П а в е л (тихо). Никуда я не пойду, глупая. Думаешь, не понимаю? (Открывает дверь.)
Входит Е м е л ь я н о в.
Е м е л ь я н о в. Здравствуйте, хозяева…
В е р а (сухо). Здравствуйте…
Е м е л ь я н о в. Что это ты, Вера, будто с лица спала?
П а в е л. Хворает она. Да и малец занемог. Ну, да всех бед не переговоришь. С чем пришел?
В е р а. Хоть бы раз вы к нам с добром пришли, Николай Александрович.
Е м е л ь я н о в. А я, Вера, всегда с добром хожу. Только… время нынче, сама знаешь, тяжелое. Не вы одни маетесь. Вот получи.
В е р а. Деньги? Да кто же это дал?
Е м е л ь я н о в. Партия. Трудно вам живется. Вот и решили помочь.
В е р а (растроганно). Спасибо. Да вы садитесь, садитесь, Николай Александрович.
Е м е л ь я н о в. Взгляни-ка, Павел, на этот документ.
П а в е л (читает). «Константин Петрович Иванов».
Е м е л ь я н о в. Знаешь такого?
П а в е л. Н-нет… ни разу не видел.
Е м е л ь я н о в. Вот и хорошо. А в документе что-нибудь заметил?
П а в е л. Н-нет… (Читает.) «Сестрорецкий оружейный завод. Предъявителю сего Константину Петровичу Иванову разрешается вход в магазинную мастерскую завода до 1 января 1918 года». Постой, постой, на карточке половинки печати нет. Значит, липа…
Е м е л ь я н о в. Вот и то-то — липа… А ты должен эту липу… Понял?
П а в е л (опешил). Да как же это? Тут же настоящая печать нужна!
Е м е л ь я н о в. Верно. Нужна печать Сестрорецкой милиционной комиссии. Ты там работаешь. Вот и поставь.
В е р а. Да как же он поставит! Печать же у начальства!
Е м е л ь я н о в. Это, Павлуша, поручение Центрального Комитета партии. Документ необходим человеку… ну, в общем, очень нужному товарищу. Понял? К граверам обращаться нельзя — они все на учете. Вот и выходит — вся надежда на тебя.
В е р а. Нет, нет, ничего этого он делать не станет. Вам надо, вы и делайте. А я… я ни за что не отпущу его. Ни за что! (Плачет.)
П а в е л. Успокойся, Вера… Ну что ты — сразу и в слезы. Давайте все вместе подумаем. Так… Поручение ЦК… Слышишь, Вера? Да и дело-то пустяковое. Тут и надо-то всего половинку печати!
В е р а. Хоть половинку, хоть целую, а риск какой! Поймают — каторга.
П а в е л. Сразу уж и поймают… А шиша на постном масле они не видели?..
Е м е л ь я н о в. У кого хранится печать?
П а в е л. В столе у начальника.
Е м е л ь я н о в. Ты слесарь — золотые руки. Неужели не откроешь замка ящика стола?
В е р а. Господи, да что вы такое говорите!
П а в е л. Открыть не штука. Главное, как его, гада, отвлечь?
В е р а (тихо). Воры вы… Господи, и с кем я только связалась?!
П а в е л. Не обижай меня, Вера. Я человек рабочий. Воровством никогда не занимался.
В е р а. А сейчас на что хочешь идти?
П а в е л. Надо. Понимаешь, надо.
Е м е л ь я н о в. Необходимо, милая. От этого документа очень многое зависит. Пойми!
Заплакал ребенок.
В е р а. Да ну вас, делайте что хотите!
Плач усиливается. Вера сквозь слезы снова запевает колыбельную.
П а в е л (тихо). Эх, Александрыч, лучше бы я сам болел, чем они…
Е м е л ь я н о в. Понимаю… (Пауза.) Так что же ты решишь?
П а в е л. Решать тут нечего. Раз Центральный Комитет доверил — выполню. В доску расшибусь, а сделаю…
В кабинете начальника Сестрорецкой милиционной комиссии — шумная гулянка, песни, играет гармошка, звон бокалов.
П а в е л. За нашего начальника, Лазаря Силантьевича! Ура-а!
Н а ч а л ь н и к. Спасибо, Павел, угодил ты мне сегодня. Только, шельма, никак не могу понять — с чего ты мне лазаря решил петь?
П а в е л. А как же, Лазарь Силантьевич, пять лет у тебя работаю — ни одного худого слова не слыхал.
Н а ч а л ь н и к. Ой, врешь! Да я тебя вот на той неделе костерил. Или забыл?
П а в е л. А нас не костерить, так и добра не видать. А вы, Лазарь Силантьевич, по-отечески. Наливай, Вася. Да играй потише. А то шуму много.
Н а ч а л ь н и к. А что мне шум, что? Я в своем кабинете сижу, после работы, с друзьями. Никаких там безобразий, мамзелей разных не допускаю. Так что все в ажуре. Играй, Васька, не бойся — плясать хочу.
Пляска. Затем она резко обрывается.
Ой, ребятушки, пить я много стал. И ничего с собой поделать не могу. Ты скажи мне, Паша, куда наша Расея катится? Народ стал совсем зверем глядеть. Боюсь, рухнет все и нас раздавит… А мне до пенсии всего годок остался.
П а в е л. Выпьем за вашу пенсию! Не возражаете, Лазарь Силантьевич?
Н а ч а л ь н и к. Я, Паша… я тебе, только тебе скажу. Ух, я и хитер, парень. Деньгу сколотил, домик на заливе присмотрел, теперь бы только с богом на покой уйти. Да боюсь — ой, боюсь я вас, шельмецов!
П а в е л. Да что вы, Лазарь Силантьевич! Мы для тебя овечки.
