Неужели Марко ради ее победы вывел из строя машину мужа Эбби? Вот и он сам под своей безумной личиной русского. Она единственная знает, кто он такой на самом деле, и она же подозревает его в чем-то ужасном. Но боится спросить.
«Я должна, — думала она. — Должна его спросить. И, если это правда, придется признать, что все было ложью».
Она пошла к Марко. Тот размахивал логарифмической линейкой и казался расстроенным не меньше остальных, но она с ужасным чувством утраты поняла, что не может ему верить: он притворяется. И негромко сказала:
— Нам нужно поговорить.
— О бедная Джозефина! — воскликнул он, продолжая вести себя в манере Платова. — Вы все это видели собственными глазами.
— Мне нужно спросить.
— О чем?
Но Джозефина не успела заговорить: она услышала крик. Кричала Эбби. Потом, как по волшебству, грянули радостные вопли. Джозефина повернулась к ручью. Все смотрели вниз по течению. На берегу стоял баронет Эддисон-Сидни-Мартин, мокрый, покрытый грязью, с сигаретой, которую никак не мог раскурить.
Белл сказал Энди Мозеру, что сам видел, как у аэроплана Эддисона-Сидни-Мартина отвалился пропеллер.
— Так часто бывает?
— Случается, — ответил Энди.
— А причина?
— Причин много. Трещина в ступице.
— Но он перед каждым полетом осматривал машину. Обходил кругом и проверял все распорки, кронштейны, крепления и прочее. Как мы все. И его механики это делали, как вы для меня.
— Может, когда ехал по полю, наскочил на камень?
— Он бы это заметил, почувствовал, услышал.
— Он бы заметил, если бы разбился пропеллер, — сказал Энди. — Но если камень ударил по втулке в ту минуту, когда он поднимал машину в воздух, — когда мотор громко работал, — он мог бы и не заметить. Пару месяцев назад я слышал, что винт стал нестабильным, потому что его хранили в вертикальном положении. Влага проникла в нижнюю лопасть.
— У него был совершенно новый винт, и он его использовал почти ежедневно.
— Да, но бывают трещины.
— Потому он и выкрашен серебром, — продолжал Белл, — чтобы в глаза бросались даже мелкие трещины.
Для воздушных винтов это была стандартная процедура. Сам он пропеллер не красил, потому что серебряный винт, вращающийся перед летчиком, слепит.
— Я знаю, мистер Белл. Очевидно, его использовали недостаточно долго, чтобы он проржавел. — Мозер посмотрел на рослого детектива. — Если хотите знать мое мнение, саботаж это или нет, я скажу: вполне возможно.
— А именно? Если вам надо, чтобы пропеллер отвалился, как вы это устроите?
— Как угодно, лишь бы он не работал нормально. Если пропеллер не уравновешен, он вибрирует. Вибрация сломает или расшатает втулку, на которой он сидит, или даже сорвет мотор с основания.
— Но вам не нужно, чтобы вибрация была слишком сильной — парень, которого вы хотите убить, заметит это, отключит мотор и быстро спланирует к земле.
— Вы правы, — серьезно сказал Энди. — Саботажник должен хорошо разбираться в деле.
Что, был вынужден признать Белл, в равной степени относилось ко всем механикам гонки, за исключением, может быть, детективов-механиков Джозефины. Не мог он закрыть глаза и еще на одну истину: исполнилось желание Престона Уайтвея, о котором он беззастенчиво говорил еще в Сан-Франциско. Ему пришлось переждать Чикаго и полпути до Канзаса, пока не произошел «отсев» и гонка не превратилась в состязание отважной Джозефины с лучшими летчиками.
Вероятно, лучший из них Эддисон-Сидни-Мартин. Неоднократные попытки повредить его машину вряд ли случайны. Но стойкий Джо Мартин оказался совсем не неумехой, а крайне неприятный, но несомненно смелый Стив Стивенс показал себя авиатором, который бесстрашно и стремительно ведет свою машину, несмотря на вибрацию.
Белл не мог угадать, на кого саботажник нападет в следующий раз. Но он знал, что его основная задача остается прежней: не дать Гарри Фросту убить Джозефину.
Белл гадал, не может ли быть, что ограбление арсенала в Форт-Райли — отвлекающий маневр, предпринятый Гарри Фростом, чтобы убедить защитников Джозефины ослабить ночную охрану ярмарочных площадей и сортировочный станций. Помня о такой возможности, Белл планировал засаду. Он подождал темноты — после печального прощания с Эддисоном-Сидни-Мартином, когда его поезд поддержки отправился с маленькой ярмарочной площади округа Моррис назад в Чикаго, — и забрался на крышу вагона Джозефины. Часами лежал он в ожидании, разглядывая поезда, стоящие рядом с «особым» поездом Уайтвея, и вслушиваясь в скрип башмаков по гравию.
Ночь была жаркая, все окна и люки открыты. Негромкие разговоры и редкие взрывы смеха смешивались с вздохами локомотивов, которые стояли с притушенными топками, дающими столько пара, чтобы были электричество и теплая вода.
Примерно в полдень он услышал, как кто-то постучался в задний тамбур вагона Джозефины. Кто бы это ни был, он прошел через поезд, поскольку на насыпи Белл никого не видел и не слышал. Тем не менее, Исаак достал свой «браунинг» и через открытый люк в крыше прицелился в дверь. Он слышал, как Джозефина сонно спросила из спальни:
— Кто там?
