Элен фыркнула.
— Ему предложишь!
— Вот за это я люблю Гая. Он любит эту женщину уже столько лет… Подобное нечасто встретишь.
— Ну и что дальше? Он женат на курице. Я просто не понимаю — получить замечательное образование и закинуть диплом в посудомоечную машину!
— Но она тоже любит его. А если бы Рамона не держала на себе дом с самого начала, разве Гай смог бы заниматься бизнесом? Особенно с теми крохами, которые достались ему изначально?
— Ох, не смеши меня. Ты эту жалкую торговлю вином называешь бизнесом?
— Что же ты называешь бизнесом?
— Я? Нечто иное. Настоящий бизнес — это когда ты вкладываешь деньги, которые пахнут виноградом, а они возвращаются к тебе уже с другим запахом…
— Но мрамор не пахнет, — насмешливо заметил Поль. — Послушай, ты никогда не задумывалась о том, чтобы заняться похоронным бизнесом?
— Ты хотел меня задеть? — Элен захохотала, ее необъятная грудь, прикрытая на сей раз зеленым шелком, заколыхалась. Элен обожала накидки, ротонды, пончо, ими у нее забита половина гардеробной. Вторая половина — шляпами. — Не удастся. Я собираюсь открыть гранитную мастерскую. У меня есть даже скульптор с именем.
— Правда? — В глазах Поля зажглось любопытство. — Кто же он?
— Роже Гийом.
— Неужели он согласился? — Поль уставился на Элен с искренним изумлением.
— Он еще не знает о своем счастье, — она усмехнулась, — но обязательно согласится. Я предложу ему условия, от которых он не сможет отказаться. — Она ухмыльнулась, ее ярко накрашенные губы надулись. — Я обеспечу ему неделю без сна, и он пойдет на все, что бы я ни предложила.
— Его станут терзать кладбищенские видения?
— Нет, явь.
Элен раздвинула губы в улыбке, и Поль увидел зуб с щербинкой, который она до сих пор почему-то не заменила.
— Кстати, а почему ты не исправишь себе зуб? — спросил он.
— Я храню его как память. — Элен улыбнулась еще шире.
— Память о чем?
— О первой победе. Мой враг, который остался побитым, не просто починил собственный зуб, он заменил его на искусственный. Поэтому, когда я настраиваюсь на победу, я подхожу к зеркалу и сама себе улыбаюсь. Я вижу символ новой победы. Я фетишист, ты ведь знаешь, дядя. Так вот, ты меня отвлек. Роже не будут мерещиться кладбищенские видения. То будут видения совершенно иного рода.
— Какие же?
— Сцены любви! — Элен запрокинула голову и захохотала. — Причем натуральные. Он, знаешь ли, скоро женится на мне.
— О Господи! — охнул Поль. — Ты ему уже предложила?
— Обычно мужчина предлагает женщине руку и сердце, дядюшка… Но не тебе об этом знать.
— Ты хотела меня задеть? — с любопытством поинтересовался Поль.
— Нет, Боже упаси! Уточнить, только и всего.
— Что ж, если он станет ваять надгробия, я готов стать первым клиентом. Он настоящий художник.
— Запишу на очередь. — С совершенно спокойным лицом Элен подошла к столу, открыла тетрадь и записала имя Поля под номером один. — Тебя как изобразить?
— Как подскажут ваши теплые сердца. Только не надо в клоунском наряде, как танцовщика Нижинского на кладбище Монмартра. Думаю, ему это изваяние не нравится.
— Не понравилось бы, — поправила его Элен.
— Я настаиваю на таком варианте: ему не нравится.
— Он тебе… дал знать?
— Да, когда я относил ему цветы два дня назад. Желтые хризантемы.
— Что ж, ты тоже когда-то танцевал на сцене…
— То были лучшие дни моей жизни, — согласился Поль.
Элен оборвала воспоминания и вернулась в дом.
Ее знобило, она накинула на плечи голубой плед, который свисал с ручки кресла. Она понимала, ее озноб не от холода, не от простуды, он совершенно иного свойства. Ей внезапно показалось, что Поль с того света видит ее сейчас, знает, что она затеяла.
Элен подошла к окну, кутаясь в плед, пытаясь отделаться от воспоминаний о том разговоре с Полем. При всей своей легкости и артистизме натуры, Поль был упрям до крайности и неумолим. Он жил так, как хотел. И умер тоже так, как хотел. Как умирают многие служители танца. Не оставив после себя ни жены, ни детей.
Тени скользили по гостиной, принуждаемые закатным солнцем, которое стремительно покидало день, уступая время ночи. Элен казалось, что тени делают балетные па. Охваченная непонятным страхом, она включила свет — комната, залитая огнями хрустальной люстры, мгновенно переменилась, смущающие тени растаяли.
Элен отшвырнула плед, он осел на ручку кресла, а потом медленно сполз вниз по шелковой обивке, красной, как кровь, и голубой лужицей растекся по полу. Красная кровь и голубая. Элен усмехнулась. Ей больше нравится голубая. Потом Элен повернулась к двери, в которою тихо постучали. Она знала: там Роже.
— Ну как, ты рада? — спросил он, простирая к ней руки.
Элен прижалась к нему большим телом, сцепив мягкие пальцы у него на шее.
— Все так, как ты хотела? Видела газету?
Она разжала пальцы и провела руками по голове Роже, словно приглаживала волосы. Роже давно брился наголо, она никогда не видела его с шевелюрой.
