Е м е л ь я н о в. Подберу, Владимир Ильич. Понадобится только фотографическая карточка. Мы вас прямо здесь перегримируем — другой парик, другая кепка — и сфотографируем.
И л ь и ч. Ну что ж, действуйте!
Е м е л ь я н о в. Через несколько деньков мы отсюда уйдем. И прости-прощай, озеро Разлив!
И л ь и ч (подхватывая). И здравствуй, разлив революции!
Е м е л ь я н о в. Так, Владимир Ильич.
И л ь и ч. Вот мои письма… Передайте, пожалуйста, по назначению. (После паузы.) Николай Александрович, в одном из писем прошу — если меня укокошат…
Е м е л ь я н о в. Да что вы такое говорите, Владимир Ильич!
И л ь и ч. Ничего, ничего… со всяким революционером это может случиться. Ищейки Керенского… А потом — эсеры. Они же становятся заговорщиками. Помяните мое слово — они еще стрелять в нас начнут… Так вот… моя тетрадка… Синяя обложка, название «Марксизм о государстве». Это надо издать. Собраны цитаты из Маркса и Энгельса. Есть ряд замечаний, заметок и формулировок. Думаю, что издать можно быстро, за неделю. Считаю важным, ибо не только Плеханов, но и Каутский по этому вопросу изрядно понапутали…
Е м е л ь я н о в. Все передам, Владимир Ильич, не беспокойтесь. Ну, всего хорошего.
И л ь и ч. Счастливого пути и скорейшего возвращения!
Кабинет Дмитриевского.
Заводской шум — далекие гудки паровозов, шипение пара, лязг железа, шум станков.
Стук в дверь.
Д м и т р и е в с к и й. Войдите!
Г р е ч. Здравствуйте, господин генерал.
Д м и т р и е в с к и й. О, кого вижу — поручик Греч! Милости прошу. Садитесь.
Г р е ч. Благодарю.
Д м и т р и е в с к и й. Приятно, очень приятно — всего только семь часов, а вы уже на ногах.
Г р е ч. Ничего не поделаешь — служба.
Д м и т р и е в с к и й. В вашем тоне слышится усталость.
Г р е ч. Да, не скрою — мы все изрядно устали… Простите, господин генерал, куда ведет эта дверь?
Д м и т р и е в с к и й. Обыск? В кабинете помощника начальника завода?
Г р е ч. Ну что вы, дорогой Афанасий Петрович. Просто… я беспокоюсь о вашей безопасности.
Д м и т р и е в с к и й. Да, Временное правительство не оставляет нас своей заботой. Поставки, слава богу, увеличились. Сейчас бы работать и работать. Но… Сестрорецк окружен отрядом юнкеров и казаков. Броневики и пулеметы… И ваш капитан Гвоздев…
Г р е ч (перебивая). О, мой капитан человек решительный…
Д м и т р и е в с к и й. Но не перегибаете ли вы палку? Эти повальные обыски, аресты…
Г р е ч. Мы арестовываем только большевиков…
Д м и т р и е в с к и й. А разгром отдельных помещений — это к чему?
Г р е ч. Это гнезда партийных организаций… Простите, генерал, вы не одобряете действий Керенского?
Д м и т р и е в с к и й. Я, дорогой поручик, прежде всего заводчик. А вы злите рабочих, вместо строгого выполнения графика у меня на заводе — митинги.
Г р е ч. Скоро это прекратится. Красивых фраз больше не будет. Керенский ввел в действующей армии смертную казнь.
Д м и т р и е в с к и й. Слышал и в общем… одобряю… Ну, а не скажете ли вы — где этот неуловимый Ленин? Как я полагаю — главная ваша задача поймать именно его?
Г р е ч. И поймаем! Будьте уверены. Многие уже за решеткой.
Д м и т р и е в с к и й. Да, да, они — за решеткой. Но где Ленин? На его поимку мобилизована контрразведка и уголовные сыщики Керенского. Недавно прочел в газете, что по его следам пущена знаменитая собака-ищейка Треф. (Смеется.) А пятьдесят офицеров «Ударного батальона» поклялись или найти Ленина, или умереть! Как это романтично!
Г р е ч. И опять, господин генерал, я не понимаю вашего смеха.
Д м и т р и е в с к и й. Очень сожалею… Ленин! Вот кого вы должны прежде всего обезвредить. А вы… вернее, ваш господин Керенский все еще кормит нас обещаниями… Говорите начистоту, зачем вы пришли?
Г р е ч. Нам стало известно, что Ленин скрывается у вас на заводе под видом простого рабочего.
Д м и т р и е в с к и й (смеется). Да неужели? Не представляю, чтоб Ленин был у меня каким-нибудь стропалем. Забавно!
Г р е ч. Афанасий Петрович, мне необходимо осмотреть ваше помещение. Я должен побывать в каждой комнате. Понимаете? В каждой.
Д м и т р и е в с к и й. Понимаю… Так вот почему вас так интересует эта дверь! Что ж, извольте. Там мастерская, работают три отличных, я бы сказал, уникальных мастера.
Г р е ч. Рядом с вашим кабинетом? Странно.
Д м и т р и е в с к и й. Видите ли, я уже сказал — я прежде всего заводчик. Рабочий с золотыми руками для меня клад. А потом… все они депутаты Совета, старосты групп, и почему бы мне не опереться на их авторитет?!
Г р е ч. А шум станков вам не мешает?
Д м и т р и е в с к и й. Заводской шум — моя стихия. И разве что-нибудь слышно? Прислушайтесь… Мастера вытачивают крохотные детали.
Г р е ч. И дверь на запоре?