— Престон.
— Мистер Уайтвей, уже поздно.
— Нам надо поговорить, Джозефина.
Джозефина набросила на пижаму халат, вышла в гостиную и открыла дверь.
Уайтвей был в костюме, при шелковом галстуке, волосы уложены крупными золотыми завитками.
— Я хочу сказать вам, что очень много думал о том, о чем собираюсь с вами поговорить, — сказал он и начал расхаживать по узкой гостиной. — Странно. У меня как будто язык отнялся.
Джозефина устроилась в мягком кресле, подобрала под себя босые ноги и осторожно наблюдала за ним.
— Надеюсь, вы не передумали, — сказала она. — У меня дела идут на лад. Я уравниваю время. И теперь, когда бедный баронет выбыл из гонки, мои шансы весьма недурны.
— Конечно!
— Джо Мадд не такой быстрый. А Стив Стивенс продержится недолго.
— Вы победите. Я уверен!
Джозефина улыбнулась.
— Какое облегчение. Вы так переживали. Я думала, вы решили отказаться от меня… Но что вы хотели сказать?
Уайтвей вытянулся во весь рост, выпятил грудь и живот и выпалил:
— Выходите за меня замуж!
— Что?
— Из меня выйдет хороший муж, вы будете богаты и сможете хоть ежедневно летать на аэропланах, пока у нас не появятся дети… Что скажете?
После долгого молчания Джозефина сказала:
— Не знаю право. То есть с вашей стороны очень мило сделать мне предложение, но…
— Но что? Что может быть лучше?
Джозефина глубоко вдохнула и встала. Уайтвей потянулся обнять ее.
— И что потом? — шепотом спросила Марион, когда Белл рассказывал ей обо всем этом за завтраком в роскошном столовом вагоне «особого» Джозефины.
— Она сказала «да»? — не унималась Марион.
— Нет.
— Отлично. Престон слишком себялюбив, чтобы стать хорошим мужем. Если она такая хорошая девушка, как пишут газеты, она заслуживает лучшего.
— Ты видела ее чаще, чем читатели газет.
— Мы только раз коротко поздоровались. Но я думала, она ответит: «Может быть».
— Почему? — спросил Белл.
Марион задумалась.
— Она кажется мне человеком, который всегда получает, что хочет.
— Ну… это было нечто вроде «может быть». Она сказала, что подумает.
— Подозреваю, что ей не с кем поговорить. Я ее выслушаю. И выскажу свое мнение, если она захочет.
— Я надеялся, что ты это скажешь, — сказал Белл. — На самом деле я хочу, чтобы ты задумалась вот над чем: что имел в виду Гарри Фрост, говоря «они с Селером что-то задумали».
Марион выглянула в окно. Сильный ветер крутил вокруг вагонов миниатюрные смерчи из дыма, соломы и угольной золы.
— Никаких полетов сегодня. Займусь этим немедленно.
— Хочу быть такой, как вы, когда вырасту! — Джозефина улыбнулась Марион. Они были одни в главной гостиной личного вагона Джозефины и сидели друг против друга в креслах. Между ними стояли нетронутые чашки кофе.
— Надеюсь, я не кажусь такой старой. И потом, вы ведь уже взрослая. Ведете летающую машину через весь континент.
— Это другое. Я хочу быть такой же прямой, как вы.
— Что вы имеете в виду?
— Вы прямо сказали, что Исаак подслушал, как Престон сделал мне предложение.
Марион сказала:
— Я сказала также «любопытно, что вы думаете об этом предложении».
— Не знаю. То есть я не понимаю, зачем он хочет на мне жениться. — Джозефина широко и открыто улыбнулась Марион. — Я всего лишь глупая девушка только-только из деревни.
— Мужчины — странные существа, — улыбнулась в ответ Марион. — Большинство. Может, он вас любит.
— Он не сказал, что любит меня.
— Ну, во многих отношениях мистер Престон не слишком умен. С другой стороны, он красив.
— Вероятно.
— И очень, очень богат.
— Гарри тоже был богат.
— В отличие от Гарри Престон, несмотря на многие свои недостатки, не грубиян.
— Да, но он такой же большой, как Гарри.
— И становится все больше, — рассмеялась Марион. — Если не поостережется, кончит, как президент Тафт[24].
— Или Стив Стивенс.
Обе рассмеялись. Марион внимательно посмотрела на Джозефину и спросила:
— Вы думаете над его предложением?
— Нет. Я не люблю его. То есть я хочу сказать, что знаю: он будет покупать мне аэропланы. Он сказал, что будет покупать мне аэропланы, пока у нас не появятся дети. А потом я должна буду перестать летать.
— Милостивый боже, — сказал Марион. — Престон еще больший дурак, чем я думала.
— Вы не считаете, что я должна за него выйти?..
Марион ответила:
— Этого я не могу вам сказать. Вы сами должны понять, чего хотите.
— Понимаете, если я выиграю пятьдесят тысяч долларов, у меня будут свои деньги. Я сама смогу покупать аэропланы.
Марион сказала:
— Дорогая, если вы выиграете гонку, мужчины выстроятся в очередь, чтобы покупать вам аэропланы.