Подходя к платформе, он увидел высокую беременную женщину, с трудом вкатывающую детскую коляску по ступеням.
— Давайте, помогу вам, — сказал он и, взявшись свободной рукой за переднюю ось, помог женщине поднять коляску на платформу. Это была замысловатая модель «Бугабу» — дорогая, как и все здесь. В том числе и мать — тридцати с лишним лет, белокурая, привлекательная, с бриллиантовым браслетом, ярко сверкающим на правом запястье. «Замечает она, что груди почти вылезают из тесной кружевной кофточки над выпирающим животом? — подумал Учитель и решил: — Да. Они весьма соблазнительны — именно то, что надо».
Он улыбнулся, когда женщина оценивающе оглядела его костюм от Живанши, туфли от Прада и загорелое точеное лицо. Конечно, она осталась под впечатлением. У него был лоск, дающийся только деньгами, безупречный вкус и мужская привлекательность. Сочетание достаточно редкое.
— Большое спасибо, — сказала она и обратила взгляд на своего спящего ангелочка. — Знаете, мы вчера прилетели с Мальдив. Сегодня у меня встреча за обедом в ресторане «Жан Жорж», которую нельзя отменить, а наша няня во время перелета уволилась. Нужно было бы ее там и оставить. — Она понизила голос до соблазнительного заговорщицкого: — Не хотите приобрести годовалого мальчика?
Учитель долго спокойно смотрел ей в глаза, этот взгляд говорил: он обладает всем, что она нашла в нем, и еще многим, очень многим. Она восхищенно смотрела на него, чуть приоткрыв губы.
— Я определенно взял бы его на час-другой, если бы с ним пошла мама, — ответил он.
Полнотелая красавица по-кошачьи изогнулась, одарив его лукавой улыбкой.
— Вы порочны и сексуальны, так ведь? — сказала она. — Я два-три раза в неделю езжу в город, обычно в это время и одна. Может, мы еще встретимся, порочный мужчина.
Эталон современного материнства подмигнула и пошла плавной походкой в своих туфлях-лодочках с открытым носом, демонстрируя ему длинные, крепкие ноги и виляя бедрами.
Учитель застыл в недоумении. Порочный? Он хотел своей фразой оскорбить эту шлюху, пристыдить ее, показав, как ему отвратительна ее распущенность. Неужели она не уловила сарказма? Очевидно, нет.
Но он выразился совершенно ясно. Проблема в том, что пристыдить не имеющих стыда невозможно.
В не столь уж далеком прошлом он воспользовался бы своим неотразимым обаянием, чтобы соблазнить ее, — повел бы в отель и дал бы там волю своей похоти, распаленной ее беременностью.
Но человека, каким он был когда-то, уже не существовало — он уничтожил его, ступив на тропу, сделавшую его Учителем.
Теперь он мог ясно вообразить, как до смерти избивает эту женщину детской коляской.
Поезд, шедший в Нью-Йорк, приближался с нарастающим грохотом, сотрясая бетонную платформу.
— Посадка заканчивается! — крикнул кондуктор.
«Следующая остановка «Откровение»», — подумал Учитель, заходя в вагон с остальными пассажирами.
Глава шестая
Примерно через час Учитель вышел на станции метро «Тридцать четвертая улица». Восемь тридцать пять утра, самый пик, и грязная платформа была забита людьми.
Он подошел к ограничительной линии со стороны посадки к центру города. Справа от него стоял бездомный, от которого несло, как из открытой канализации, слева юная девица, громко говорившая по сотовому телефону.
Учитель пытался не обращать на них внимания. Ему требовалось думать о чрезвычайно важных вещах. Но если в отношении бездомного он преуспел, то заставить замолчать бесстыжую девчонку, раздражавшую всех подробностями своей скучной, бессмысленной жизни, было невозможно.
Он наблюдал за ней краем глаза. Высокая, тонкая, лет восемнадцати-девятнадцати, и вместе с пронзительным голосом все в ней было направлено на привлечение внимания — темный загар, неестественная белизна волос, слишком яркие тени и короткая розовая куртка с капюшоном, открывающая спереди сверкающую блямбу на животе, а сзади непристойную татуировку над ягодицами.
Поедая рогалик с луком, она громко болтала об операции по удалению грыжи у чистопородной таксы, и он обнаружил, что невольно отступает к дурно пахнущему бездомному.
В туннеле показались фары приближающегося поезда. Учитель расслабился — близилось избавление от этой мелкой неприятности.
Но тут девица подошла к краю платформы, небрежно задев его, и капля сливочного сыра из ее рогалика шлепнулась на носок его ботинка от Прада.
Учитель в изумлении уставился сперва на свои туфли, стоившие шестьсот долларов, потом на девицу в ожидании извинений. Но та, увлеченная вульгарной пустотой своей жизни, либо не заметила, что оскорбила человека, либо ей было наплевать.
Он ощутил в животе внезапную легкость — ненависть и презрение, значительно превосходящие обычный гнев.
«Сделай это сейчас! Вот превосходная возможность. Начни миссию!» — раздался в голове хор голосов.
«А план? — запротестовал он. — Разве я не должен придерживаться плана?»
«Дурак, не можешь воспользоваться дополнительной возможностью? Импровизируй и побеждай — помнишь? Действуй!»
