Пряча от меня свои слезы, он отвернулся, прикрыл глаза согнутой в локте рукой и громко разрыдался.
Я не тот пес, что бежит от действительности. До того момента я никогда не убегал от Дэнни и ни разу не убегал после. Но тогда мне нужно было убежать. Не знаю, что толкнуло меня рвануть с места, наверное, внешний вид парка, приютившегося на восточном берегу острова Мерсер. Или ограждение из тонких редких металлических прутьев не преграда для целеустремленной собаки. Все здесь словно взывало: «Беги! Восстань против истеблишмента! Порви установившийся порядок!» Вот я и побежал. Мчался как угорелый, не разбирая дороги.
Очутившись на южной стороне парка, я понесся по короткой узкой тропинке к проделанной в ограждении дыре, выскочил на большое поле, а там повернул и понесся на запад. По асфальтовой дорожке, идущей вдоль парка. Вскоре я нашел то, что искал. Кусок дикой природы. Мне требовалось ненадолго одичать. Я был сильно расстроен, опечален, зол на все! Душа требовала действий! Мне нужно было почувствовать себя, понять себя и ужасный мир, в котором мы все замкнуты, где паразиты, раковые клетки и вирусы прогрызают себе путь в наш мозг и откладывают в нем свои мерзкие яички, из которых вылупляется потом всякая нечисть и поедает нас заживо изнутри. Мне нужно было внести свою лепту в истребление этой нечисти: ликвидировать ее прежде, чем она уничтожит меня, мою жизнь, мой жизненный уклад.
Ветки и стебли хлестали мне по морде, камни впивались в подушечки лап, но я продолжал мчаться, пока не увидел то, что должен был увидеть. Белку. Жирную, самодовольную. Она сидела и спокойно жрала чипсы из брошенного кем-то пакета. Тупо сидела и набивала рот чипсами. Я внезапно почувствовал к ней ненависть. Откуда она взялась во мне — понятия не имею, ведь раньше я относился к белкам равнодушно. Но не важно, откуда взялась, главное, ненависть закипела во мне, и я бросился к белке. Она слишком поздно вскинула мордочку. Если бы хотела жить, следовало бы заметить меня намного раньше. Теперь же у нее не оставалось ни единого шанса на спасение. Я придавил ее передними лапами и впился в нее клыками. Я был безжалостен. Своими челюстями я мигом переломил ей хребет, сдавил еще, не давая дышать, а потом замотал головой, затряс белку до смерти. И поделом ей. Я болтал ею в воздухе, пока не услышал хруст шейного позвонка. А потом я съел ее: разорвал и принялся кромсать. Вся морда у меня была в красной, горячей, густой крови. Я пил беличью жизнь, ел ее внутренности, перемалывал ее кости. Разгрыз ее череп и съел мозг. Я пожирал белку. Я должен был кого-то съесть. Я горевал по Еве так сильно, что уже не мог оставаться человеком и переживать свое горе как человек. Я должен был снова превратиться в зверя. Я насыщался, поглощал, набрасывался, делал все то, что не следовало делать. Все мои попытки жить по человеческим стандартам нисколько Еве не помогли. Поедая белку, я мстил за Еву.
Я заснул в кустах. Проснулся я уже самим собой. Дэнни нашел меня и ничего не сказал. Мы отправились к машине. Я влез на заднее сиденье и почти сразу уснул. Во сне я ощущал вкус свежей беличьей крови. Мне снова приснились вороны.
На этот раз я преследовал их — ловил, душил. Мстил за Еву.
Глава 29
Для Евы смерть была окончанием мучительной битвы, для Дэнни — ее началом.
Я понимаю, что вел себя в парке эгоистично, поскольку удовлетворял свои самые низменные потребности. Они были вдвойне эгоистичнее, потому что помешали Дэнни немедленно отправиться к Зое. Он разозлился, ведь я заставил его метаться по парку в поисках меня. Однако если вспомнить, что ему предстояло увидеть в доме «близнецов», то вызванная моим поведением кратковременная задержка выглядит подарком. В тот момент это было самое лучшее, что я мог для Дэнни сделать.
Очнулся я от сна, когда мы подкатывали к дому Максвелла и Триш. Неподалеку стоял белый длинный лимузин без стекол с эмблемой на двери водителя — лилией в круге. Дэнни припарковался так, чтобы не загораживать ему выезд. Мы вышли и направились к задней части дома. Там рядом с запасным входом из стены торчал пожарный кран. Дэнни открыл воду и удалил с моей морды остатки запекшейся крови. Движения его были грубыми, он не умывал меня, а скреб.
— И чего это тебе в голову взбрело, — бормотал он.
Отмыв, он отпустил меня, и я стряхнул с себя остатки воды. Через стеклянную створчатую дверь Дэнни прошел во внутренний дворик. Спустя полминуты там появилась Триш и, подойдя к Дэнни, обняла его. Она плакала. Объятие длилось довольно долго, в это время к ним вышли Максвелл и Зоя.
— Где она? — спросил Дэнни, отстраняясь от Триш.
Триш мотнула головой внутрь дома.
— Мы попросили их подождать тебя.
Дэнни ушел в дом, на ходу погладив Зою по головке. Когда он скрылся, Триш посмотрела на Максвелла.
— Пусть он немного побудет с ней. — Она прикрыла дверь, давая Дэнни последнюю возможность побыть наедине с Евой, уже неживой.
