Отступать и отмазываться было уже невозможно без урона репутации. Но и сходу кинуться в бой я не мог себе позволить.
— Я не против, — объявил я собравшимся. Но я ни разу не садился за руль этого мобиля, а начинать гонку на незнакомом аппарате, это все равно, что заранее проиграть. Я прошу три круга, чтобы освоиться с управлением и нюансами поведения машины, а потом можно попробовать и погоняться.
— Разумеется, разумеется!
Народ жаждал развлечений и ради этого был готов немного потерпеть.
— Вы понимаете, Федор Иванович, что это подстава? — прошипел я приятелю, усаживаясь за руль.
Ответом была лишь виновато-извиняющаяся гримаска.
Толпа расступилась, освобождая мне проезд. Я отпустил рычаг тормоза, придавил педаль подачи пара и мобиль потихоньку тронулся с места. Я чувствовал себя как на экзамене по вождению, только у меня не было в запасе двух ошибок до безжалостного «не сдал». Экзаменаторы ожидают от меня высшего класса, лихости, супер-мастерства. А я первый раз в жизни еду на паромобиле. Караул!
Первый круг я прокатился потихоньку, осваиваясь с управлением и привыкая к новым ощущениям. Тянул паровик мощно. Я бы даже сказал, избыточно мощно. А вот разгонялся плоховато. Руль тяжелющий, тяжелее даже, чем у советских грузовиков. Правда, колеса теперь стали поменьше, центр тяжести стал пониже, соответственно, сам мобиль поустойчивей.
На втором круге я утопил педаль подачи пара в пол. И, млин, ничего не случилось: мотор не взревел, колеса не крутнулись впроворот, раскидывая по сторонам комья земли. Я уже было разочаровался, но нет: с небольшой задержкой драндулет стал довольно резво набирать скорость. Вот на что способны хорошие подшипники! Но даже со всеми усовершенствованиями предельная скорость вряд ли доходила до пресловутых гоночных пятидесяти миль.
В поворотах мобиль держался вполне неплохо, но в паре мест пришлось притормаживать: слишком крутой вираж. А набиралась скорость слишком медленно. Нет, с такими приколами я ничего не выиграю. Кстати, есть у Игнатьева деньги на ставку?
На третий круг я пошел уже довольно уверенно, на приличной для этого пепелаца скорости под ободряющие крики зрителей. Вот только ИХ мобили всяко мощнее и быстрее, на прямых отрезках они будут выигрывать. А вот повороты — это мое: мобиль короче, радиус поворота меньше, и тормозить не надо. А вот им тормозить как раз придется. А потом — разгоняться с традиционной неторопливостью паровиков. Вот если бы еще те два поворота… Может, рискнуть? Привод задний, для дрифта — самое то.
Я действительно рисковал: тяжелый руль пришлось удерживать в повороте одной рукой, потому что второй нужно было тянуть за рычаг тормоза. Но угол поворота был сравнительно небольшой, и мне хватило сил в руках на пару секунд управляемого заноса. И почти без потери скорости — дальше. Прошел один поворот, другой… получается! И потом уже спокойно к финишу. Притормозил у собравшейся толпы.
— Ну что, господа, вы готовы? Да, я, к сожалению, не брал с собой денег, так что сделать ставку, увы, не смогу.
— Пустяки, Владимир Антонович! — тут же отозвался щегольски одетый толстячок с ухоженной «шкиперской» бородкой. — Я сделаю взнос за вас. Но выигрыш — пополам!
— Договорились.
Я бросил взгляд на Игнатьева. Кажется, он испытал огромное облегчение: все его средства ушли на ремонт и тюнинг мобиля, и сейчас он, как и я, был без гроша.
Тут же нашелся и распорядитель. Он согнал зевак с трассы и, повинуясь его знаку, четыре мобиля вырулили на линию старта. Распорядитель поднял вверх руку с большим клетчатым носовым платком. Я придавил педаль и поджал тормоз, чтобы не рвануть вперед раньше времени. А потом как в матрице: рука с платком пошла вниз, я принялся отпускать тормоз и мобиль, как застоявшаяся лошадка рванул с места, сразу на полкорпуса опередив конкурентов. Здесь что, таких стартов не практикуют?
Три мобиля — дорогих, мощных, блестящих лаком и хромом, с мерным пыхтением разогнались до… до, наверное, все тех же пятидесяти миль. Я на хоть и перелицованном, но все-таки старом драндулете безнадежно отставал — но это лишь до первого поворота. Там, как я и предвидел, слишком длинные для резких маневров мобили принялись тормозить, а я смело влетел в поворот, не снижая и без того невеликой скорости. Только наклонился всем корпусом внутрь виража, чтобы уменьшить крен и, не дай создатель, не опрокинуться. Случись такое — позору не оберешься!
На выходе из поворота я был впереди, но к следующему виражу меня снова принялись обгонять. Так мы и катили до последнего поворота последнего круга: на прямых участках я отставал, в поворотах — выходил вперед. На тренировочном заезде этот поворот был далековато от зрителей, и мои хитрые маневры были не видны, так что сюрприз моим соперникам вышел неслабый. Они начали тормозить перед поворотом и поотстали. Того же ждали от меня: прежде я в этом месте тоже притормаживал, хотя и не так сильно. А тут только земля взметнулась из-под колес, мелкие камушки хлестанули по моим преследователям, заставляя их еще больше потерять скорость. А я, затоптав педаль в пол, уже несся к финишу. Вот уж действительно — на всех парах! Чуть позже не удержался — оглянулся. Соперники мои благополучно миновали поворот и сейчас отчаянно кочегарили свои паровики, но было видно: не успеют. Чуть-чуть, но не успеют.