Учитель закрыл глаза, у него появилась цель, которую он мог назвать только священной.
«Ладно, — подумал он. — Быть посему».
Девица весила не больше ста фунтов. Ему потребовалось лишь слегка повести бедром, чтобы столкнуть ее с платформы.
Онемев от изумления, она, цепляясь за воздух, рухнула вниз и приземлилась, раскинув руки, на татуированный зад. Ее сотовый телефон со стуком запрыгал по шпалам навстречу приближающемуся поезду.
«Да! — подумал Учитель. — Это знамение — превосходное начало!»
Девица пронзительно заголосила. Рот ее открылся так широко, что туда вошел бы теннисный мяч. Наконец вместо глупой болтовни она извергала что-то подлинное, человеческое. «Поздравляю, — подумал он. — Я сомневался, что в тебе это есть».
Но выказывать приятное удивление было нельзя.
— Боже! Она спрыгнула! — закричал он.
Девица пыталась отползти с путей, упираясь ладонями, словно ноги не действовали. Может, при падении позвоночник оказался поврежденным. Учитель едва расслышал ее слова, заглушенные грохотом приближавшегося поезда:
— Помогите! Пожалуйста, кто-нибудь, Господи…
«Жаль, что выронила свой сотовый, могла бы позвать на помощь по нему!» — захотелось крикнуть Учителю. Он понимал, что нужно уйти, но ее жалкая возня и возбужденная толпа представляли собой восхитительное зрелище.
Взявшийся невесть откуда хорошо одетый латиноамериканец средних лет растолкал людей и, спрыгнув на путь, легко поднял девицу, словно занимался этим всю жизнь.
Это означало, что он мог быть полицейским.
И тут кто-то в толпе закричал:
— Она не спрыгнула — он ее столкнул! Вот этот, в костюме!
Учитель резко взглянул в ту сторону. Искривленная, сутулая старуха в косынке указывала на него.
Люди ложились на платформу и тянули руки к герою и девице. Поезд загудел, завизжали тормоза, машинист тщетно пытался остановить состав. Он находился не более чем в двадцати футах, когда пассажиры втащили обоих на платформу.
— Ты! Ты столкнул ее! — кричала старуха, по-прежнему указывая на Учителя. «Вот незадача!» — в ярости подумал тот. Не только белый рыцарь явился невесть откуда и спас девицу, но его увидела какая-то старушенция. Так и хотелось схватить ее и швырнуть под все еще движущийся поезд.
Но поскольку опасность миновала, люди стали оборачиваться к Учителю. Он улыбнулся как можно обаятельнее и постучал указательным пальцем по виску.
— Она ненормальная, — сказал он, пятясь. — Помешанная.
Он не стал заходить в вагон, а повернулся и неторопливо пошел прочь. Люди продолжали смотреть на него, однако никто не собирался задерживать.
Подойдя к лестнице, он на всякий случай проверил, нет ли преследователей. «Невероятно, — подумал он, покачивая головой. — Что произошло с доброй старой нью-йоркской апатией? Вот наказание!»
И все-таки эксперименты всегда поучительны. Теперь он понял, что нельзя отклоняться от плана, как бы ни хотелось.
Учитель заморгал, выйдя из метро. Испещренная полосами света и тени Седьмая авеню была заполнена людьми — их были тысячи, десятки тысяч.
«Доброе утро, ученики», — мысленно произнес Учитель, направляясь к россыпи огней на Таймс-сквер.
Глава седьмая
На то, чтобы вымыть детей, дать им лекарства и снова уложить в постели, у меня ушло больше часа. Я не смог поесть до четырех утра. За окном моей спальни небо над Ист-Сайдом начинало светлеть.
«А ведь когда-то не спать всю ночь доставляло удовольствие», — подумал я, перед тем как погрузиться в мертвецкий сон.
Проснулся я через секунду после того, как открыл глаза. Разбудившая меня какофония кашля, чихания и плача на полную громкость вливалась в открытую дверь спальни. Зачем мне будильник?
Быть единственным родителем трудно во многих отношениях, но, лежа там и глядя в потолок, я нашел самое худшее: рядом нет никого, чтобы толкнуть тебя локтем и негромко сказать: «Твоя очередь».
Я заставил себя встать. Заболели еще двое: Джейн и Фиона самозабвенно блевали в ванной. «Может, это всего лишь кошмарный сон», — с надеждой подумал я.
Но длилась иллюзия лишь несколько наносекунд, пока я не услышал, что шестилетний Трент стонет в спальне.
— Кажется, меня вырвет, — раздался его дрожащий голосок.
Мой халат несся за мной, как накидка Бэтмена, когда я со всех ног мчался на кухню. Вытащив мешок для мусора из ведра, я опрометью бросился с пустой посудиной в комнату Трента, распахнул дверь и увидел, как он извергает рвоту с верхней койки.
Догадка Трента оказалась верной. Я беспомощно наблюдал, как содержимое его желудка заливает пижаму, простыни и ковер, вспоминая очередную сцену из фильма «Изгоняющий дьявола».
Я бережно взял его под мышки и поднял с кровати, стряхивая налипшую рвоту на пол. Я нес плачущего Трента к своему душу и всерьез думал, не заплакать ли самому. Это не помогло бы, но, может, зарыдай я с остальными, то по крайней мере не чувствовал бы себя таким одиноким.