В шатре царила тишина. Праздничную вечеринку в честь победы отменили, и большинство членов команды либо ушли куда-нибудь в Клоштар, либо занимались своими делами. Обычная жизнь, обычная суета, вот только что-то случилось с Тией.
– Я узнаю, кто это сделал. Обещаю, – прошептал Марко.
Тия его не могла слышать, но это было обещание самому себе.
Глава семнадцатая
На следующий день Марко сбежал из шатра сразу после завтрака. Сначала ему не хотелось вставать и куда-то идти, даже открывать глаза сил не было. Но участливое внимание приятелей, которому в другое время радовался бы, раздражало. Они по очереди подходили, трогали за рукав, пытались угостить чем-нибудь вкусным, давали дурацкие советы и говорили тяжелые, неуклюжие слова, пытаясь сочувствовать. В то время как Марко просто хотелось, чтобы его оставили в покое.
Все до единого!
В итоге он пробрался через задний ход, торопливо дошагал до леса, продрался сквозь кусты и уселся возле того самого камня, где всего пару дней назад – а кажется, будто сто лет прошло с тех пор, – они разговаривали со Штефаном. Марко сидел и бездумно обрывал травинки, одну за другой…
Ничего не хотелось. Одиночество тоже не помогало. Когда люди перестали беспокоить вопросами и пожеланиями, в голову полезли назойливые мысли. «В этой ситуации ты ничего не можешь сделать», – эта была самая безобидная и «приятная» из всех.
Больше всего донимало чувство вины.
Раз за разом Марко вспоминал сон, который видел еще в городе…
…химера все же делает шаг вперед и устраивается в центре октаграммы. Марко начинает торопливо бормотать заклинание – слова как раз возвращаются к нему… и тут холодеет, холодеет от ужаса. Он понимает, что неправильно составил формулу, перепутал порядок препятствий, и химера вовсе не напрасно боялась ритуала. Будто чувствовала. Но трансформацию нельзя прерывать просто так, нужно закончить начатое, иначе последствия непредсказуемы. Голос начинает дрожать, подбородок дергается. Алхимик-недоучка Марко Алхемчар-младший смотрит на меняющуюся Тию и понимает, что она может умереть…
…руки сами сжимались в кулаки, а на глазах выступали слезы, как ни сдерживайся и ни кусай губы.
Сон был вещий. Все указывало на это. А он – вот дурачок – даже не пошел к астрологу. Не рассчитал вероятность этого будущего. Не нашел способы его избежать. Пустил дело на самотек – авось обойдется!
Не обошлось.
С другой стороны, тогда Марко думал, что дурной сон предсказывал отравление Тии. И после того, как с ним справились, бояться нечего.
«Вот видишь, – снова начинало говорить в нем чувство вины. – Тогда химере было плохо из-за тебя. Она не бросила ядовитую добычу, потому что ты приказал ей держать руку вора и не отпускать. Возможно, во время гонки происходило то же самое? Тия чувствовала себя плохо, но все равно вышла на трассу, потому что ты попросил ее это сделать. Не так ли?»
Марко уперся лбом в колени и зажал уши руками, будто пытался свернуться, спрятаться и от окружающего мира, и от собственных мыслей. Мол, я в домике. Не трогайте меня.
«Интересно, – продолжал внутренний голос, – как бы Тия себя повела, если бы не воля хозяина? Что бы сделала? Стояла на месте? Исследовала трассу? Просто отказалась от гонки? А может, без мыслей и стремлений хозяина… химеры просто не существовало бы?»
Эта мысль была горькой и отрезвляющей, как холодный душ. И у нее было весьма логичное продолжение, от которого Марко бросило в дрожь.
Сможет ли он сам существовать без химеры? Без постоянного внутреннего диалога с ней? Без подпитки ее эмоциями, непосредственностью и интересом к миру? Насколько Марко может быть полноценным человеком без Тии?
– Я не готов, – пробормотал он. – Не готов.
«К чему не готов? – не унималось чувство вины. – К тому, что она умрет? Или к тому, что ты останешься один? Тебе страшно за нее или за себя?»
– За нас обоих, – прошептал Марко. Притворяться перед самим собой он не мог. – За себя. И за нее.
В этот момент он очень остро понял, почему ему так завидовали и почему ни за что не смогли бы понять те, у кого химеры нет. Они просто не знали, как это – всегда думать за двоих, заботиться о двоих, бояться за двоих, расстраиваться и радоваться за двоих. Этот феномен объясняли на уроках алхимии и зоологии. Но одно дело – знать в теории, а другое – прочувствовать на собственной шкуре.
Именно поэтому слова утешения кажутся такими неуклюжими, ненужными и неуместными. Они просто не понимают. Не знают, что и как, но пытаются пожалеть и сделать хоть что-то хорошее.
А попытка – это лучше, чем ничего.
Марко вздохнул, скрипнул зубами и поднялся на ноги. Когда ничего не хочется делать, придется заставлять себя делать то, что надо. Надо проведать Тию. Надо связаться с мамой и успокоить ее. Надо утащить с кухни самый вкусный кусок под соусом «сегодня мне можно». А там, глядишь, и день пройдет.
– Да, мама. Конечно, мама. Обещаю, мама. Разумеется, мама.