А на финише царило форменное безумие. Распорядитель с трудом выпихивал с трассы разгоряченных болельщиков, чтобы не угодили под колеса. А те махали руками, кричали, подбадривали. Сейчас не было понятно, кто за кого, но это было и неважно. Главное — я победил. Спустя пару секунд подлетели остальные мобили. Водители повыскакивали из своих экипажей, и кинулись ко мне. Признаться, я поначалу немного испугался. А когда эти восторженные почитатели высокого искусства пилотирования мобилей, невзирая на мои протесты, вытащили меня из-за руля и принялись качать, вот тогда мне стало страшно по-настоящему.
Глава 10
Когда мы возвращались в особняк Игнатьевых, вести мобиль пришлось мне. А журналист всю дорогу рассказывал о том, какой я замечательный гонщик, какой я чудесный механик и как здорово, что счастливый случай свел нас давеча в парке. Федор Иванович радовался обновленному мобилю, своему и моему успеху и признанию маститых мобильных тусовщиков Тамбова. Я тоже радовался. Радовался тому, что переделка мобиля оказалась-таки удачной, что хотя бы чудом, но победил в этой случайной гонке, что меня не уронили радостные болельщики и, в конце концов, тому, что стал богаче на целые две сотни рублей. Я пытался сотню вручить Игнатьеву: все-таки именно его аппарат участвовал в заездах, но мой приятель, пребывая в состоянии эйфории, наотрез отказался взять свою долю.
Что ж, я настаивать не стал исходя из сугубо рациональных соображений. Бал, на который меня пригласили, все же благотворительный. А, значит, надо хоть копеечку оставить в пользу… ну, тех, ради кого идет сбор средств. Я, если честно, переживал на этот счет. Не хотелось показаться среди сборища богатеев совсем уж нищим, хоть и во взятом напрокат фраке. Ну а теперь я смело могу оставить в фонд помощи неизвестным зверюшкам сотенную ассигнацию, и еще останется на первоначальное обзаведение на новом месте.
Загнав мобиль на законное место, я еще минут пять выслушивал хвалебные оды в свой адрес, поскольку Федор свет Иванович нынче отхватил просто немыслимое прежде количество славы. Ну да, когда я подтвердил, что «новый мобиль» журналиста — на самом деле все тот же старый рыдван, только качественно отремонтированный, настроенный и перелицованный, то в первую минуту изумлению публики не было предела. А во вторую меня попытались качать еще раз, но я благополучно отбился от этой опасной процедуры. И тогда вал народной любви совершенно закономерно обратился на владельца чудо-машины. Думаю, сегодня Игнатьев-младший долго не уснет, заново переживая минуты своего триумфа. А, возможно, и не уснет вовсе.
— Федор Иванович, мне, пожалуй, пора. Вы обещали записку к хозяину магазина. Помните, насчет аренды фрака?
— Ах, да! Простите покорнейше, я совсем забылся. Совсем, представляете?
Счастливый журналист убежал к себе во флигель, а я подошел к теперь уже своему мотоциклу. Двухколесный агрегат так и простоял всю неделю в том же углу, где и был обнаружен. Грустный, позабытый, позаброшенный. Идти пешком к себе домой не хотелось, больно далеко. А оставлять хозяйство на ночь без присмотра тоже было нельзя. Этак завтра приду, а там кроме забора ничего и нет. А что, если…
Мотоцикл был практически новым, если не считать несметного количества осевшей на него пыли. Потом я, конечно, его разберу, вычищу, заново смажу, и буду раскатывать на нем по всяким надобностям. Но сейчас хотелось бы просто уехать домой.
Я стер с руля и сиденья пыль и грязь, долил воды в бачок, накачал почти полностью спустившие шины и с некоторым внутренним трепетом повернул ключ, запускающий нагрев. И — о чудо! — спустя минуту исправно запыхтел парогенератор. Давление быстро поднялось до нужной марки, и я, не снимая мотоцикл с подножки, повернул регулятор пара. Со скрипом, неохотно, но заднее колесо провернулось. Потом еще, еще, потом исчез скрип а я, порадовавшись такой удаче, заглушил паровик и принялся переодеваться в робу. Не хватало еще изгваздать свой единственный приличный костюм.
Когда Игнатьев вернулся с запиской, я уже закрепил тючок с одеждой на багажнике и гордо восседал за рулем своего железного коня. Это, кстати, не штамп и не преувеличение. На раме мотоцикла так и было написано: «Iron horse». И указана фирма-производитель: «Harley-Davidson». И даже узнаваемая эмблема присутствовала. В прошлой жизни я все хотел купить себе хороший круизный байк, но так и не сподобился. А тут он сам в руки пришел. Пусть не круизный, но все-таки «Харлей»!
— Вот, Владимир Антонович, возьмите, — протянул мне приятель сложенный вчетверо листок бумаги. — И спасибо вам большое и за мобиль, и за сегодняшнюю гонку, и за… за вообще все.