойон, рассудив здраво, уничтожил весь скот и всех коней. А потом сложил людские трупы вперемешку с тушами скотины в большую кучу, обложил хворостом и…
– Бургут!
– Я жду приказаний, Кара-Кончар!
– Позови Хори, да поживее.
Нукур поклонился и убежал, смешно переваливаясь с ноги на ногу. Федот, хоть и жил в Орде почти пять лет, никак не мог привыкнуть к походке кочевников.
В стороне весело перекликались татары. Хохотали, подшучивая по обыкновению над одноглазым и плешивым Уйгуром, который молча сносил обиды, несмотря на медвежью силищу – баатур легко гнул в ладони подкову.
«Когда-нибудь он сломает насмешнику шею, и все прекратится», – подумал Кара-Кончар. Вытащил из ножен прямой узкий меч. Отблеск пламени окрасил багровым тщательно отполированную сталь.
– Я привел Хори, – окликнул предводителя Бургут.
– Да? Хорошо. Подойди ко мне, Хори-нукур.
– Я жду твоих приказаний, Кара-Кончар, – приблизившись, несмело проговорил воин.
– Скажи, Хори, ты молишься Великому Небу?