Д м и т р и е в с к и й. Конечно. Видите — тут два замка, верхний — английский. И потом… скажите, поручик, что делать Ленину в моем кабинете? Рыться в накладных, в нарядах, проверять расценки?.. Нет, дорогой, вы не тут его ищете. Он укрылся на одном из военных кораблей Кронштадта. Вот этой версии я верю.
Г р е ч. Что ж, наши люди действуют и там… Итак, вы согласитесь сопровождать меня?
Д м и т р и е в с к и й. Ну, если это так необходимо — извольте… (Зовет.) Уборщица!
Г о л о с у б о р щ и ц ы. Тута я, Афанасий Петрович!
У б о р щ и ц а (входит). Так вы ж, Афанасий Петрович, заняты. С гостем сидите. Думала — вот уйдете в цеха, тогда и приберусь…
Д м и т р и е в с к и й. Вернусь, чтоб все кругом блестело. Понятно?
У б о р щ и ц а. Да что ж тут понимать, Афанасий Петрович, сделаю все как надо.
Д м и т р и е в с к и й. Из-за твоей неповоротливости перед гостем стыдно… Прошу, дорогой поручик…
Дмитриевский и Греч уходят. Уборщица, гремя ведром с водой, принимается за работу.
У б о р щ и ц а. Расхорохорился… Ишь ты — чтоб все блестело. Попробуй сам блеск навести. Это тебе не сапог почистить. Тут пыль-то годами понакоплена. В кожу въелась…
Слышен звук открываемых замков.
Никак, дверь открывают? Кто же это?
Входит Е м е л ь я н о в.
Батюшки, Емельянов? Да ты зачем сюда пожаловал?
Е м е л ь я н о в. Тихо, Марковна… Дмитриевский давно ушел?
У б о р щ и ц а. Только что. С офицером. С братом нашего заводского врача.
Е м е л ь я н о в. Постой у двери, Марковна.
У б о р щ и ц а. Это еще зачем? Да ты, никак, что-то надумал?
Е м е л ь я н о в. Ничего не надумал. Велено замки проверить.
У б о р щ и ц а. Так я тебе и поверила — замки…
Е м е л ь я н о в. Тихо… Идут… Эх, куда спрятаться!
У б о р щ и ц а. Сюда, к шкафу, за портьеру встань. Да поживее ты!
Входит Д м и т р и е в с к и й.
Д м и т р и е в с к и й. Ты с кем тут разговариваешь?
У б о р щ и ц а. С кем говорю-то? (Смеется.) Эх, Афанасий Петрович, с умным человеком разговариваю.
Д м и т р и е в с к и й. Что еще за человек?
У б о р щ и ц а. А вот он — я! Что, разве не человек? Сама с собой разговариваю. Привычка такая. Аль помешала вам?
Дмитриевский открывает ящики стола.
Д м и т р и е в с к и й. Кажется, я клал их сюда… Черт побери, бумажного хламу в столе, как у министра… Ага, нашел. (Закрывает ящики.)
У б о р щ и ц а. А мне, может, уборку-то прекратить?
Д м и т р и е в с к и й. Это еще почему?
У б о р щ и ц а. Да, видать, обыск у нас будет. Теперь везде шарют.
Д м и т р и е в с к и й. Какой еще обыск, старая! Ты свое дело знай. Понятно? (Уходит.)
Е м е л ь я н о в. Фу-у, пронесло. Ну, спасибо тебе, Марковна.
У б о р щ и ц а. За что же это?
Е м е л ь я н о в. Сама знаешь… Только ты на меня так не гляди, не гляди, Марковна. Не баловство у меня, а дело важное. Для рабочих нужное… (Подходит к столу, выдвигает ящик.) Так… вот они — старые пропуска. Целая пачка.
У б о р щ и ц а. Да ты бы поспешил, парень…
Е м е л ь я н о в. Сейчас, сейчас, Марковна… (Читает.) «Константин Петрович Иванов». Марковна, гляди-ка, старые пропуска своих дружков нашел. Возьму пяток на всякий случай.
У б о р щ и ц а. Что еще за дружки? Я будто всех твоих дружков знаю…
Е м е л ь я н о в. Еще какие дружки, Марковна! Только… слышишь, Анна Марковна, я к тебе по душевности хочу… Ты мать троих токарей. Теперь мы с тобой одной ниточкой связаны. Не проболтаешься?
У б о р щ и ц а. А что я — болтало? Да ты сам — болтало. Иди уж скорее. А то, не дай бог, опять вернутся.
Е м е л ь я н о в. Спасибо, Марковна.
Дверь закрывается, щелкают замки.
У б о р щ и ц а. Ну, слава богу, обошлось… Что это он про моих токарей сказал? У меня их не трое, а пятеро… Да вот где только они — двое первеньких? Такое время идет — сыновей родных и то растеряла…
Квартира рабочего Павла. П а в е л лежит. Жена Павла — В е р а поет колыбельную песню. Иногда пение прерывается надрывным кашлем.
В е р а (поет).
Ба-аю, бай, ба-аю бай,
Не ходи-ка ты в сарай…
Стук в дверь.
Павлуша, никак, к нам стучат… Павлуша, слышишь?
П а в е л (сонно). Что-о?
В е р а. Стучатся. Слышишь?
Стук настойчивее.
Только сразу не открывай. А то бог знает что за люди.
П а в е л (громко). Кто?
Г о л о с Е м е л ь я н о в а. Открой, Павлуша, это я — Емельянов.
В е р а. Господи, опять этот пришел. Опять начнет подбивать на что-нибудь… Не открывай, Павел.
П а в е л (тихо). Что это ты говоришь, Вера… (Громко.) Сейчас, Николай Александрович, открою.
В е р а. Бога побойся, Павел. Сынок третью ночь не спит. У меня опять кашель открылся. А ведь он тебя куда-нибудь уведет, чует мое сердце.