{5}.
Когда так много заинтересованных сторон, неудивительно, что в гонке за нобелевское золото разворачивается ожесточенная конкуренция. Конечно, не любое соперничество вредно для науки. Здоровое соревнование бывает даже полезным. Оно придает достоверности новым открытиям: сигнал, обнаруженный одной группой, мало что значит без подтверждения; чтобы перевести его в разряд научных знаний, аналогичные результаты должны быть получены более чем одной командой{6}. Чтобы исключить ошибки и подтвердить открытия, требуются усилия нескольких групп.
Но чрезмерная конкуренция ведет к разбазариванию ресурсов, подталкивает к преждевременной публикации результатов (от чего не всегда удается удержаться) и безжалостной битве в духе «победитель получает все», чтобы первыми прийти к цели и получить финансирование из сокращающихся федеральных источников. Масштабы новых научных проектов, особенно экспериментальных, таких как большие телескопы или ускорители частиц, только ожесточают конкуренцию. В этой ситуации отчасти виноваты и финансирующие агентства, считает нобелевский лауреат Сол Перлмуттер, который не скрывает своего критического отношения к сегодняшним подходам к финансированию науки. Команда Перлмуттера, работающая над проектом «Космология сверхновых», конкурировала с «Командой по поиску сверхновых с высоким Z» за то, кто первым измерит замедление скорости расширения Вселенной с течением времени. «Думаю, 90 % всех людей на Земле, которые занимаются изучением сверхновых, были вовлечены в эти два проекта, — сказал Перлмуттер. — Это была беспощадная гонка. Мы делали все, чтобы к нашему конкуренту не утекло ни капли информации. При этом использовали по очереди одни и те же телескопы: как только они заканчивали работу на каком-то телескопе, туда прилетали мы»{7}.
К своему изумлению, обе команды независимо обнаружили, что Вселенная вовсе не замедляет свое расширение — совсем наоборот: она расширяется с увеличивающейся скоростью. Они пришли к выводу, что эта современная версия инфляции может объясняться только существованием темной энергии, этой таинственной формы антигравитации. В конце концов, хотя они и были прямыми конкурентами, руководители обеих команд получили Нобелевскую премию.
Социолог Харриет Закерман исследовала динамику публикаций нобелевских лауреатов и обнаружила, что лауреаты сотрудничают с большим числом соавторов, чем сопоставимая выборка нелауреатов. Однако, отмечает она, поскольку правило «не больше трех» оставляет за бортом большинство соавторов, после присуждения Нобелевской премии коллаборации чаще всего распадаются{8}. Разумеется, это никак не отвечает интересам науки.
Я бы предпочел, чтобы в научном мире руководили люди наподобие Роберта Дикке, ученого-физика, фактически создавшего область наблюдательной космологии, которой я занимаюсь. Дикке отказался от предложения Пензиаса стать третьим автором статьи об открытии CMB — и это решение стоило ему его доли Нобелевской премии 1978 года. Более того, группа Дикке из Принстонского университета объединила усилия с группой Пензиаса и Уилсона из частной компании Bell Labs, сформировав государственно-частное партнерство, благодаря чему теория Большого взрыва получила широкое признание.
Голосуй досрочно, голосуй часто[37]
Итак, мои шансы получить нобелевское золото были весьма призрачны. Помимо меня над проектом BICEP2 работало 48 человек — в семь раз больше, чем число теоретиков, предсказавших бозон Хиггса. В 2016 году все они были живы, и каждый внес в эксперимент важный вклад в виде анализа данных, разработки компонентов телескопа и т. п. Вдобавок меня исключили из числа руководителей эксперимента, на которых обычно обращают внимание номинаторы. Наконец, как говорится, «у успеха много отцов»; в разработке модели инфляции участвовало по меньшей мере четыре теоретика — уже на одного больше, чем возможное число лауреатов. И все же я не переставал лелеять надежду, что мне удастся выйти из тени и погреться в лучах славы.
Спустя несколько дней после пресс-конференции меня продолжали раздирать противоречивые чувства: я то испытывал невероятный подъем, думая о значимости нашего открытия, то погружался на дно жалости к себе — меня даже не пригласили участвовать в гарвардском торжестве! Я воспрял духом, когда 20 марта наткнулся в интернете на призыв под лозунгом: «Голосуйте за лауреатов Нобелевской премии за открытие инфляции»{9}. Голосование было организовано популярным блогером-физиком Филипом Гиббсом, и его целью было оценить скорее популярность отдельных ученых, нежели их реальный научный вклад. Из 700 голосов 40 % были отданы Андрею Линде; за ним с большим отрывом следовал Алан Гут с 16 % голосов. На третьем и четвертом месте шли российский космолог Алексей Старобинский (10 %) и японский физик Кацухико Сато (7 %). Старобинский и Сато пришли к инфляционной идее почти одновременно с Гутом. На пятом месте находился ваш покорный слуга с 4 % голосов, опережая 14 других ученых, набравших больше 1 %.
