Мошков подумал, что она правильно решила. У него тоже имелись детские воспоминания, которые в свое время не давали ему покоя. Это было связано с коллекцией шведских журналов, хранившихся в тайнике отцовского стола. Лучше бы он их не находил! Отец после этого утратил свой имидж полубога. Когда он за что-нибудь ругал Мошкова, тому приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не брякнуть: «Меня учишь, а сам…»
Закончив нехитрую трапезу, Мошков сжег мусор, переоделся во все чистое и забрался на водительское сиденье. Он знал, что все равно не уснет этой ночью. Так не лучше ли поднажать, чтобы наверстать упущенное? Алмазы алмазами, а у него, Мошкова, свой груз, который необходимо доставить по назначению – в срок и по возможности невредимым.
Прикинув, сколько хрустальных изделий разбилось во время этого злополучного путешествия, Мошков вздохнул, включил фары, зажигание и начал выруливать на трассу. Немного побаливала голова, напоминая о поступке Вари. Лживая, коварная авантюристка, для которой нет ничего святого! Отныне Мошков больше не вспомнит о ней. Варя Добрынина для него умерла. И вообще, хватит засматриваться на женщин и заводить с ними шуры-муры. Они до добра не доведут.
Выехав на пустынную ночную дорогу и направив «вольво» в сторону границы, Мошков пожалел, что находится не дома. Когда ему было плохо, как сейчас, он любил улечься на диване перед телевизором и найти какой-нибудь старый незамысловатый фильм. Там действовали правильные, великодушные, добрые люди, которые всегда одерживали верх над проходимцами и негодяями. Наблюдая за ними, Мошков обещал себе, что с завтрашнего дня станет жить так же – спокойно, уверенно, без затей и метаний из стороны в сторону. Думать об этом было приятно, укутавшись пледом и попивая чай из любимой большой чашки. Тоска отпускала, и прежняя жизнь продолжалась – несуразная, бестолковая, полная ошибок и просчетов. Но где-то глубоко внутри теплилась уверенность, что это не всерьез, понарошку: «Поживу еще немножечко неправильно, а в одно прекрасное утро резко возьмусь за ум и все исправлю».
Глупо? Наивно? Смешно? Еще как! Но без веры в это было бы совсем невыносимо.
Не отрывая глаз от встречных фар, Мошков нащупал пакетик с сухариками и принялся грызть их, запивая водой. Включил радио, нашел любимую станцию, начал слушать хорошие песни. Он ничего не заподозрил, когда его притормозили на дорожном посту и долго мурыжили, заставляя предъявлять то накладные, то командировочное удостоверение, то доверенность, то права. Это издевательство продлилось около двух часов, а потом Мошкова заставили ждать начальство. Когда же наконец его отпустили, было далеко за полночь.
Примерно в три часа ночи за фургоном Мошкова пристроился черный джип с тонированными стеклами. Некоторое время он шел следом, а потом обогнал «вольво», подрезал и вынудил остановиться.
Первым желанием Мошкова было протаранить автомобиль и ехать дальше, но это было чревато неприятными последствиями, и он решил, что если его попытаются прессовать местные бандиты, то достаточно будет показать им пистолет, чтобы уладить недоразумение.
Это было одно из тех ошибочных и роковых решений, которые мы принимаем в критические моменты.
В джипе ехал Лозовой с двумя своими подручными. Местонахождение фуры удалось выяснить за небольшую сумму, уплаченную начальнику автоинспекции. Джип Лозовому одолжил здешний царек, с которым они иногда пересекались и решали вопросы.
Колобок и Хан не испугались пистолета Мошкова. У них свои имелись, пристрелянные. И парочка противопехотных гранат, которые они пообещали забросить в кабину «вольво».
– Короче, спускайся, – распорядились они, объяснив Мошкову расклад.
– Денег нет, – ответил он, не торопясь принять предложение. – И товар в фуре для вас не интересный. Стекло. Частично битое.
Тут на сцене появился Лозовой в хорошем костюме и дорогих штиблетах.
– Денег не возьмем, товар тоже не тронем, – пообещал он. – Просто поговорить надо. Ответишь на несколько вопросов – и поезжай дальше.
– Юрий Эдуардович? – спросил Мошков сверху.
– Догадливый. Спускайся, Володя. Если машину попортим, ты за нее до конца дней не расплатишься.
– Только вы отойдите. Будем на расстоянии общаться.
– Без проблем, – согласился Лозовой.
И обманул, естественно. Проблемы возникли, когда Колобок отступил за «вольво», пролез под днищем и возник за спиной Мошкова, приставив ствол к его затылку.
– Все, хорош преть, – сказал он.
В его интерпретации это означало: «Прения закончены». Он скрутил Мошкову запястья скотчем, посадил в джип и повез за лесок, протянувшийся вдоль дороги. Устроившийся на заднем сиденье Лозовой примирительно сказал:
– Ты не обижайся, Володя. Поговорим и разбежимся. Если, конечно, придем к консенсусу. – Он хмыкнул. – Ты как, кстати, консенсус себе представляешь? Лично мне почему-то кое-что неприличное видится.