Н а ч а л ь н и к. Наливай, друг! А ты, Вася, играй, да повеселее, рви меха, так чтоб душа вон рвалась!
Заливается гармошка.
П а в е л (тихо). Пора… Окосел наш благодетель. Василий, встань к двери… Печать у него в этом ящике. (Открывает замок в ящике стола.) Готово… Вот она. Загороди меня, парень, чтоб приложить ровненько.
Начальник вдруг начинает орать песню.
Ори, ори, отводи душеньку… (Закрывает ящик стола.)
В а с и л и й. Вахтер идет.
В а х т е р. Лазарь Силантьевич, пора бы уж и домой…
П а в е л. Охмелел он немного.
В а х т е р. А вы тоже хороши, ребята. Нашли место, где начальника поить.
П а в е л. Сам захотел. Да ты не шуми, мы его сейчас на извозчике домой доставим. (Будит начальника.) Лазарь Силантьевич, а Лазарь Силантьевич, домой пора.
Н а ч а л ь н и к. М-м-м… что? Ты как это тут оказался, сукин сын?
В а х т е р. Ребята вас домой отвезут, Лазарь Силантьевич. Хозяйка ждет.
Н а ч а л ь н и к. Домой? Это, пожалуй, резон… Стой! Вахтер, проверь все замки, ну-у!
В а х т е р. Все замкнуто, Лазарь Силантьевич.
Н а ч а л ь н и к. А стол?
В а х т е р. И стол в порядке.
Н а ч а л ь н и к. А ключи у тебя?
В а х т е р. Так точно. Вы изволили мне их передать.
Н а ч а л ь н и к. Вот так-то… У меня чтоб все было в ажуре… Пошли! (Запевает пьяным голосом. Песня удаляется.)
Разлив. Шумят на ветру ветви кустов.
Ш о т м а н. Итак, Владимир Ильич, отныне вы на законном основании являетесь Константином Петровичем Ивановым. Вот ваши документы.
И л ь и ч (рассматривает документ). Так… все сделано тонко, вполне законная печать и подпись. Но это лишь пропуск, а где удостоверение? Без него я юридически незаконен.
Р а х ь я. И это предусмотрено. Пожалуйста…
И л ь и ч (читает). «Сие удостоверение дано от Сестрорецкого революционного комиссариата К. П. Иванову в том, что он действительно то лицо, каким себя именует, т. е. гражданин Сестрорецкого общества, проживающий в Сестрорецке по Разливному переулку в доме Рабиновича, что подлинно с приложением печати удостоверяется». (Смеясь.) Вот это настоящий документ! Тут и «сие», и «лицо, каковым себя именует», и даже — «приложение печати»!
Ш о т м а н. И подлинные подписи председателя и секретаря.
И л ь и ч. Что ж, Николай Александрович, да и все вы потрудились на славу. А знаете, как пришлось меня фотографировать? (Смеется.) Представьте, товарищи, чтоб навести фокус, проделали… Что бы вы думали?
Р а х ь я. Интересно!
И л ь и ч. Маленький фокус!
Ш о т м а н. Какой же, Владимир Ильич?
И л ь и ч. Мне пришлось встать перед фотографом на колени.
Все смеются.
Ш о т м а н. План переезда в Финляндию, Владимир Ильич, таков.
Р а х ь я. Сначала деревня Ялкала. Будете жить в домике у родителей моей жены. Они сдадут вам комнатку как писателю. Комнатка в пристройке, низенькая, но зато рядом озеро с чудесным названием — Красавица. А потом — в Гельсингфорс.
И л ь и ч. Гельсингфорс? А почему не Выборг?
Ш о т м а н. Там пока очень опасно. Шпики так и снуют. Но в дальнейшем мы переправим вас туда.
И л ь и ч. Вот это было бы очень хорошо. Итак, слушаю…
Ш о т м а н. Паровозный машинист Ялава — большевик. Он водит поезда на Петроград до станции Райвола. Вы станете кочегаром Ялавы.
И л ь и ч. Что ж, был финским косарем, почему же не стать кочегаром? Товарищ Емельянов, думаю, меня отпустит в кочегары?
Е м е л ь я н о в. Что ж поделать — отпускаю…
Р а х ь я. Сначала мы пройдем сюда… посмотрите по карте…
И л ь и ч (читает). Станция Левашево. Сколько идти?
Е м е л ь я н о в. Чуть больше десяти верст.
Р а х ь я. Потом сядем в поезд, идущий в столицу.
И л ь и ч. Понимаю… Это будет, пожалуй, самый опасный участок дороги.
Е м е л ь я н о в. Да, Владимир Ильич, на станции можно нарваться на казачий патруль.
И л ь и ч. Патруль… Но иного выхода нет.
Р а х ь я. Зато в Гельсингфорсе вы будете жить как у Христа за пазухой.
И л ь и ч. У кого же?
Ш о т м а н. У гельсингфорского полицмейстера.
И л ь и ч. Да неужели?
Все смеются.
Ш о т м а н. Видите, токарь Густав Семенович Ровио выбран рабочими организациями начальником милиции Гельсингфорса. Генерал-губернатор октябрист Стахович утвердил его старшим помощником полицмейстера. Но так как полицмейстер поручик фон Шрадер удрал, Ровио исполняет его обязанности.
И л ь и ч (смеясь). И по долгу службы имеет отношения с контрразведкой Керенского?
Ш о т м а н. Совершенно верно! Квартира его — комната и кухня — находятся на Хагнесской площади. Здесь вы проживете в совершенной безопасности недели полторы. На всякий случай приготовлены квартиры у товарища Усениуса и у машиниста Артура Блюмквиста. А в Выборге будете жить у финского журналиста Юкки Карловича Латукки в рабочем квартале Таликкала.