— Конечно. Да. Пока все хорошо.
Элен кивала как китайский болванчик, а Роже смотрел на нее, с интересом наблюдая за ритмичными движениями головы. Он понимал, сейчас Элен сама не замечает, что делает. Значит, ее мысли заняты чем-то другим.
— О чем ты думала перед моим приходом?
— О… о тебе, — солгала она, не собираясь говорить правду.
— Ну хорошо. Мне остается только радоваться. — Роже огляделся. — А как насчет того, чтобы поесть? Я сегодня очень устал.
— Ох ты, мой молотобоец. — Смеясь, Элен погладила его по щеке. Длинные наманикюренные красные ноги царапнули кожу, на ней вспыхнул красный тонкий след. Она потерла его подушечкой указательного пальца. — Извини.
Роже кивнул бритой головой. Серебряная цепь на шее блеснула в свете люстры.
— А к чему такая иллюминация?
Мне стало страшно, едва не выпалила Элен правду, но вовремя спохватилась.
— Я хотела получше рассмотреть тебя. Я так по тебе соскучилась.
— Ммм… — промычал он, соглашаясь. Даже если это не так, а это наверняка не так, не важно, подумал Роже. — Так я поем сегодня у тебя или мы куда-нибудь съездим?
Элен ухватилась за его предложение, глаза ее снова заблестели.
— Как хорошо ты придумал! Ну конечно, мы поедем. Я хочу съесть бифштекс с кровью.
Роже вздрогнул и отвел глаза от обивки кресла. В свете хрустальной люстры она на самом деле была натурального цвета крови.
— Скоро должен произойти заключительный акт захватывающего спектакля, — говорила Элен, открывая косметичку.
— Он называется «Погребение брата»? — Роже усмехнулся. — Ты уже придумала надгробие?
— Нет, я закажу его, — в тон ему отозвалась она.
— Только за очень большие деньги. Кажется, это уже заказ номер два? Я ничего не перепутал?
— У тебя хорошая память. Но ты ленив, мой мальчик. Ты даже не приступил к исполнению первого заказа.
Роже засмеялся.
— Я не работаю в кредит. Официальный заказ на памятник Полю Гарнье не поступал.
— Потому что он не оставил мне денег на заказ. Он лишь высказал пожелание, чтобы ты изваял ему памятник. Вот я и стараюсь вернуть его деньги, чтобы осуществить его последнее желание.
— А благотворительностью ты, конечно, не занимаешься.
— Я подумаю об этом. Как только закончу нынешнее дело.
— Но тогда ты поставишь памятник Полю на деньги своего брата?
— Ты совершенно не прав. — Элен уже сидела перед зеркалом и водила по полным губам остроконечной помадой. — Я просто все события верну на один виток назад. Виноградник Поля мой брат вынужден будет продать мне, чтобы выкрутиться из истории, в которую попадет с текилой.
— В которую ты его вкрутила, — уточнил Роже. — Ты опасная женщина. — Он пристально оглядел ее с головы до ног. Такое щедрое тело… Обычно оно обещает щедрую, нежную душу.
— Нет, милый. В щедром теле щедрый ум!
— Однако!
— Посуди сам, разве я не умна? Я смогла убедить тебя, известного упрямца… помочь мне сплести интригу! — Она засмеялась. Потом, взглянув на лицо Роже и заметив совсем не то, что собиралась, поспешила добавить: — Прости, я иногда люблю пошутить, но, если серьезно, ты мне здорово помог со своей натурщицей.
Роже молча наблюдал за Элен. Сейчас она надевала свою «сто сорок седьмую накидку» — так он обычно подсмеивался над ее пристрастием к бесформенным нарядам.
— Ты мы едем? — Элен выпрямилась и, гордо вскинув голову, взглянула на Роже.
Глава семнадцатаяГолова, разбитая вдребезги
Рик открыл глаза и снова закрыл. Веки были тяжелыми, будто из свинца. Сердце бешено билось, во рту стоял горький вкус, словно вся желчь, которая накопилась в организме, поднялась и сосредоточилась во рту.
Что со мной такое? — ворочался в голове вопрос. Где я?
Солнце пробивалось сквозь розовые занавески в желтый цветочек, оно давило на глаза, выжимая слезы. Рик тихо лежал, прислушиваясь и пытаясь по звукам, доносившимся откуда-то снизу, понять хоть что-то. Кровь пульсировала в ушах, мешала слушать. Потом в этот мучительный ритм вторглись голоса.
Рик провел рукой по груди, его глаза широко открылись. Он попытался повернуть голову, но она, как чугунная гиря, откатилась обратно, в ямку на подушке. Тогда он скосил глаза и увидел, что лежит на кровати с железной спинкой. Он в рубашке. Рик провел рукой по животу, потом ниже. Он в джинсах. Потом попробовал пошевелить пальцами на ногах. И без ботинок.
Взрывы смеха и звон стекла долетели снизу. Память понемногу возвращалась к Рику.
Рамона!
Он дернулся, чтобы сесть в постели. Но голова всем своим весом тянула вниз, ему казалось, она сидит не на шее, а на железном штыре и кто-то забивает его все глубже. Он снова упал на подушку.
— Рамона! — простонал Рик, напрягая голос.
Он сразу почувствовал, как сильно дерет горло. Рик открыл рот, потому что язык распух и не помещался во рту. Ответом на его стон был новый взрыв хохота и, следом, громкий голос, быстро-быстро произносящий что-то на чужом языке.