Мошков никак не отреагировал на шутку, наблюдая за осиротевшей фурой, двигавшейся следом. Фары, отражаясь в зеркале, переливались расплавленным золотом. Сквозь черную листву сверкали звезды, и деревья казались украшенными праздничными гирляндами. Мошков смотрел на них и думал, что очень скоро умрет. Жить осталось минут десять, от силы – час. Причем это время не удастся провести с толком, вспоминая прошлые ошибки и прощаясь с миром. Его наверняка подвергнут жестоким пыткам. Скажет правду – прикончат сразу. Станет упираться – будут мучить. Вот и все варианты. Других у судьбы не осталось…
Доставив Мошкова в укромное место, похитители взялись за него не сразу. Лозовой отправил охранников обыскивать фургон, а сам пока расположился на траве и с удовольствием закурил. До Мошкова долетал запах хорошего табака. Он спросил себя, способен ли справиться с Лозовым со связанными руками, и отказался от этой затеи. Не из страха. Просто не хотелось выглядеть жалко и глупо, когда его, избитого и харкающего кровью, оттащат от врага.
– Прохладно, – заметил Лозовой. – Трава сырая. Осень незаметно подкралась.
– Напиши об этом в своем блоге, – посоветовал Мошков угрюмо.
– А что, идея, ха-ха! Хотя, признаться, я не люблю описания природы. Всегда пропускал их, когда читал в детстве.
– Зря бросил.
– Я вижу, ты решительно настроен, – сказал Лозовой, пуская дым к звездному небу. – Суровый такой. А лягушек слышишь? – Он поднял сигару. – Здесь рядом водоем. Как думаешь, это река или озеро?
– Мне все равно, – буркнул Мошков.
– Мне тоже. Без разницы, где тебя топить, Володя. Если ты решил умереть, то продолжай строить из себя крутого. Гляди только не заиграйся!
Из фургона выглянул Колобок и возмущенно сообщил:
– Мы тут за три дня не управимся. Каждый ящик вскрыть надо, а потом вывернуть.
– А нам сейчас Володя поможет. – Лозовой подмигнул Мошкову. – Давай рассказывай, куда камни заныкал. Я так понимаю, ты Варю где-то бросил или вообще замочил. Я не в обиде. Она мне надоела. А вот алмазы нужны. Поэтому ты их все равно отдашь. По своей воле или по моей.
Мошков посмотрел ему в глаза. Можно было рассказать правду, свалив всю вину на Варю. Но тогда она не успеет далеко уйти и ее схватят. Нужно дать ей время. В конце концов, она не со зла его подставила. Ей не оставили другого выхода. А инстинкт самосохранения зачастую сильнее рассудка и совести.
– Нет у меня камней, – сказал Мошков, подпустив в голос достаточное количество фальшивых ноток. – Все Варя забрала. – Говоря это, он не забывал блуждать взглядом по сторонам и нервно облизывать губы. – Кинула меня, короче.
Эффект оказался ожидаемый: Лозовой ему не поверил. Подозвал своих сатрапов и распорядился:
– Для начала попинайте его хорошенько. Если этого будет мало, применим более жесткие меры. По лицу не бить – возможно, его придется куда-нибудь перевозить. И чтобы зубы на месте остались. Терпеть не могу, когда человеку вопросы задаешь, а он в ответ шамкает.
Закончив инструктаж, Лозовой взгромоздился на капот джипа, не без любопытства наблюдая за экзекуцией. Он любил, когда людям причиняли боль. Это его приятно возбуждало. Не в сексуальном смысле. Эмоционально.
Глядя, как охранники бьют ногами скрючившегося Мошкова, Юрий Эдуардович Лозовой улыбался во всю свою рябую физиономию.
Глава 30Свят-свят-свят
Увидев огонек в лесу, Варя почувствовала себя героиней сказки, в которой фигурирует избушка на курьих ножках или тайное убежище разбойников, и осторожно приблизилась, боясь выдать себя треском веток или шорохом палой листвы. Свет шел не от костра. Варя увидела бревенчатое сооружение, похожее на деревенскую баню, в нем и светилось маленькое окошко, прорубленное почти под самой крышей. Сама крыша, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, была устлана еловым лапником и укреплена переплетенными жердями.
Постучать? Отступить в лес и идти дальше? Варя замерла в сомнении. Наконец, решившись, она направилась к избушке, чтобы через окошко посмотреть, кто находится внутри. Наверняка мужчина, а не женщина. А что, если их двое или даже трое? Пригласят ли они Варю на огонек или накинутся на нее? Если она наткнулась на стойбище беглых зэков, то отсюда уже не выбраться. Посадят на привязь, как собаку, и станут насиловать, сколько душа пожелает. А в перерывах будут делить алмазы.
Внезапно Варю словно кипятком ошпарило. Настоящие алмазы она взяла или сверток, заготовленный для Беспалова? «Нет, – говорила она себе, – этого не может быть. Не такая же я дура! Конечно, в рюкзаке настоящие камни, а не хрустальные побрякушки».
Но внутренний голос, который ошибается крайне редко, твердил иное: Варя ошиблась, терзаясь угрызениями совести, и перепутала мешки.
Держась за лямки рюкзака, она попятилась, чтобы как можно скорее очутиться в безопасном месте и проверить свою догадку.
– Даже не поздороваешься, красавица? – прозвучал голос в ночной тишине.
Варя с размаху села на землю, да так, что зубы клацнули. В тени избушки стоял человек – стоял, надо полагать, с самого начала. Как же Варя его не заметила? Что-то она совсем бдительность потеряла в последнее время. То влюбляется в какого-то недалекого шофера, то сокровища на миллионы долларов забывает.