И злобно ударил дрожащего адвоката каблуком в подбородок.
— Не-е-е-е-т! — завопил Гэри, пальцы его разжались, и он полетел вниз.
— Ты уже говорил это, мразь, — рассмеялся Учитель, глядя, как тело кувыркается в последние секунды жизни.
Когда Карджилл наконец шлепнулся на площадь перед зданием, раздался такой звук, словно взорвался телевизор.
Учитель широким шагом подошел к двери кабинета и распахнул ее. В коридоре за ней одни убегали в панике, другие сидели за столами, дрожа, как кролики в западне.
Он быстро направился к задней лестнице, держа пистолет в опущенной руке и думая, найдется ли кто-то настолько глупый, чтобы встать у него на пути?
Глава шестидесятая
Я мчался в город со скоростью девяносто миль в час и не мог поверить, что, когда звонил, Гладстон находился в кабинете Карджилла! Я опоздал на несколько секунд.
Я с визгом затормозил перед административным зданием на Парк-авеню. За желтой полицейской лентой лежало множество стеклянных осколков и мертвый адвокат.
— Сперва прострелил ему коленные чашечки, потом, должно быть, выбросил в окно, — сказал Терри Лейвери, когда я подошел. — Я тоже не особенно люблю адвокатов, но смотри.
Я вслед за ним поднял взгляд по стеклянному фасаду здания к зияющему пустому прямоугольнику под крышей и спросил:
— Как он ушел?
— Спустился по служебной лестнице. Мы нашли одежду в лестничном колодце. Здесь семь выходов из цокольного этажа и четыре из вестибюля. Должно быть, переоделся и убрался до приезда первой полицейской машины. Сколько еще ему может так везти?
К нам подошла Бет Питерс.
— Слышали последние новости? — спросила она. — За минувший час Гладстона видели десятки людей. От Куинса до Стейтен-Айленда. Какая-то женщина даже утверждает, будто он стоял перед ней в очереди у статуи Свободы.
— По радио говорили, что вчера вечером клубы в Челси на Двадцать седьмой улице были закрыты, потому что все боялись выходить из дома, — сказал Лейвери. — А в кафе на Юнион-сквер официант пырнул ножом подозрительного клиента, приняв его за убийцу.
Бет Питерс покачала головой.
— Этот город раньше не был таким нервозным.
Мой сотовый зазвонил снова. На сей раз это был Макгиннесс. Я глубоко вздохнул и раскрыл телефон, догадываясь, что ничего хорошего не услышу.
И оказался прав.
Глава шестьдесят первая
Час пик был в полном разгаре, когда Учитель добрался до Адской кухни. При взгляде на теснящиеся, сигналящие машины перед Линкольн-туннелем, его охватила жалость.
Зрелище было мучительным. Тупые лица за ветровыми стеклами. Рекламные растяжки, болтающиеся над затором, словно морковка, манящая безмозглых ослов. Клаксоны «хонд» и «фольксвагенов» слабо блеяли в загазованном воздухе, словно овцы, которых ведут на бойню.
«Что-то из Данте, — печально подумал он. — Или хуже того, из романа Кормака Маккарти».
«Неужели не знаете, что вы созданы для величия? — хотелось ему крикнуть этим людям. — Неужели не знаете, что живете для чего-то большего, чем это?»
Он поднялся по лестнице в свою квартиру, теперь на нем была рабочая одежда фирмы «Дикки», в которую он переоделся перед выходом из того здания. Он понимал, что маскировка эта неважная, но ей и не требовалось быть хорошей. При миллионах людей, метро, автобусах и такси полиция не в состоянии держать под наблюдением весь город.
Полицейские с визгом тормозов въезжали на площадь, когда он спустился по лестнице. И просто прошел через банк, пристроенный к вестибюлю, воспользовался его выходом в переулок.
Учитель вздохнул. Даже легкость, с которой он скрылся, почему-то портила настроение.
В безопасности своей квартиры он придвинул кресло к окну и сел. После ходьбы он устал, но это была приятная усталость — похвальное мужское Утомление от настоящей работы.
Солнце поднималось над Гудзоном, золотя поблекшие склады и жилые дома. Учитель глядел на них, и в сознании его всплывали обрывки воспоминаний.
Бетон, обжигающий ноги сквозь подошвы тапочек. Стикбол и баскетбол. Они с братом играли на одной из выгоревших площадок возле Рокавэй-Бич.
Воспоминания приходили из прежней, настоящей жизни, из которой мать вырвала его и увезла гнить на Пятую авеню.
Непоправимость случившегося пронзила его, словно раскаленная игла. Нельзя было вернуться назад, нельзя ничего переделать. Жизнь, до отказа заполненная чепухой, призванная осчастливить, оказалась совершенно никчемной.
Учитель заплакал.
Вскоре он утер глаза и встал. Требовалось еще кое-что сделать. В ванной он открыл кран. Потом зашел в соседнюю комнату и поднял труп с кровати для гостей.
— Остался один, — ласково прошептал он. — Мы почти закончили.
И с нежной, заботливой улыбкой понес труп в ванную.
Глава шестьдесят вторая
Полчаса спустя Учитель вошел в кухню, взял пинтовую бутылку виски «Канадиан клаб» из шкафчика над раковиной и торжественно неся ее в обеих руках, вошел в столовую.
