Впереди увидел всадников. Они шагом ехали по степи, направляясь к юртам большого куреня. За юртами, у извилистой речки, паслись овцы и козы.
Он начал медленно снижаться.
Белый козленок, почесав лоб о крутой глинистый берег, стал пить воду. Орел зашел так, чтобы тень не выдала его, и устремился вниз. Ветер засвистел в потрепанных перьях крыльев, земля, речка, козленок с низко опущенной головой быстро приближались. Он выставил вперед ноги с изогнутыми когтями, готовый вонзить их в белую спину. Козленок услышал свист ветра в крыльях, поднял голову, испуганно мекнул и побежал. Но что скорость его бега по сравнению с вольным падением! Орел настиг его, когти почти коснулись короткого вздрагивающего хвостика, торчком поднятого вверх, но в это мгновение козленок бросился в сторону и легким прыжком взлетел на обрывистый берег. Орел не смог круто вывернуть, ударился грудью о кромку берега, перевернулся через голову и растянулся на траве. Долго лежал, оглушенный, униженный, наконец встрепенулся, сел. На траве валялись перья. Овцы и козы, немного отбежав, безбоязненно смотрели на него круглыми глазами. С яростным клекотом он взмахнул крыльями, поднялся, но боль в груди была сильнее его ярости — полетел прочь. Летел низко, с трудом взмахивая крыльями. Снова прямо перед собой увидел всадников. Он знал, что на такой высоте опасно пролетать над ними, а взмыть в небо не мог, трусливо вильнуть в сторону не хотел. Заметив стрелу, отпрянул. Но ему только показалось, что отпрянул. С хрустом переломилось правое крыло, боль обожгла бок, и он опять устремился к земле, теперь уж не по своей воле.
— Зачем сгубил такую птицу, анда Тэмуджин?
Тэмуджин слез с коня, приподнял орла за крыло.
— Он свое отжил. Стрела лишь слегка ускорила его конец.
— И все равно стрелял зря. Орел — священная птица.
— Почему?
— Все небо — его нутуг-кочевье. Над ним никто не властен.
— Он хотел поживиться в моем стаде. Над стадом властен я, анда Джамуха. Без моего дозволения ни священная птица, ни хитрый зверь не получат ничего. — Он подал орла Боорчу. — Пусть из его крыльев сделают оперение для моих стрел.
Въехали в курень. У коновязи их встретил Джэлмэ.
— Тэмуджин, из улуса тайчиутов пришли еще шесть человек.
— Со скотом?
— Три лошади и пара быков с повозкой.
— И то хорошо.
— Четырех я отправил к овчарам. Пусть помогают делать хурут и катать войлок.
— Разумно. А еще двое?
— Это Тайчу-Кури и его жена. Я подумал, что ты захочешь поговорить с сыном Булган.
— Давай его сюда!
— Ну, я пошел, — сказал Джамуха.
— Подожди. Сейчас пойдем обедать к моей матери.
— У тебя много дел, анда Тэмуджин. Не буду мешать. — Джамуха отвел взгляд. — Пойду отдыхать.
За Джамухой потянулись его нукеры. Тэмуджин развел руками. Непонятный человек анда. То очень добрый, приветливый, веселый, то вдруг, как сейчас, повернется и уйдет, словно чем-то обиженный.
Их юрты стояли рядом. Еще в меркитских владениях, на пиру в честь великой победы над Тохто-беки, они с Джамухой решили больше не разлучаться, жить, как живут родные братья. И снова кровью подтвердили клятву, которую дали друг другу в детстве. Хан ушел в свои кочевья, а они поставили курени в этой местности, называемой Хорхонах-джубур. Место Тэмуджин выбрал с умыслом. Рядом кочевья тайчиутов. Теперь, когда в его руках треть огромной олджи,[38] он может принять под свою руку всех, кто пожелает прийти.
И люди идут. Нет ни дня, чтобы кто-то не пришел. Больше всего бегут от Таргутай-Кирилтуха, но и от его родичей — Даритай-отчигина, Хучара, Алтана, Сача-беки — тоже побежали. Однако Джамуха почему-то не радуется этому. Молчит. Почему?
— Друг Боорчу, Джамуха, кажется, обиделся?
— Может быть, и обиделся.
— Но я ему не сказал ни единого неприятного слова!
— Ты не сказал… Но ты, стоя на ногах, готов разговаривать с беглым харачу, ты — высокородный нойон. И Джамуха должен стоять рядом с харачу, ожидая, когда позовешь его обедать.
— Это ты так можешь думать, Джамуха так думать не может!
— Я как раз ничего такого и не думаю. Я твой нукер. Джамуха владетель племени.
— Может быть, ты и прав, Боорчу…
В его юрте никого не было. Братьев, кроме Тэмугэ-отчигина, он разослал по своим айлам и куреням приглядывать за пастухами, содержать в порядке так неожиданно доставшееся и такое огромное хозяйство. Для матери и младшего брата поставил отдельную юрту. Своя юрта была и у Борте.
— Садись, Боорчу. Примем Тайчу-Кури как большие нойоны.
Боорчу сел на стеганный узорами войлок — из шатра самого Тохто-беки, поджал под себя ноги, важно надулся.
— Тэмуджин, ты должен быть таким. — Засмеялся.
— Пусть таким будет Таргутай-Кирилтух.
Джэлмэ привел Тайчу-Кури. С той поры, как его видел Тэмуджин в последний раз, Тайчу-Кури мало изменился. Стал чуть плотнее, да под приплюснутым носом выросли реденькие усы, а в остальном все тот же.
На широком лице простодушно-счастливая улыбка и радостное удивление.
— Тебе не мешало бы и поклониться, — подсказал ему Боорчу.