В той или иной вариации все эти фразы Марко успел повторить несколько раз, так что они навязли на зубах, словно песок. Мама уже все знала неизвестно какими путями – наверняка через Левича, через кого же еще? – и в том числе про то, в каком сейчас состоянии Тия. Но при всем этом мама ждала, чтобы сын связался с ней сам.
Ведь ей требовалось высказать все, что она думает про эти дурацкие гонки, где живые создания гробят почем зря. Затем напомнить, как «она же говорила, что непременно случится что-то подобное». После – дать несколько полезных советов, заключавшихся в основном в том, что винить себя не надо, врачей и алхимиков слушать внимательно, и никакого самолечения. Ну, и в заключение – спросить, как там Марко себя чувствует, хорошо ли питается, не собирается ли возвращаться и так далее.
В конце концов беседу удалось свернуть, заверив маму, что как только Тия поправится, то они обязательно подумают о том, чтобы вернуться.
По завершении разговора Марко почувствовал себя лучше. Нет, он по-прежнему переживал из-за того, что случилось с химерой, и хотел ей помочь, но теперь в настроение добавилась небольшая тоска по маме и дому, а также раздражение из-за чрезмерной опеки.
Последнее было самое то, чтобы взбодриться!
Желая исполнить оставшуюся часть плана и заодно мамин совет – «И не забывай хорошо кушать! Голодовкой ты Тие не поможешь!», – Марко отправился на кухню.
На удивление, она пустовала. Лишь несколько подсобных рабочих, чьих имен Марко не знал, с постными лицами перемывали гору посуды. Увидев его, они кивнули на стоявшую на столе тарелку, в которой лежали затейливо переплетающиеся крендельки. Синие, красные, зеленые, желтые и даже черные. Видимо, Мхит не пожалел пищевых красителей, желая разнообразить еду. Марко умял три штуки всухомятку, но отличий, кроме цвета, между крендельками не обнаружил.
После похода на кухню он двинулся к себе. Перебрал все вещи и бросил в специальную корзину те, что требовали стирки. Разложил все аккуратно. Заправил кровать так идеально, как никогда до этого не делал. Немного полистал блокнот, сверяясь со своими записями. Подумал о том, что можно еще сходить и потребовать запись вчерашней гонки, чтобы на всякий случай убедиться, что во время нее никто не мог сделать Тие ничего плохого.
«Что, так боишься?» – насмешливо спросил внутренний голос, бесцеремонно вторгнувшись в эти размышления, и Марко сглотнул.
Он не боялся. И чувство собственной вины уже перестало настолько давить. Просто… почему-то трудно оказалось взять и пойти к Тие, чтобы увидеть ее там, лежащую на столе, почти безжизненную.
Очень трудно.
«Трудностей испугался, да?» – продолжил подначивать внутренний голос. И в общем-то хорошо, что он так делал. Потому что Марко встал и решительным шагом двинулся в лазарет. Никаких трудностей он не боялся. А тем более таких придуманных, как эти!
Однако чем ближе он подходил к лазарету, тем сложнее оказалось сохранить прежний настрой. Искушение пройти мимо или вернуться все усиливалось, оборвавшись только в тот момент, когда Марко протянул дрожащую руку к двери.
Первым, что он услышал, оказался смех.
– Ой, да ладно! Ты все сочиняешь! – голос Мхита.
– Чего-чего? Все так и было, – горячился Гикки. – Я едва в городок вышел, как меня давай упрашивать: передай это Красотке, обязательно передай.
– Зачем химере одеяло? – спросила Кай.
– Ну а я знаю? Может, подстилку из него сделает.
И тут все замолкли, увидев Марко. Он стоял в проходе и смотрел на то, как Тия лежит, заботливо укрытая нежно-салатовым полотенцем, на котором чьей-то не очень твердой рукой вышито «Красотка лучше всех!». Мхит, Гикки, Волец, Алекс и Кай при этом сидели за соседним столом, где стояло блюдо с разноцветными крендельками и кувшин морса.
Марко стало стыдно. Он, значит, переживает, в себе копается, вину выискивает и отмеряет, а друзья тем временем делают все как надо – поддерживают правильную атмосферу и стараются тут за него.
– Чего встал? – спросил Мхит, улыбаясь. – Не ожидал нас здесь увидеть?
– Так ведь работы все равно нет, – это уже Волец. – Как всегда после гонки – затишье.
– Вот мы и решили химеру проведать, – сказала Кай. – Ну, посмотреть, как у нее идут дела. Только Алекс нас сначала пускать не хотел, но потом Мхит принес еды и его уговорил. А Гикки зубы вот заговаривает.
– Ничего я не заговариваю! Я честно вам говорю, что красивая девчонка, узнав, что я из «Вихрей», просила обязательно передать Красотке это полотенце. Когда вы уже поверите?
– Когда нам станет скучно тебя подначивать, – усмехнулся Волец. – К тому же я это полотенце и эти нитки в нашей кладовой видел. А у кого-то все пальцы иголкой истыканы.
Гикки быстро посмотрел на свои пальцы, а затем натужно рассмеялся.
– Ага. Очень смешно. А ты что стоишь на пороге? Заходи давай! – Он попытался отвести внимание от себя.
Марко зашел внутрь, сделал несколько шагов и тут же замер, не веря своим глазам.