Но ван дорны, охраняющие Джозефину, помнят плакаты. Ее охранники остановят всякого, кто хоть немного похож на первый рисунок.
Фрост заметил, что взгляды детективов то и дело устремлялись к стоящему поблизости высокому рыжеволосому мужчине в просторном пиджаке и в котелке. Подозреваемый? Думают, Гарри Фрост выкрасил волосы в рыжий цвет, похудел на несколько фунтов и подрос на два дюйма? Этот парень похож на франта с Пятой авеню. Но на лбу тонкие шрамы, какие бывают у боксера. И он постоянно озирается, хотя старается этого не показать.
Это не подозреваемый, решил Фрост. Еще один чертов ван дорн — глава группы, судя по тому, как смотрят на него остальные. Неожиданно Фрост сообразил, кто этот щеголь — Арчибальд Эйнджел Эббот IV. Неудивительно, что его не потрудились переодеть механиком.
Арчибальд Эйнджел Эббот IV был слишком известен, чтобы работать под прикрытием. Он всегда занимал высокое положение в аристократическом обществе — самый завидный жених Нью-Йорка. Потом газеты сделали его еще более известным, когда он женился на дочери железнодорожного магната Осгуда Хеннеси. Его жене предстояло унаследовать всю империю. Фрост недоумевал, почему Эббот не сменил пистолет на клюшки для гольфа.
Этот вопрос молнией прошил бунтующее сознание Гарри Фроста.
Женившись на богачке, Арчибальд Эббот поступил правильно, продолжая работать в «Детективном агентстве Ван Дорна» за жалкие гроши. Уходить от дел — неблагодарная игра. Сам Гарри Фрост понял это слишком поздно. Он утратил свою проницательность. С восьми лет он мечтал о том, чтобы не работать ради выживания. И осуществил свою мечту. А что это ему дало? Он стал посмешищем. Его обманули Джозефина и Марко Селер… да в прежние дни он раздавил бы этого мошенника одним пальцем.
Фрост снова потрогал оружие. Джозефина по-прежнему с головой была погружена в мотор. Он мог схватить ее за горло, дать ей увидеть, что это он, а потом перерезать горло. Но правда заключалась в том, что он не сумел бы к ней подобраться. Слишком много здесь паслось ван дорнов, переодетых механиками. Всех их ему не убить. Они застрелят его раньше. Фрост не боялся смерти. Но будь он проклят, если умрет зря.
Нужна была помощь.
Он спешно вернулся на вокзал и сел в трамвай до Флэтбаша[15]; там он зашел в Бруклинский сберегательный банк. В детстве, живя в нищете, воруя в поездах, выпрашивая пенни на еду, он поклялся больше никогда не оказываться без денег. И, богатея, получая прибыль со всех газетных киосков, помещал деньги в банки по всей стране.
Со счета, на котором было двадцать тысяч, он снял три. Управляющий банком лично отсчитал ему деньги в своем кабинете. После того как Фрост взял деньги, управляющий небрежно выложил на стол плакат, такой же, как Фрост видел на вокзале.
Плакат был адресован банкирам. Он предупреждал: надо быть настороже, если Гарри Фрост или человек, похожий на него, станет снимать деньги со счета. Фрост резко кивнул, оценив лояльность банкира. Оба знали, что банкир больше ничего не может сделать. Если бы Фрост не прикрывал свои потери хитрыми схемами, вовлекающими чужие деньги, банкир отбывал бы срок в Синг-Синге.
Трамвай отвез Фроста на берег.
Фрост прошел на грузовой причал Пенсильванской железной дороги. Буксиры растаскивали баржи с грузами. Из вагонов в загоны гнали стада коров, овец и свиней. Фрост направился к зданию на причале и вошел в дверь, на которой было написано «Только для служащих». Бандиты, переодетые полицейскими, попытались его остановить. Фрост ребром ладони уложил обоих и через другую дверь в задней стене здания прошел на конюшни. Здесь к столбам были привязаны быки и коровы с отчетливым мексиканским клеймом на боку.
Со скотом были два человека. Один сидел за столом, где лежало множество коровьих рогов. Другой снимал рог с коровы, отвинчивая его руками со стержня, на который этот рог был навинчен. Род Свитс, человек за столом, из-за бороды не узнал Фроста. Он достал из кармана пистолет.
— Оставь, — сказал Фрост. — Это я.
Свитс присмотрелся.
— Да будь я проклят!
— Будешь, если не уберешь пистолет.
Свитс торопливо спрятал оружие.
— Не говори, что ты пристрастился к наркотикам.
Рога, срезанные у бычков в Мексике, выдолбленные и навинченные на стержень, заполняли опиумом из Гонконга и в таком виде ввозили. Этим способом Свитс ежегодно доставлял в Нью-Йорк сотни фунтов опия и руководил обширной сетью распространителей, которые поставляли опий в аптеки и врачам. Чтобы защищать такое производство, требовалась целая армия.
— Никаких наркотиков, — сказал Фрост. — Хочу нанять людей.
Людям Рода Свитса безразлична его ненависть к обманщице Джозефине и соблазнившему ее Уайтвею. Их интересуют только деньги. А денег у него много.
Фрост быстро договорился со Свитсом. Потом пошел в салун «Красный крюк», где можно было найти братьев Джорджа и Питера Джонсов. Братья специализировались на повреждении тормозов и баков с горючим у грузовиков, доставляющих газеты. И опять понадобились только деньги; саботажники взялись убеждать Фроста, что вывести из строя летающую машину гораздо легче, чем грузовик.