Тайчу-Кури сорвал с головы худую шапчонку, прижал к груди, поклонился и Тэмуджину, и Боорчу. В раздумье посмотрел на Джэлмэ, но не поклонился, чуть кивнул головой, рассмешив Боорчу.
— Джэлмэ за господина не признаешь!
— Будто я не знаю, кто господин, — с легкой обидой сказал Тайчу-Кури. — Мы с ним в одном курене жили. Он сын кузнеца.
— Ты пришел с женой? А где твоя мать? — спросил Тэмуджин.
— Ее убили меркиты.
— Жаль. Хорошая была женщина. Но я отомстил меркитам. За все. За твою мать тоже. Ты помнишь, как вместо меня получал палки?
— Бывает, вспомню. Спина зачешется, поцарапаю и вспомню.
— А голова? Крепко я тебя тогда стукнул колодкой?
— Ничего стукнул…
— Тайчу-Кури, ты делал для меня все, что мог, и я помню это. Чем помочь тебе? Что у тебя есть?
— У меня ничего нет, — вздохнул Тайчу-Кури. — Услышав, что ты вошел в силу, я взял жену за руку и пошел к тебе.
— Ладно… У тебя будет своя юрта, конь, оружие. Ты будешь служить мне, как твой отец служил моему отцу.
— Спасибо… За юрту, за коня. — Тайчу-Кури мял в руках шапку.
— Ты, я вижу, недоволен? Думаешь, заслужил большего? — Тэмуджин нахмурился. — Проси.
— Больше мне не надо. Но я не хочу быть воином.
— Он не хочет быть воином! Вы посмотрите на этого малоумного! Ты хочешь выделывать овчины? Согласен. Выделывай.
— Выделывать овчины я вовсе не люблю.
— Так чего же ты хочешь? Сидеть рядом со мной, как Боорчу и Джэлмэ?
— Я научился делать хорошие стрелы…
— Стрелы? Почему же сразу не сказал? Хорошего умельца я ценю даже больше храброго воина. Делай, Тайчу-Кури, стрелы. Как можно больше. Боорчу, выдай ему все, что потребует. Пусть он не заботится ни о еде, ни о питье, ни о тепле.
Тайчу-Кури заторопился из юрты. Едва прикрыв за собой полог, закричал:
— Каймиш! Он меня не забыл. Мы будем жить хорошо. Я же вырос в одежде Тэмуджина…
Тэмуджин невольно рассмеялся.
— Он хороший парень. Если такой же умелец, цены ему нет. Джэлмэ, когда твои отец будет ковать мое железо? Нам нужны кузнецы, лучники, стрелочники, тележники… У нас все должно быть свое. Поезжай, Джэлмэ, к отцу. Передай: все, что он говорил в курене тайчиутов и позднее, я хорошо помню и буду стараться делать, как он хотел.
— Я получил весть: мой отец болен. Вряд ли он сможет ковать…
— Все равно поезжай. Твой отец большого ума человек. Я хотел бы с ним поговорить. Что слышно о Теб-тэнгри?
— Не зная устали, он работает языком в тайчиутских куренях. Его предсказания начинают сбываться, и люди слушают его с трепетом.
— Пусть он приедет ко мне. Я хочу поговорить с ним.
«У тебя много дел», — с потаенным осуждением говорит Джамуха. И верно, много. И отложить ни одно невозможно. Он достиг того, о чем еще недавно едва осмеливался думать. Конечно, весь улус отца пока не собрал, людей мало, не хватает даже рук, чтобы доить всех кобылиц и коров, невелико число воинов…
Когда возвращались из меркитских владений, его встретил Теб-тэнгри.
«У тебя теперь есть седло и конь под седлом, — сказал он. — У тебя юрта с очагом и невыкипающим котлом над огнем. Но не сиди у котла. Чаще вдевай ногу в стремя седла». Тэмуджин и без шамана знал: сидеть некогда. С ним Джамуха, над ним благоволение хана Тогорила. Пока будет так, никакой Таргутай-Кирилтух не осмелится тронуть его или потребовать выдачи беглых воинов. Пока… А что будет потом, никому неведомо. Надо спешить, умножать свою силу. Чем же недоволен Джамуха?
Его думы вспугнул Тэмугэ-отчигин. Переступив порог юрты, младший брат смущенно-неуверенно кашлянул, проговорил:
— К матери большие гости прибыли — наш дядя Даритай и двоюродный брат Хучар.
— О-о! — удивленно округлил рот Тэмуджин, тряхнул головой, победно глянул на Боорчу и Джэлмэ.
Если к нему пожаловал хитромудрый дядя, не боясь гнева Таргутай-Кирилтуха, то…
— Зови скорее! — сказал Тэмугэ-отчигину.
— Они сюда не идут.
— Почему?
— Об этом их спросила наша мать. Дядя сказал: негоже старшему идти на поклон к младшему.
— Как, как?
Опасливо поглядывая на брата, Тэмугэ-отчигин слово в слово повторил сказанное. Глаза Тэмуджина налились чернотой, по вздрагивающим щекам пятнами пошел румянец; сдавленно просипел:
— Во-от что! — Бурно выдохнул из груди воздух, гневно загремел: — Блудливые псы! Ждут, что я буду слизывать пыль с их гутул?! Гоните из куреня! Плетями! Нет, коровьим дерьмом! Боорчу, кличь нукеров.
— Это можно. Это я сейчас, — весело отозвался Боорчу, но не побежал из юрты, даже не поднялся. — Это просто, Тэмуджин. Но когда я был маленьким, бабушка говорила мне: «Не бери горячий уголь голой рукой, обожжешь пальцы».
— Боорчу! — угрожающе крикнул Тэмуджин.
— Ладно, я сделаю, как ты велишь. Но тебе не мешало бы послушать, что об этом скажет Джамуха.