Труп был почтительно уложен на стол. Учитель вымыл его в ванне, отмыв шампунем волосы от крови и мозга, и облачил в темно-синий костюм с галстуком.
Учитель тоже оделся в траурный черный костюм. Бутылку виски сунул во внутренний карман пиджака покойного.
— Мне очень жаль, — прошептал он, наклонился и поцеловал бледный, безжизненный лоб.
Вернувшись в кухню, Учитель взял со стола пистолеты, быстро перезарядил их и сунул за пояс. Полицейские будут здесь с минуты на минуту.
Он достал из-под кухонной раковины красную пластиковую банку с бензином и отнес ее в столовую. Сильный чуть сладковатый запах горючего заполнил квартиру, когда он крестообразно облил тело — со лба до паха, потом от плеча к плечу.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — торжественно произнес Учитель.
Он в последний раз взглянул в лицо, на печальные голубые глаза, плотно сжатый рот, и, негромко всхлипывая, попятился к входной двери квартиры, щедро поливая бензином пол.
На зажигалке, которую он достал из кармана, была эмблема морской пехоты. Он с тяжелым вздохом вытер щеки и на миг приложил холодную бронзу ко лбу. Не упустил ли он чего?
Учитель пинком отправил пустую банку из-под бензина в сторону столовой, щелкнул зажигалкой и бросил ее с искусной небрежностью, словно выигрышную карту на громадный кон.
«Ничего не упустил», — подумал Учитель.
Громкий хлопок отбросил назад его волосы, когда из квартиры метеором вылетел огненный шар. Столовая вспыхнула, словно коробка спичек.
Еще несколько секунд он как зачарованный смотрел на черный дым, тянущийся из дверного проема.
Потом закрыл дверь, достал ключи и накрепко ее запер.
Глава шестьдесят третья
Костюм и шляпа консьержа дома № 1117 на Пятой авеню были того же темно-зеленого цвета, что и тент.
— Могу быть вам чем-то полезен, сэр? — спросил он, когда я вошел в вестибюль.
— Детектив Беннетт, — сказал я, показывая значок. — Мне нужно видеть мистера или миссис Бланшетт.
Эрика Гладстон, убитая в особняке в Локаст-Вэлли, оказалась одной из этих Бланшеттов. Ее отец, Генри, руководил «Бланшетт холдингс», частной акционерной и поглощающей компанией, заставляющей дрожать фирмы и даже тайные фонды.
Я приехал, чтобы сообщить им о смерти Эрики и, возможно, получить какую-то наводку на их обезумевшего зятя.
Я поднялся в их квартиру в пентхаусе в лифте с красивыми деревянными панелями и хрустальной люстрой. Парадную дверь открыл настоящий дворецкий в визитке. Справа от него за стеклянной стеной поднимался пар из плавательного бассейна на крыше — величиной с олимпийский, оттуда, с высоты двадцатого этажа, открывался горизонт, сливающийся с зеленью Центрального парка.
— Детектив, мистер и миссис Бланшетт сейчас спустятся, — сказал с английским акцентом лощеный дворецкий. — Прошу вас, следуйте за мной в гостиную.
Я вошел в комнату с шелковыми обоями величиной с самолетный ангар. С высоких стен над Дизайнерской мебелью и скульптурами свисали Достойные музея профессионально освещенные картины. Я воззрился на полотно Поллока величиной с лужайку вокруг лунки на поле для гольфа, потом перевел взгляд на каменного китайского дракона, который никак не мог бы войти в лифт.
Это двухэтажное жилище было бы лучшим, самым роскошным из виденных мной даже без бассейна. А я читал журнал «Архитектурный вестник». Во всяком случае, всякий раз, когда заходу в магазин компании «Барнс и Ноубл».
— Детектив Беннетт, так ведь? Я Генри Бланшетт. Чем могу быть полезен?
Вошедший был невысок, дружелюбен, в шортах для бега и пропитанной потом майке. Меня приятно удивило, что он больше походил на любезного контролера, чем на Гордона Гекко, персонажа фильма «Деньги не спят», как мне представлялось.
— Что происходит? — резко спросила привлекательная пепельная блондинка пятидесяти с лишним лет, вошедшая в комнату следом за ним. Поверх желтого шелкового халата был надет макияжный нагрудник. Миссис Бланшетт больше соответствовала нарисованному мной образу.
Я глубоко вдохнул, собираясь с духом. Нелегко сообщать людям, что их дети мертвы.
— В доме в Локаст-Вэлли была стрельба, — сказал я. — Ваша дочь Эрика убита. Она скончалась мгновенно. Мне очень жаль.
Рот и глаза Генри, казалось, увеличились втрое. Он в смятении уставился на меня, пятясь к мягкому, обитому мохером креслу. Его ошеломленная жена опустилась в антикварный шезлонг.
— А девочки? — негромко спросил Генри. — Я не видел их несколько лет. Должно быть, они уже взрослые. Они знают?
— Джессика и Ребекка тоже убиты, — вынужден был сообщить я. — Глубоко сочувствую вашей утрате.
Его жена ахнула, глаза ее наполнились слезами. Генри поднял руку, будто собираясь что-то сказать, и опустил ее.
— К сожалению, это еще не все, — бросил я третью, последнюю бомбу в моем арсенале горя, чтобы покончить с этим как можно быстрее. — Мы считаем, что убил их ваш зять, Томас Гладстон. И именно он повинен в ряде произошедших в городе убийств.