Мы остались здесь. В окружающей меня пустоте я заметил под кустом старый теннисный мячик. Подошел к нему, взял в зубы и принес к ногам Зои. Я сам не понимал, что делаю, да и никаких особых намерений у меня не было. Может, я пытался как-то улучшить ее настроение? Не знаю, я просто чувствовал — мне нужно что-то сделать. Мячик попрыгал и остановился у босых Зоиных ног.
Опустив голову, она посмотрела на него и не пошевелилась.
Максвелл видел, как я принес мяч, заметил отсутствие реакции на него у Зои. Он нагнулся, взял мячик и, широко размахнувшись, мощным броском зашвырнул его в лесок позади дома. Я следил за мячиком, пока он не исчез из виду. Я уловил слабый шорох листвы и стук мячика о землю. Впечатляющая картина — бледный теннисный мячик проносится на фоне голубого неба. «Это как же нужно страдать, чтобы столько силы вложить в бросок?» — удивился я.
— Энцо, принеси мячик, — ехидно произнес Максвелл и, повернувшись, зашагал к дому.
Я даже не подумал его приносить, а продолжал ждать, когда из дома выйдет Дэнни. Появившись, он сразу подошел к Зое, взял ее на руки, прижал к себе. Она обхватила его за шею.
— Как плохо, — сказал он.
— Мне тоже.
Он сел на тиковый шезлонг, посадил себе на колени Зою. Она уткнулась лицом в его плечо и долго сидела так.
— Люди из «Бонни-Уотсона» сейчас увезут ее, — сообщила Триш. — Мы собираемся похоронить ее рядом с нашими предками. Она сама так хотела.
— Я знаю, — отозвался Дэнни. — Когда?
— До конца недели.
— Чем я могу вам помочь?
Максвелл и Триш переглянулись.
— Не волнуйся, мы сами управимся, — сказал Максвелл. — У нас к тебе разговор.
Дэнни посмотрел на него, ожидая продолжения, но Максвелл вдруг замолчал.
— Зоя, ты еще не завтракала. Пойдем, я сварю тебе яйцо, — проговорила Триш.
Зоя продолжала сидеть. Дэнни погладил ее плечи, снял с колен.
— Иди с бабушкой, поешь, — тихо пробормотал он.
Зоя покорно зашагала за Триш.
Когда они скрылись за дверью, Дэнни закрыл глаза и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку шезлонга. Лицо его было обращено к небу. Он сидел неподвижно несколько минут. Как статуя. Все это время Максвелл неуклюже переминался с ноги на ногу. Несколько раз он порывался вновь заговорить и останавливался. Он показался мне неуверенным.
— Я знал, что это скоро произойдет, — произнес наконец Дэнни, не открывая глаз. — И все равно ужасно.
Максвелл кивнул, по-моему больше своим мыслям.
— Видишь ли, нас с Триш кое-что беспокоит, — выдавил он из себя.
Дэнни открыл глаза и посмотрел на Максвелла.
— Беспокоит? — удивленно переспросил он. — Что именно?
— Твоя неготовность.
— Неготовность?
— У тебя нет плана.
— Какого плана?
— Перестань повторять меня. — Максвелл недовольно покосился на Дэнни.
— Я не понимаю, о чем ты, — отозвался Дэнни.
— Вот это-то нас и беспокоит.
Дэнни подался вперед.
— Ты можешь мне человеческим языком сказать, что именно тебя беспокоит, Максвелл?
В этот момент явилась Триш.
— Зоя сидит на кухне, кушает яйцо с тостом и смотрит телевизор, — возвестила она и выжидающе посмотрела на Максвелла.
— Мы только начали, — забормотал он.
— Вот как? А я думала… — Она ненадолго умолкла и снова спросила: — Что ты успел сообщить?
— Триш, почему бы тебе не сказать прямо, если Максвелл мнется и ходит вокруг да около. Что вас обеспокоило?
Триш, явно недовольная тем, что их беспокойство пока остается для Дэнни неизвестным, оглядела обоих мужчин.
— В общем, знаешь, Дэнни, — начала она, — конечно, смерть Евы для всех нас большая трагедия. Но мы ждали ее много месяцев. Мы с Максвеллом не раз обсуждали, как станем жить, когда Евы не будет. Говорить, так уж все. Скажу тебе, что мы и с Евой беседовали об этом. И решили: всем нам будет лучше, если Зоя останется здесь, в стабильной семье. Под нашим опекунством. Мы сумеем о ней позаботиться. Вырастим, дадим хорошее образование, обеспечим не только всем необходимым, но и тем, чего у других нет и никогда не будет. Введем в хорошее общество. Полагаю, такой вариант должен всех устроить. Нет, ты не думай, никто не собирается претендовать на твои отцовские права, но так будет лучше для Зои. Мы должны действовать в ее интересах, правда?
Дэнни изумленно переводил взгляд с Максвелла на Триш.
Я тоже был ошеломлен. По моему разумению, они упросили Дэнни разрешить Зое пожить здесь, только чтобы скрасить последние месяцы жизни Евы, дать им возможность побыть вместе. Теперь, когда Евы не стало, Зоя должна переехать к нам. Мысль о пребывании Зои у «близнецов» в последние месяцы казалась мне разумной. Ну ладно, побыть еще пару-тройку дней здесь, но остаться насовсем… Перейти под опеку «близнецов» — это мне показалось слишком.
— Как ты думаешь? — спросила Триш.
— Вы не имеете права брать Зою под опеку, — ответил Дэнни.
Максвелл втянул щеки, сложил руки на груди, забарабанил пальцами по бицепсам, обтянутым темным кримпленом.