— Да у них там все связано проволокой, — сказал Джордж, а Питер закончил мысль брата: — Проволока рвется, крыло ломается, машина падает.
Фрост много часов наблюдал за женой в воздухе.
— Летчики это знают. Каждый раз перед полетом они проверяют все тросы.
Братья быстро переглянулись. Они мало что знали о летательных аппаратах, но понимали общую логику машин, а больше и не нужно знать, чтобы вывести машину из строя.
— Конечно, проверяют, — сказал Джордж. — Ищут прогибы, вмятины, слабые места.
Питер сказал:
— Поэтому, как вы говорите, мистер Фрост, мы не собираемся пилить их пилой.
— Но, — сказал Джордж, — крепление троса к крылу они не всегда проверяют.
Он посмотрел на брата, и тот добавил:
— Мы вытащим стальной болт.
— Заменим его алюминиевым болтом, который выглядит точно так же.
— Этого никто не заметит.
— Машина взлетит.
— В воздухе сильно дернется.
— Болт вылетит.
— Машины падают камнем.
Фрост трамваем вернулся во Флэтбаш.
Неожиданно нахлынуло ощущение, что все в порядке.
Он снова в деле. Слишком долго бездельничал. Впервые после измены Джозефины он вновь почувствовал себя живым, полным сил, пусть ему и приходилось скрываться. Как всегда, главным было быстро передвигаться, действовать раньше, чем того ожидают, и никогда не делать того, что ждут.
По Лонг-Айлендской железной дороге он поехал в Джамейку, в Куинс. Там он нанял самую дорогую машину — «Пирс». Проехал мимо молочных ферм округа Нассау к Гарден-Сити и въехал во двор отеля «Гарден-Сити». До Джозефины, до убийства шофера и сумасшедшего дома он встречался тут с Скайлерами, Асторами и Вандербильтами.
Работники отеля не узнали его под седой бородой. Фрост заплатил за большой номер на верхнем этаже и заказал туда ужин. За ужином выпил бутылку вина и уснул прерывистым тревожным сном со странными видениями.
Проснулся на рассвете от грохота молотилок. С колотящимся сердцем он вслушивался в скрип колес; когда надзиратели развозят по коридорам тележки с завтраком, с таким звоном разливная ложка ударяется о кастрюлю. Он помнил такие звуки еще с сиротского приюта. Только постепенно он начал замечать окружающее. Постель мягкая, в комнате тихо. Он посмотрел на открытые окна: теплый ветер раздувал занавески. Никаких решеток. Это не сумасшедший дом. Его не вернули в сиротский приют. На лице Гарри Фроста появилась улыбка. Это вовсе не молотилки. Это летающие машины. Летчики с утра тренируются в Белмонт-парке.
Он позавтракал в постели в трех милях от гоночной трассы, где Джозефина и ее новые поклонники готовили самолеты к гонке.
Глава 6
— Где Джозефина? — спросил Исаак Белл у детективов Ван Дорна, охранявших ворота гоночного поля в Белмонт-парке.
— В воздухе, мистер Белл.
— А где Арчи Эббот?
— Вон там, у желтой палатки.
Белл приехал в Белмонт на взятом в аренду «Пирс-Эрроу», чтобы расспросить Джозефину о привычках ее мужа и о его возможных помощниках. Единственный человек, который провел с ним последние несколько лет, она даже могла знать, где он скрывается.
Белл сразу понял, что Уайтвей выбрал прекрасное место для начала гонки. Поле в Белмонте было огромное. На нем самая длинная беговая дорожка в стране — полторы мили, размерами поле напоминало небольшую ферму. Внутри дорожки — почти пятьдесят акров ровной травы, на которые выходила большая трибуна, способная вместить тысячи платных зрителей. Поле разлиновано многочисленными полосками травы длиной двести ярдов, на них летающие машины могут набрать скорость, чтобы подняться в небо и вернуться обратно; здесь есть также пространство для палаток и временных деревянных ангаров для аэропланов, грузовиков и автомобилей. По другую сторону трибуны — железнодорожная станция, где стоят поезда поддержки.
Белл глубоко вдохнул опьяняющую смесь горелого масла, резины и бензина и почувствовал себя дома. Пахнет, как на автомобильной гонке, только примешивается запах лака, которым летчики промазывают ткань крыльев. На земле множество людей и машин, опять-таки как на автомобильных гонках. Но здесь, в Белмонте, все взгляды устремлены в высокое голубое небо.
Машины поднимались ввысь, парили там, стремительно проносились — свободные, как птицы, но в сотни раз больше. В небе царило разнообразие форм и размеров. Белл видел аэропланы втрое длиннее гоночного автомобиля, с крыльями в сорок футов, и машины поменьше, стройные, как стрекозы.
Шум оглушал, каждый тип мотора издавал своеобразный звук: «хлоп! хлоп!» радиального трехцилиндрового «Анзани», резкий грохот четырехцилиндровых Кертиса и братьев Райт, гладкое урчание восхитительной «Антуанетты-V-8с», которую Белл знал по автогонкам, и энергичное «блям! блям! блям!» французского «Гном-Омега», чьи семь цилиндров вращаются вокруг центральной оси, распространяя запах горелого касторового масла, похожий на запах кипящего свечного воска.