Теоретики опередили экспериментаторов, что Гиббс объяснил их более широкой известностью. Итак, согласно этому голосованию, для того чтобы я получил свое место в этой гонке, двое из четырех теоретиков должны были выйти из игры. Продолжая лить бальзам мне на душу, Гиббс написал: «Что касается этих ученых, то проблема состоит в том, что на настоящий момент ни одна конкретная модель инфляции не получила подтверждения. Возможно, это будет сделано в будущем или правильной окажется какая-то новая модель». Позже Гиббс опубликовал в журнале аналитическую статью{10}. Он проделал большую работу, раскопав историю создания BICEP и мою роль в ней. Его статья воодушевила меня еще больше. «Экспериментаторы — новые звезды, — писал он, — поэтому в их фан-клубах пока меньше фанатов, чем у звездных теоретиков. Но Нобелевский комитет может смотреть на это иначе: если результаты BICEP2 будут подтверждены данными Planck, это открытие будет достойно Нобелевской премии, даже если стоящая за ним теория пока остается неопределенной».
Действительно ли такое было возможно? Да, случались прецеденты, когда в момент присуждения премии награждаемая теория оставалась недоказанной. На самом деле только в истории космологической Нобелевской премии такое случалось три раза. В двух из них наблюдатель получил премию за открытие явлений, предсказанных ранее теоретиком. Оба раза за бортом остался один и тот же человек — Ральф Альфер. Альфер был жив и в 1978 году, и в 2006 году, когда премия присуждалась за экспериментальные открытия, связанные с космическим микроволновым фоном, предсказанным им и Гамовым (умершим в 1968 году).
Третьим прецедентом стала Нобелевская премия по физике 2011 года, которую разделили между собой Перлмуттер, Рисс и Шмидт. По словам Гиббса, «присуждая премию за открытие ускоряющегося космического расширения, комитет ясно дал понять, что награда вручается за наблюдение независимо от того, как оно интерпретируется теоретиками. Вполне вероятно, что комитет может так же отнестись к открытию [BICEP2], пока не выяснится, что причина в инфляции, а не в чем-то другом»{11} (курсив мой. — Б. К.)
Возможно, мои перспективы не так уж плохи: Нобелевская премия за открытие энергии вакуума не досталась ни теоретику, который впервые ее предсказал, т. е. Альберту Эйнштейну, ни теоретику, который предложил фундаментальное объяснение, почему темная энергия имеет ту величину, которую имеет (это предсказание по-прежнему не подтверждено); вместо этого победили три астронома (Перлмуттер, Рисс и Шмидт), которые наблюдали ее эффект. Экспериментаторы взяли верх над теоретиками. Не меньше полудюжины теоретиков могли претендовать на звание отцов теории инфляции — в два раза больше, чем допустимое число нобелевских лауреатов. Но всего несколько экспериментаторов могли по праву заявить, что именно они обнаружили инфляцию.
В этом ненаучном голосовании в интернете среди экспериментаторов я получил наибольшее число голосов. Если бы Нобелевский комитет придерживался похожей точки зрения, у меня был бы шанс на победу даже с 19 другими соперниками на ринге. Дальше стало еще интереснее, когда в официальном нобелевском подкасте промелькнуло упоминание об открытии BICEP2: за нами внимательно наблюдали{12}. Газета The Guardian в конце недели напророчила Нобелевскому комитету головную боль при выборе победителей в этом году{13}. Я был бы счастлив стать для них аспирином.
Да здравствует Стокгольм?
Недавно самая влиятельная научная организация в мире внесла важное изменение в правила присуждения своих золотых наград. В 2009 году Американская академия кинематографических искусств и наук (да-да, наук) удвоила число номинантов в главной категории «За лучший фильм» с пяти до десяти, еще более щедро одаривая их своим признанием.
Как и Нобелевскую премию, награду Киноакадемии присуждают коллеги по цеху по принципу меритократии и равноправия, без оглядки на коммерческий успех. Обе церемонии проходят в гигантских залах, с небывалой помпезностью, в присутствии всех звезд. Обе транслируются в прямом эфире на весь мир. Победители получают золотые статуэтки или золотые медали из рук именитых особ Голливуда или Шведской академии наук. Хотя Киноакадемия не придерживается требования Альфреда Нобеля о том, чтобы награждались те, кто принес «наибольшую пользу человечеству», премия эта — гуманитарная по своему характеру и, несомненно, сама по себе несет идею, что кино может изменить общество к лучшему.